Нас было трое в утробе ночной электрички Харьков-Чугуев. Мы были единоутробные электрические люди: Я, Василий и Аня. Мы ехали в Крым.

Чугуев, платформа, светает, четвёртый час;
вдалеке пила пиво неразборчивая подруга —
подошли. У неё были порваны губы и выбит глаз
под пивко она обглодала человечью руку.

В Чугуеве рассвело. Вокруг был пи*дец пи*децов:
там и так-то не сладко, но с зомбями и вовсе мрак.
Короче, если представить себе «Ночь живых мертвецов»,
только в Харьковской области — то там было именно так.

Один смог отбиться от мамы и папы, снёс бошку сестре,
но ему поцелуем лицо обглодала подружка.
А какая-то Саша шла расхристанная по шоссе
и сосала оторванное человеческое ушко.
Мертвецы украинской провинции, забывшие о колбасе,
урча и отрыгивая, жрали живых и друг дружку.

(В пасторальном дворике какой-то рыжий и конопатый
небольшой пацанёнок, уже подгнивший слегка
был почти зарублен дедушкиной лопатой,
но изловчился, вывернулся и всё же загрыз старика.)

Мы брели сквозь подохший Чугуев, не разбирая дороги,
почему нас не съели — я и до сих пор не пойму,
но потом захватили тяжёлый танк-Гранд-Чероки:
половинке трупа владельца он был уже ни к чему.

Мы в Донецкую область въезжали на танке живыми —
Вася: штурман, напуганный до икоты,
Я: механик-водитель с перекошенными лицевыми,
сзади Анка в истерике, как пулемётчица, не нашедшая пулемёта,

кричала: это наша смерть устала нас ждать и пришла за нами.
Было страшно и муторно и негде найти слова,
и подумав нах*й слова, я сказал тогда несловами
я сказал: давайте вместе её убивать.

Так и стало. Сначала давили колёсами и бамперами,
вереща от восторга, когда попадалось по двое-по трое,
потом успокоились, расслабились, вооружились, стали почти мастерами,
и Разящая Анна с бензопилой, и Василий с двумя топорами
были равновелики эпичнейшим из героев;

у Джорджа Ромеро от зависти лопнула бы киноплёнка.
(Тяжело было под Мариуполем: нам бы туда пулемёт!
В отсутствие пулемёта нас выручила бензоколонка:
в сгоревшей деревне под Мариуполем больше никто не живёт.)

Нас было трое, против нас была наша смерть,
мы спали в асфальте, курили и жрали траву,
и если всерьёз прикинуть, то должны бы были успеть.
Но меня укусил один — и теперь я вот так живу.

Не то чтобы это приятно: очень уж хочется жрать.
Я Васю слегка погрыз, а с Анкой он сам устроил —
не знаю уж как, но не стал бы его осуждать,
если бы он её укусил, или просто вы*б до крови.

И на утро мы шли по дороге, касаясь земли,
и тёплые жидкости растекались по нашим глазам:
то ли с неба полили кровью, чтобы лучше росли,
то ли кто-то нас, дохлых, попросту обоссал.

Мы не могли остановиться, и шли вперёд, пожирая свою смерть. Через три дня вышли к Чёрному морю.