Блокадные сны
Дата: 04 Листопада 2010 | Категорія: «Вірші в прозі» | Перегляди: 1003 | Коментарів: 9
Автор_ка: Николай Столицын (Всі публікації)
1, пролог
Проснуться, про-снуть-ся...
Нельзя так, нельзя! Никому нельзя. Никому.
Чтобы холод — нельзя, чтобы голод — нельзя, чтобы Блокада... Особенно — Блокада.
Нель-зя, нель-зя...
Ну, кому, кому жаловаться? Маме? Она и во сне — на смене. Мама. Жалуйся ей.
Кому? Товарищу Сталину? Он ведь услышит, он — добрый, он разбудит ее, подойдет на цыпочках — и разбудит.
— Та-а-атка...
— Да, товарищ Сталин!
— Та-а-а...
Ветер воет. Во сне воет, наяву воет.
— Та-а-а...
Нельзя! Нельзя! Нельзя-а-а-а-а-а...
2
— А-а...
Татка просыпается... на кухне?.. и видит приготовленную мамою — кем же еще? — кашу, и смеется.
— Ах, мамочка...
Зимние сумерки, довольно вязкие и густые, заливают кухню.
Татка щелкает выключателем. Света — нет.
— Странно.
Наверное, ремонтируют.
Татка ежится: сумерки пугают ее. Можно, конечно, спрятаться от них под одеялом, но каша... теплая, пшеничная, с са-а-ахаром... мамина каша!
Татка раззадоривает себя. Она знает, что, стоит ей разозлиться, и никакие сумерки ей не страшны.
Значит, мамина каша — и зимние, довольно густые... каша и сумерки, сумерки и...
Вспыхивает свет.
Вовремя. Все-таки сумерки пугают.
3
Каша остыла. Со-о-овсем!
Татка трогает батарею.
— Брр!
Холодная.
Это — на кухне. А в комнате?
Татка бежит в комнату.
— Брр!
Сплошное брр!
— Ха...
А ведь... смешно! Спло-о-ошное брр!
А Варвара Степановна бранится! Татка гласные тя-а-анет, а Варвара Степановна... грамматика, мол, пра-а-авила...
А уж брр сплошное ни в какую грамматику не впишешь.
Но ведь — смешно. И не холодно. Почти не холодно. Настолько смешно!
Только пятки застыли...
— Брр...
4
Татка кашу не есть — трескает. Аж за ушами пищит, т. е. не пищит, но за ушами... В общем, трескает.
Мама варила...
Вот странно! Мама варила — трескает, а соседка сварит...
И сахар имеется, и маслице сверху, а Татка — ковырнет ложкою, раз... другой...
— Спа-а-асибо...
Этак на «А» растянет, и — все.
А мамина каша...
— Ай-ай-ай!
Раз, два — и ложкою по тарелке: добавки, мол... ну, хоть ло-ожечку...
И тепло становится. Сразу. В животе. И до ужина можно — скакать, носиться... Лучше, конечно, до обеда, но можно и до ужина.
Потому что каша, потому что мамина, потому что... вку-у-усно!
5
— Эх...
Ложка о миску звякнула. Облизала ее Татка и... проснулась. Опять.
— Э-эх...
Еще бы поспать... Там же миска! Можно и ее облизать!
Зажмурилась Татка, а сон — ни в какую. И живот еще заурчал. Наяву. И подтя-агивает. Под ложечкою.
Татка животу о миске рассказывает, о каше...
Не верит живот — ур-р-рчит, надрывается...
А ему — что? Он есть хочет. Хочет — и все, т. е. все хочет — и кашу, и сахар, и ма-а-аслице...
Вздыхает Татка: маслице...
Хорошо, хоть свет...
— Эх...
И свет приснился...
Темно Татке. И хол-лодно. И живот урчит. Бессовестный!
6
— Тат-ка, ма-ма...
Эх, и марширует Татка, на месте марширует.
— Тат-ка, ма-ма...
Раньше помогало. И живот потише урчал. И пятки не мерзли.
— Тат-ка...
Быстрее нужно, а то... И урчит, и кусает... Живот урчит, а холод... кусает. И как-то странно. Кусает за пятки, а у Татки зу...зубы стучат. Маршируют.
— Ма-ма, Тат-ка! Ма-ма, Тат-ка!
Ох-ох...
Запыхалась Татка. Основательно. Так, что и урчания не расслышать.
— Ма...ма...ма...
Ух! Хорошо! А с холодом можно и потом разобраться, — все равно никуда не денется. Ни он от Татки, ни Татка от него.
7
Татка о снах рассуждает.
Вот что если именно сейчас она... спит? И это — всего лишь сон. И урчание, и зу...зубы, и Блокада... Сон. Страшный. Ну, очень страшный.
А если — сон, то можно взять — и проснуться... Туда проснуться, где каша и свет, и маслице...
Но ведь там уже есть одна Татка. Значит, если эта — туда...
Жа-а-алко...
Сон и не сон...
Запуталась Татка. Совершенно.
Ничего, мама вернется и все-все-все объяснит. Главное, чтобы вернулась. Хотя бы и во сне. Если это — сон. Или наяву, если это...
Татка смеется. Вот запуталась! Тут и мама не поможет.Впрочем, с мамою и так хорошо... Просто хорошо. Во сне ли, наяву...
8
А до вечера еще...
А часы Татка спрятала, чтобы не смотреть лишний раз. И так ясно, что далеко-о-о.
А может, одним глазочком? А? Все-таки и сон приснился, и...
Время-то не останавливается — иде-от. Не так быстро, как хочется, но иде-от. Т. е. уже и натикало, т. е. не так далеко-о-о, т. е. одним глазочком...
Где же они? А?
А-а, Татка их в платок замотала, чтобы не слышать, как они тикают. Им бы замолчать... остановиться. Ведь нельзя же его отсчитывать. Оно и не время даже, — ленинградское, блокадное. Нет же, — сту-учат. От-счи-ты-ва-ют.
И чего насчитали?
— Ох, мамочки...
Еще и 12 нет. Как же это? Ведь и каша была, и рассуждения.
Всхлипнула Татка:
— Эх, вы...
Потом — стрелки перевела. Не сильно. Так, для видимости.
В конце концов, может, они не привыкли в платке пуховом время отсчитывать? Вот и не отсчитали.
— Тик-так, тик-так.
Это — часы.
— Тик-так, тик-так!Это — Татка. С часами разговаривает. Чтобы они время пото-очнее считали. Милые, ленинградские...
9
Тишина разная бывает. Но эта... жуткая какая-то, пуста-ая. Попробуй ее заполни!
Вот мама заполнит.
— Татка, а ну, марш руки мыть!
И все, заполнила.
А Татка и всхлипывает, и рассуждает еще... вслух, а тишина все такая же. Прозрачная и пустая. Все слова Таткины — ух в нее. И как не было. У Татки язык разболелся — слова говорить, а слов-то и нет. Все их тишина...
— Ай!
Она же... голодная. Вот и слопала. Слова!? А если ее накормить, как следует...
Татка ее стихами тогда. Из Пушкина. Не зря же учила.
— Бу-уря мглою...
Проглотила. Пережевывает, газетами шелестит. На окнах.
— Небо кроет!
Кушай, милая. Ку-ушай. Пушкин не Татка, его и наместо супчику, да за ми-илую душу...
Ишь, трубами заурчала. Дово-ольная. Перева-аривает.
Приятного аппетита!
10
Татка глаза за-акрыла... за-а-акрыла...
Сирена вроде? Налет!
Открыла Татка глаза, шубенку перехватила... ноги в ботиночки...
Быстрее! Быстрее!
Ох, и воет...
Запуталась Татка, шлеп на пол...
— Ах, ты...
Вскочила. Опять запуталась.
А коридор — дли-инный, а там еще и до Убежища, а там и...
— А-а...
Бежит Татка... бежит...
А коридор — дли-инный, а шубейка — тяже-олая, а сирена... воет... Только ласково так... Обманывает Татку. Не сирена будто, а вытяжка кухонная.
— У-у...
— Что же ты? Маленьких обманывать?
— У-у...
Ну, точно — вытяжка.
Проснулась Татка. Сердце — комочек горячий... в горле, слезы из глаз...
— Вот дурында! Уснула с голодухи!
Уф!
Комочек сглотнуть — и можно опять мамы дожидаться. Да не просто дожидаться — со смыслом. С рассуждениями.
11
Зима на улице, а Татке... весны хочется...
— Ве-есна...
Берет Татка карандаши — и рисует. Весну. Даже язык высунула. От старания.
Хорошая у Татки весна... Яр-р-ркая!
Правда, света не хватает — разобрать, но Татка и так знает, что — яр-р-ркая.
— Ну, Татка!
За окнами... зи-има, а у Татки — ве-есна. Разбежалась цветами. По столешнице.
Жаль, не по бумаге...
Эх, но бумага-то — легкая, ее сквозняком сдует, вместе с весною. А столешница — ух, какая! Выдержит!
Рисует Татка, смеется Татка: весна у нее, чего уж теперь гр-рустить?!!
12
Татка включает радио. Т. е. включила бы, да высоко-о-о...
Татка подпрыгивает. Повыше... Еще! Никак.
Табурет подставить... Тяже-олый. И паркет царапает.
Татка грозит табурету пальчиком: нехорошо.
Вроде одумался...
Так, теперь взо-обра-аться...
— Ай...
Страшно! И высоко! Стр-рашно высоко!
Татку качнуло...
— Ой...
Свалится еще...
Ухватиться бы, а? А... А-а!
Вцепилась в резистор, как... в самое незыблемое, повернула...
— Говорит Москва!
А громче?
— Наши войска, расположенные южнее Ладожского озера...
Как расположенные? Что расположенные?
— Перешли...
Как перешли?! Что перешли?!
— В наступление...
И все, ни страху, ни качания. Застыла Татка, — слушает. Уже не в резистор — в голос вцепилась. В слова. Мощные, сильные, родные.
13, эпилог
— Таточка, Тата...
Мама рыдает. Слезы размазывает. Ладошкою. А Татка — суровая, значительная:
— Мама, ты меня не буди... а?
Мама не понимает! Обычно — понятливая. Наяву... Наяву! А это?
— Ты меня не буди. — Не удержалась, слезу пустила. — Пожа-алуйста.
Не понимает?!!
— Мама, это же... сон. Понимаешь? Блокаду сняли... Ну!?
И еле слышно:
— Мамочка... не хочу я... просыпаться не хочу...
А мама... и смеется, и слезы размазывает:
— Дурочка... Дурочка! Не сон это... Не сон!
Не сон?!
Ну, если мама сказала...
И закричала Татка! Ни звука не вырвалось! Так закричала!
Неужели... Не-у-же-ли?!
И мама закричала. И Ленинград.
1
