Наум Коржавин

---

Изменим, наконец, дурацкой традиции посмертных восхвалений.
Поздравим с днём рождения - ЖИВОГО ПОЭТА.
Сегодня Науму Коржавину исполнилось восемьдесят четыре года.
Поздравим – и почитаем его стихи.

Вот так он писал в свои девятнадцать:


Русской интеллигенции 

Вьюга воет тончайшей свирелью, 
И давно уложили детей... 
Только Пушкин читает ноэли 
Вольнодумцам неясных мастей. 

Бьют в ладоши и «браво». А вскоре 
Ветер севера трупы качал. 
С этих дней и пошло твоё горе, 
Твоя радость, тоска и печаль. 

И пошло - сквозь снега и заносы, 
По годам летних засух и гроз... 
Сколько было великих вопросов, 
Принимавшихся всеми всерьёз? 

Ты в кровавых исканьях металась, 
Цель забыв, затеряв вдалеке, 
Но всегда о хорошем мечтала 
Хоть за стойкою вдрызг в кабаке - 

Трижды ругана, трижды воспета. 
Вечно в страсти, всегда на краю... 
За твою необузданность эту 
Я, быть может, тебя и люблю. 

Я могу вдруг упасть, опуститься 
И возвыситься дух затая, 
Потому что во мне будет биться 
Беспокойная жилка твоя. 

1944


Зависть 

Можем строчки нанизывать 
Посложнее, попроще, 
Но никто нас не вызовет 
На Сенатскую площадь. 

И какие бы взгляды вы 
Ни старались выплёскивать, 
Генерал Милорадович 
Не узнает Каховского. 

Пусть по мелочи биты вы 
Чаще самого частого, 
Но не будут выпытывать 
Имена соучастников. 

Мы не будем увенчаны... 
И в кибитках, снегами, 
Настоящие женщины 
Не поедут за нами. 

1944 


* * * 
Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал.
П. Коган

Меня, как видно, Бог не звал
И вкусом не снабдил утонченным.
Я с детства полюбил овал,
За то, что он такой законченный.
Я рос и слушал сказки мамы
И ничего не рисовал,
Когда вставал ко мне углами
Мир, не похожий на овал.
Но все углы, и все печали,
И всех противоречий вал
Я тем больнее ощущаю,
Что с детства полюбил овал.

1944


А так – в двадцать пять:


ВАРИАЦИИ ИЗ НЕКРАСОВА 

...Столетье промчалось. И снова, 
Как в тот незапамятный год - 
Коня на скаку остановит, 
В горящую избу войдет. 
Ей жить бы хотелось иначе, 
Носить драгоценный наряд... 
Но кони - всё скачут и скачут. 
А избы - горят и горят. 

1960


Родился он 14 октября 1925 года в Киеве. 
Рано увлёкся поэзией. Ещё в Киеве молодого поэта заметил Николай Асеев, 
который затем рассказал о нём в московской литературной среде. 
В 1944 году приехал в Москву. В 1945 году поступил в Литературный институт. 
Среди его соседей по комнате в общежитии были Расул Гамзатов и Владимир Тендряков. 

16 ОКТЯБРЯ (1941)

Календари не отмечали 
Шестнадцатое октября, 
Но москвичам в тот день - едва ли 
Им было до календаря. 

Все переоценилось строго, 
Закон звериный был как нож. 
Искали хлеба на дорогу, 
А книги ставили ни в грош. 

Хотелось жить, хотелось плакать, 
Хотелось выиграть войну. 
И забывали Пастернака, 
Как забывают тишину. 

Стараясь выбраться из тины, 
Шли в полированной красе 
Осатаневшие машины 
По всем незападным шоссе. 

Казалось, что лавина злая 
Сметет Москву и мир затем. 
И заграница, замирая, 
Молилась на Московский Кремль. 

Там, но открытый всем, однако, 
Встал воплотивший трезвый век 
Суровый жесткий человек, 
Не понимавший Пастернака. 

1945


В конце 1947 года, в разгар сталинской кампании по «борьбе с космополитизмом», молодого поэта арестовали.
Около восьми месяцев он провёл в изоляторе Министерства госбезопасности СССР и в Институте им. Сербского.
В результате Наум был осуждён постановлением Особого Совещания (ОСО) при МГБ и приговорён к ссылке по статьям
Уголовного кодекса 58-1 и 7-35 — как «социально опасный элемент». Осенью 1948 года был выслан в Сибирь,
около трёх лет провёл в селе Чумаково. В 1951—1954 годах отбывал ссылку в Караганде.


* * * 
Нелепые ваши затеи
И громкие ваши слова...
Нужны мне такие идеи,
Которыми всходит трава.

Которые воздух колышут,
Которые зелень дают.
Которым все хочется выше,
Но знают и меру свою.

Они притаились зимою,
Чтоб к ним не добрался мороз.
Чтоб, только запахнет весною,
Их стебель сквозь почву пророс.

Чтоб снова наутро беспечно,
Вступив по наследству в права,
На солнце,
как юная вечность,
Опять зеленела трава.

Так нежно и так настояще,
Что — пусть хоть бушует беда —
Ты б видел, что все — преходяще,
А зелень и жизнь — никогда.

1950

В 1954 году, после амнистии, получил возможность и вернулся в Москву.  
В 1956 году был реабилитирован. 

БАЛЛАДА О СОБСТВЕННОЙ ГИБЕЛИ 

Я - обманутый в светлой надежде, 
Я - лишенный Судьбы и души - 
Только раз я восстал в Будапеште 
Против наглости, гнета и лжи. 

Только раз я простое значенье 
Громких фраз - ощутил наяву. 
Но потом потерпел пораженье 
И померк. И с тех пор - не живу. 

Грубой силой - под стоны и ропот - 
Я убит на глазах у людей. 
И усталая совесть Европы 
Примирилась со смертью моей. 

Только глупость, тоска и железо... 
Память - стёрта. Нет больше надежд. 
Я и сам никуда уж не лезу... 
Но не предал я свой Будапешт. 

Там однажды над страшною силой 
Я поднялся - ей был несродни. 
Там и пал я... Хоть жил я в России.- 
Где поныне влачу свои дни. 

1956

Восстановился в Литературном институте и окончил его в 1959 году.

Ещё с 1954 года поэт зарабатывал себе на жизнь переводами,

в период «оттепели» начал публиковать

собственные стихи в журналах.

Более широкую известность ему принесла публикация подборки стихов

в поэтическом сборнике «Тарусские страницы» (1961).

На полет Гагарина 

Шалеем от радостных слёз мы. 
А я не шалею - каюсь. 
Земля - это тоже космос. 
И жизнь на ней - тоже хаос. 

Тот хаос - он был и будет. 
Всегда - на земле и в небе. 
Ведь он не вовне - он в людях. 
Хоть он им всегда враждебен. 

Хоть он им всегда мешает, 
Любить и дышать мешает... 
Они его защищают, 
Когда себя защищают. 
И сами следят пристрастно, 
Чтоб был он во всем на свете... 

...Идти сквозь него опасней, 
Чем в космос взлетать в ракете. 
Пускай там тарелки, блюдца, 
Но здесь - пострашней несчастья: 
Из космоса - можно вернуться, 
А здесь - куда возвращаться. 

...Но всё же с ним не смыкаясь 
И ясным чувством согреты, 
Идут через этот хаос 
Художники и поэты. 
Печально идут и бодро. 
Прямо идут - и блуждают. 
Они человеческий образ 
Над ним в себе утверждают. 
А жизнь их встречает круто, 
А хаос их давит - массой. 
...И нет на земле институтов 
Чтоб им вычерчивать трассы. 
Кустарность!.. Обидно даже: 
Такие открытья... вехи... 
А быть человеком так же 
Кустарно - как в пятом веке. 

Их часто встречают недобро, 
Но после всегда благодарны 
За свой сохраненный образ, 
За тот героизм - кустарный. 
Средь шума гремящих буден, 
Где нет минуты покоя, 
Он всё-таки нужен людям, 
Как нужно им быть собою. 
Как важно им быть собою, 
А не пожимать плечами... 

...Москва встречает героя, 
А я его - не встречаю. 

Хоть вновь для меня невольно 
Остановилось время, 
Хоть вновь мне горько и больно 
Чувствовать не со всеми. 
Но так я чувствую всё же, 
Скучаю в праздники эти... 
Хоть, в общем, не каждый может 
Над миром взлететь в ракете. 
Нелёгкая это работа, 
И нервы нужны тут стальные... 
Всё правда... Но я полёты, 
Признаться, люблю другие. 
Где всё уж не так фабрично: 
Расчёты, трассы, задачи... 
Где люди летят от личной 
Любви - и нельзя иначе. 
Где попросту дышат ею, 
Где даже не нужен отдых... 
Мне эта любовь важнее, 
Чем ею внушённый подвиг. 

Мне жаль вас, майор Гагарин, 
Исполнивший долг майора. 
Мне жаль... Вы хороший парень, 
Но вы испортитесь скоро. 
От этого лишнего шума, 
От этой сыгранной встречи, 
Вы сами начнете думать, 
Что вы совершили нечто,- 
Такое, что люди просят 
У неба давно и страстно. 
Такое, что всем приносит 
На унцию больше счастья. 
А людям не нужно шума. 
И всё на земле иначе. 
И каждому вредно думать, 
Что больше он есть, чем он значит. 

Всё в радости: - сон ли, явь ли,- 
Такие взяты высоты. 
Мне ж ясно - опять поставлен 
Рекорд высоты полёта. 
Рекорд! 
...Их эпоха нижет 
На нитку, хоть судит строго: 
Летали намного ниже, 
А будут и выше намного... 

А впрочем, глядите: дружно 
Бурлит человечья плазма. 
Как будто всем космос нужен, 
Когда у планеты - астма. 
Гремите ж вовсю, орудья! 
Радость сия - велика есть: 
В Космос выносят люди 
Их победивший 
Хаос. 

1961


Помимо официальных публикаций, в творчестве Коржавина была и подпольная составляющая —
многие его стихи распространялись в самиздатовских списках. 
Во второй половине 1960-х Коржавин выступал в защиту «узников совести» Даниэля и Синявского, Галанскова и Гинзбурга.
Эти обстоятельства привели к запрету на публикацию его произведений.


ПАМЯТИ ГЕРЦЕНА 

(БАЛЛАДА ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ НЕДОСЫПЕ) 

Любовь к Добру сынам дворян жгла сердце в снах, 
А Герцен спал, не ведая про зло... 
Но декабристы разбудили Герцена. 
Он недоспал. Отсюда все пошло. 

И, ошалев от их поступка дерзкого, 
Он поднял страшный на весь мир трезвон. 
Чем разбудил случайно Чернышевского, 
Не зная сам, что этим сделал он. 

А тот со сна, имея нервы слабые, 
Стал к топору Россию призывать,- 
Чем потревожил крепкий сон Желябова, 
А тот Перовской не дал всласть поспать. 

И захотелось тут же с кем-то драться им, 
Идти в народ и не страшиться дыб. 
Так родилась в России конспирация: 
Большое дело - долгий недосып. 

Был царь убит, но мир не зажил заново. 
Желябов пал, уснул несладким сном. 
Но перед этим пробудил Плеханова, 
Чтоб тот пошел совсем другим путем. 

Все обойтись могло с теченьем времени. 
В порядок мог втянуться русский быт... 
Какая сука разбудила Ленина? 
Кому мешало, что ребенок спит? 

На тот вопрос ответа нету точного. 
Который год мы ищем зря его... 
Три составные части - три источника 
Не проясняют здесь нам ничего. 

Он стал искать виновных - да найдутся ли?- 
И будучи спросонья страшно зол, 
Он сразу всем устроил революцию, 
Чтоб ни один от кары не ушел. 

И с песней шли к Голгофам под знаменами 
Отцы за ним,- как в сладкое житье... 
Пусть нам простятся морды полусонные, 
Мы дети тех, кто не доспал свое. 

Мы спать хотим... И никуда не деться нам 
От жажды сна и жажды всех судить... 
Ах, декабристы!.. Не будите Герцена!.. 
Нельзя в России никого будить.


Конфликт Коржавина с властями СССР обострялся, и в 1973 году поэт подал заявление на выезд из страны, объяснив свой шаг «нехваткой воздуха для жизни». Коржавин уехал в США и обосновался в Бостоне.

Начал работать в редакции «Континента», продолжая поэтическую работу.

В 1976 году во Франкфурте-на-Майне (ФРГ)вышел сборник стихов Коржавина «Времена», в 1981 году там же — сборник «Сплетения».

Горожане в древнем городе Содом
Были заняты развратом и трудом.
Рос разврат и утончался... И всегда
С ним росла производительность труда.
И следил все время строго их Сенат,
Чтоб трудом был обеспечен их разврат.

Телевидение в городе Содом
Просвещение вносило в каждый дом.
Дух прогресса всех учило постигать,
Наслаждаться, но расплаты избегать.
Пусть кто хочет превращает в матерей
Их одиннадцатилетних дочерей.

Что пугаться? — были б в деле хороши!
В том и жизнь. И нет ни Бога, ни души.
Наслаждайся!.. А к вакханкам охладел,
Есть в запасе свежесть юношеских тел.
Что там грех — забвенье смысла и лица
Перед скукой неизбежного конца?

Все ли думали так в городе Содом?
Может быть. Да кто расскажет нам о том?
Остальные ведь молчали — вот напасть! —
В ретрограды было стыдно им попасть...
И от тех, кто прямо чтил не Дух, а плоть,
Их потом не отделял уже Господь.

Чем все кончилось — известно без меня.
Что вникать в природу Божьего огня.
Все сгорели в древнем городе Содом,
А при жизни размышляли не о том,
Не о том, за что сожгут, на что пенять.
Лишь — куда себя девать и чем занять.

В постперестроечную эпоху у Коржавина появилась возможность приезжать в Россию и проводить поэтические вечера. Первый раз он приехал в Москву по личному приглашению Окуджавы во второй половине 1980-х годов.
Первое место, где он тогда выступал, был Дом Кино. Зал был заполнен, на боковые балкончики поставлены дополнительные стулья,
взятые из кабинетов работников. Когда Коржавин и Окуджава вышли на сцену, весь зал не сговариваясь поднялся и стоя аплодировал.
Коржавин плохо видел, и Окуджава, наклонясь к нему, сказал, что зал встал. Было видно, как Коржавин смутился.
Потом читал стихи, отвечал на вопросы. Читал стихи по памяти, по книге он не мог читать из-за слабости зрения…

ТЕМ, КТО МОЛОЖЕ 

Наш путь смешон вам? - 
Думайте о нём. 
Да, путались!.. 
Да, с самого начала. 
И да - в трех соснах. 
Только под огнём. 
...Потом и сосен никаких не стало. 

Да, путались. 
И с каждым днем смешней, 
Зачем, не зная, все на приступ лезли. 
...И в пнях от сосен. 
И в следах от пней. 
И в памяти - когда следы исчезли. 

Ах, сколько смеху было - и не раз, - 
Надежд напрасных, 
вдохновений постных, 
Пока открыли мы - для вас! 
для вас! - 
Как глупо и смешно 
блуждать в трех соснах.


…Тогда из зала выходили известные актеры, пришедшие на встречу в качестве зрителей, и читали по его книге без подготовки,
сразу, первое попавшееся стихотворение, на котором раскрывался сборник. Первым вышедшим без всякого приглашения из зала
на сцену и вызвавшимся читать стихи был артист театра «Современник» Игорь Кваша, за ним стали подниматься другие.

Клонит старость к новой роли,
Тьму наводит, гасит свет.
Мы всю жизнь за свет боролись
С тьмой любой... А с этой — нет.

Мало сил, да и не надо,
Словно впрямь на этот раз
Тьмою явлен нам Порядок
Выше нас, мудрее нас.

Словно жизнь в чаду событий
Нам внушает не шутя:
Погостили — уходите,
Не скандальте уходя.

Через несколько дней после того выступления Наум Коржавин поехал в гости к опальному спортивному журналисту
Аркадию Галинскому, они долго разговаривали, радовались начавшимся в стране переменам, но тогда, в личной беседе,
Коржавин сказал: «Я им не верю».

Сквозь безнадегу всех разлук, 
Что трут, как цепи, 
'We will be happy!', милый друг, 
'We will be happy!' 

'We will be happy!' - как всегда! 
Хоть ближе пламя. 
Хоть века стыдная беда 
Висит над нами. 

Мы оба шепчем: 'Пронеси!' 
Почти синхронно. 
Я тут - сбежав... Ты там - вблизи 
Зубов дракона. 

Ни здесь, ни там спасенья нет - 
Чернеют степи... 
Но, что бы ни было - привет! - 
'We will be happy!' 

'We will be happy!' - странный звук. 
Но верю в это: 
'Мы будем счастливы', мой друг, 
Хоть видов нету. 

Там, близ дракона, нелегко. 
И здесь непросто. 
Я так забрался далеко 
В глушь... В город Бостон. 
.......................................... 

И сквозь туман, сквозь лень и спесь, 
Сквозь боль и страсти 
Ты вдруг увидишь мир как есть, 
И это - счастье. 

И никуда я не ушел. 
Вино - в стаканы. 
Мы - за столом! 
Хоть стал наш стол 
В ширь океана. 

Гляжу на вас сквозь целый мир, 
Хочу вглядеться... 
Не видно лиц... Но длится пир 
Ума и сердца. 

Все тот же пир... И пусть темно 
В душе, как в склепе, 
'We will be happy!' 
...Все равно: 
'We will be happy!' 
..........................................

---