Владимир Строчков | Публікації | Litcentr
29 Березня 2024, 01:06 | Реєстрація | Вхід

Владимир Строчков

Дата: 29 Серпня 2009 | Категорія: «Читальна зала» | Перегляди: 2086 | Коментарів: 1
Автор_ка: Владимир Строчков (Всі публікації)




ИНТРОДУКЦИЯ

1981 год


      ЗАВИТУХИ

      (Русское барокко, или
      Размышления у наркологической карты Родины)

      1

      Безумную плодя отвагу,
      в грязи увязнув сапогом,
      опять Россия варит брагу
      и гонит скверный самогон.

      И невдомек российским бардам,
      поющим "Славу", что давно
      мы из последнего амбара
      на барду вынесли зерно.

      И дела нету храбрым россам,
      не прохмелившимся пока,
      что по сусекам, по отбросам
      скребет шкодливая рука.

      И в окосении глубоком
      не петрит щедрый наш Жаждьбог,
      что очень скоро выйдет боком
      российский этот колобок.

      2

      Узнаю я, Россия, твой белый налив...
      Встали избы косые, глаза остеклив,
      непролазная грязь неродящих полей -
      пропади оно пропадом! Ваня, налей!..

      У России с похмелья трещит голова.
      Голова к голове, а в полях - полова.
      Половецкая кровь - на славянскую кровь,
      да со скуки в разлив - иудейскую кровь.

      Погляди же, Россия, на деток твоих:
      у двухсот миллионов - судьба на троих;
      а кому не судьба - пьет один, пьет один,
      сам себе гражданин, сам себе господин,

      сам себе на троих - друг, товарищ и брат -
      разливает по булькам, по семь в аккурат,
      распивает, сам-трет, да по пьяным углам,
      распинает Самтрест да по пятым углам.

      Распирает дыханье остатний глоток.
      По спирали история пишет виток.

      3

      То ли водка, то ли слезы,
      то ли клюква, то ли кровь,
      то ли сводка, то ли лозунг,
      может, в глаз, а может, в бровь.

      То ль горячка, то ли вьюга,
      то ли просто встречный план,
      только мы идем по кругу,
      без дороги, по долам,

      ухватившись друг за друга,
      кружим-блудим, ждем-пождем:
      вот когда собьемся с круга,
      вот когда сопьемся с круга -
      уж тогда-то мы придем!

      Сразу новый мир построим,
      нарисуем, поглядим
      да разделимся по трое,
      да по-новой загудим!..

      То ли слезы, то ли лепет,
      то ль просвет, то ли полит,
      то ли нам шлагбаум влепит
      наш бессменный инвалид.

      4

      Закручивает гайки по спирали
      История - виток по-за витком.
      С кокетливо-манерным завитком
      политики играют пасторали,
      и пастыри нам пластыри на раны
      перцовые отечески кладут,
      другой рукой Отечество крадут
      демократично, с ворами на равных
      Отёчное Отечество лежит,
      утешившись.
      Им пятки лижет Тихий;
      их пятки пахнут свежестью и тиной;
      а миф про Ахиллеса выврал жид.

      А жид есть жид.
      А жид - он хоть куда
      отсюда по веревочке уедет.
      Но как же пятка? Что споют соседи,
      Европой притворившись без стыда?

      Ах, скифы мы, ах, азиаты мы
      с опухшими и жадными очами...
      Но где же вы, друзья одномолчане?
      Иных уж нет, а те - вдоль Колымы,
      а остальные - белый твой налив.
      В цветеньи плодоягодных излишеств
      сияют наши лозунги, излившись
      блевотиною, склизкой, как налим.

      А мы палим из пушек по клопам
      и веруем, что лупим по циклопам,
      и пьем рассол на ужас всем Европам:
      наш русский дух - с укропом пополам.
      А по полам насиженных жилищ
      как пьяные, все кружат тараканы,
      все канут в недопитые стаканы...

      5

      И со стены глядит на них Ильич.

      ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ДАНТОВА "АДА"

                  Земную жизнь пройдя до половины...

                              Данте Алигьери. "Божественная комедия"

      ...зерцало меркло, зеркало мерцало.
      Иная волость, с волос толщиной,
      нас отражала, словно отрицала
      в нас глубину и некий толк иной
      нам придавала в третьем измереньи,
      какой-то нежелательный уклон,
      учтенный отражения углом,
      или - что то же - нашего паденья.
      Как пали мы!..

      В том давнем детстве были дни длинны
      и измерялись нашими шагами,
      и время было мерою длины
      четвертою: не "вверх", а "вверх ногами".
      Спеша расти, вставая на носки,
      мы принимали это, словно данность...
      Со временем теряло время дальность
      и обретало длительность тоски
      и кратность дней, и краткость постоянства:
      трехмерный мир вступал в свои права
      провалами, проколами в правах
      и протокольной сжатостью пространства.
      И ходики ходили стороной,
      утраченное время вспоминая -
      и то был мир иной и жизнь иная,
      и мы не принимали мир иной
      и отвращались от трехмерной скверны,
      и обращали взоры к зеркалам,
      чтобы объемов пористая мгла
      нас не могла заполнить, как каверны.
      Но, с жадностью сжирая наш объем,
      нас всасывала плоскость зазеркалья,
      и в зеркало смотреть мы зарекались,
      за окаянный мутный окоем,
      но поздно...

      ... Как впали мы! Мир зеркала был мним,
      мы были немы в нем и тоже мнимы,
      рабы двумерной мерзкой пантомимы,
      общались мы посредством плоских мин.
      Отчаявшись друг друга докричаться,
      вдоль плоскости зеркальной безучастной
      метались мы, пытаясь выйти в мир.
      Египетские плечи напрягая,
      мучительным усилием колен
      мы разрывали плён блестящих плен,
      и поддавалась пленочка тугая,
      но не стекла, а хрупких амальгам,
      за-зазеркалье открывая нам...

      Но то был мир иной и жизнь другая:
      мы обратились в линии, штрихи,
      прямые одномерные отрезки.
      Окрестности разъялись на обрезки,
      и образы распались до трухи.
      Мы обрели продольные ячейки -
      подобье итальянских макарон,
      в них каждый плыл и, сам себе Харон,
      ручей стигийский - палочка-ручейник -
      пересекал, не в силах пересечь
      пути другого. Мерой пресеченья
      была продольность нашего теченья
      без общих точек перекрестных встреч.

      И под конец продольного маневра
      исчезла та - единственная - мера,
      и время перестало тоже течь,
      и мы влились - не ведая, не зная,
      в мир лейбницевых, в сущности, монад,
      который так наивно звался - Ад...

      И ТАМ БЫЛ МИР ИНОЙ И ЖИЗНЬ ИНАЯ.

      *    *    *

                  Г.Беззубову

      "Бессонница, Гомер, тугие паруса..."
      Он список кораблей прожил до середины;
      протек ознобный мир - мед-пиво по усам,
      в чужом пиру угар, похмельные годины.
      Не двинуть время вспять, кричи или шепчи:
      бессонница, табак; мир ханжеский и шаткий -
      и теплятся опять в часовне три свечи,
      по улицам опять его везут без шапки.
      Расплатится рапсод, распятый на распыл,
      припятится беда - рак на хвосте сороки -
      но атомный распад души или толпы
      не выжжет никогда языческие строки.
      По клеткам, тем, что "не...",
      пробил смертельный ток:
      "Россия" - это так, но - "Лета, Лорелея"!
      На выжженной стене светают тени строк,
      что он пролепетал в премудрой леторее.
      Сечет родная речь наш мир напополам,
      весь мир напополам - и заодно поэта,
      и оттого, видать, рыдать колоколам
      то: "Лета, Лорелея - Лорелея, Лета"!
      Запахана стерня, и нечему расти,
      но прянет изнутри, из мертвой пашни - озимь.
      Почет, родная речь, и горькое "прости"
      за то, что говорил тобой блаженный Осип.
      Течет родная речь, река, рукомесло,
      струится речь в строке, стекает речь в подстрочник,
      стремится уберечь все то, что проросло,
      дрожит под языком живой первоисточник.
      И ни предостеречь, ни уступить врагу,
      ни сторговать - почем! - ни своровать по чайным,
      спечет родная речь бумажный лепет губ
      и слепит сургучом, и ослепит молчаньем.
      Течет родная речь меж пальцев по руке
      в песок земли скупой, в глубинные колодцы.
      Как больно говорить на русском языке
      в родной стране, где мы - как мягче? - иноходцы.
      Мы родом - из него, мы - род его и вид.
      Во благо рода лечь - не есть ли благородство?
      Течет родная речь из Спаса на Крови,
      и плачут три свечи по нем светло и просто.
      И если в землю лечь придется вдалеке,
      то - все-таки - еще упав ему навстречу...
      Течет родная речь слезою по щеке,
      и паузы не в счет - они есть междуречье.


1 коментар

avatar
Прекрасно!

Залишити коментар

avatar