ОСТАЮСЬ В ЯНВАРЕ (цикл стихов)
***
Как это я забыл о том,
кто делает зарубки
на самоструганном столбе
из мачты корабля!
Так можно потерять себя
средь этой мясорубки,
по незнакомым неживым
почтительно скорбя.
А он идёт неспешно в лес
собрать плоды и фрукты,
он доит коз, а их навоз
на грядки он кладёт.
Вот появился и изчез,
и только дым из трубки
обозначающий его,
летит среди небес.
***
В ностальгическом дизайне
оформляя каждый шаг,
по местам былых лобзаний
отправляюсь не спеша.
От Сокольников к Арбату
и в Черёмушки с Филей
носит юности фрегаты
ветер памяти моей.
По Таганке, по Мясницкой,
у Рождественских ворот
прохожу, и будто снится
это утро, вечер тот...
Та скамейка, эта липа,
тот троллейбусный маршрут...
Тридцать три беззвучных клипа
перед взором проплывут.
Всех припомню поимённо,
с кем был близок и знаком.
А фрегат разнознамённый
пролетает с ветерком.
***
Чахнет душа в усыпальнице смысла.
Сохнут мозги на верёвочке лет.
Что было сладко — становится кисло.
Что было кисло — сходит на-нет.
Всё тривиальнее тропы метафор:
в Рим не ведут, а скорее во тьму.
Как там говаривал визирь — "Мута́бор"*?
— Незачем. Я не подельник ему.
Нет! Измененье изменой чревато...
Как мезозойский паук в янтаре
или калиф, позабывший цитату,
я навсегда остаюсь в январе.
Что-то бубню, натянув рукавицы.
Кашель — простуда, не старческий хлип.
Я ещё рыцарь. Я ещё витязь.
Я ого-го ещё, знаете ли!
_____________________
*mutabor — изменимся (лат.)
***
При помощи районной Айболитихи
встав перед фактом встречи с червяками,
печальную колонну — на Калитники —
я лично бы повёл — вперёд ногами.
Но, словно мистер Твистер ошарашенный,
услышал бы: "Мы, право, сожалеем,
но — нет местов . Кресты сто лет не крашены.
и теснотища, как за Мавзолеем."
Не светит мне престижное Ваганьково
и роскошь колумбария Донского.
Сомнительного пасынка Таганкина
кошерное не примет Востряково.
Катиться, видно, мне (вперёд колёсами)
на пепельную фабрику за город...
Но суть не в том. Как говорят философы —
важно́ не расстоянье — путь мне дорог.
Друзья мои! Потомки и сотрудницы!
Хваля меня, не хнычьте: неуместно.
Покойник был сангвиником, и улицы,
бывало, мёл он веником прилежно.
Мог рифму отчебучить — обхохочешься.
А плакать не любил ну, разве, малость.
Ну, ладно, говорите все, что хочется.
Я б сам сказал, да всё уже сказалось.
— Мне горько, — я сказал бы, — не не солоно.
Я чту мою последнюю подругу.
Она сейчас откинет косу в сторону
и вам прочтёт чего-нибудь по кругу.
К ЖИЗНИ
Узнаю тебя, жизнь. Принимаю.
И приветствую с пеной у рта.
ПолуБлок
Ручка кончается вместе с тетрадкой.
К вечеру день, к завершению жизнь —
что протекла удивительно гладко,
так бы и прожил вторую на бис.
Мир-то театр: состоит из актрис
(ну, и актёров, мелькающих кратко).
Я, словно пчёл, ублажаемый маткой,
мне безразлично — наверх или вниз...
Сладкая (я выбираю, где сладко)!
Яркая (ибо не прячешься в тень)!
Ты восхитительна, как шоколадка,
или прокладка (в критический день)!
Я принимаю тебя и теперь,
с понтом умывшая руки Пилатка.
***
Надоело крылатой красуле
тусоваться со мной, бестолковым.
Улетела. И строчку простую
не сложу я, стреножен и скован.
Словеса обратились в обмылки,
И страница — как чёртова кожа.
Серафима моя, шестикрылка,
ты одна мне осталась надёжа.
***
Прочти с размаху косвенную фразу,
игрушечные рифмы перестрой.
Петит намёка не заметен сразу,
сокрыт аллитераций трескотнёй
И тайна всё темнее год от году -
её не разгадать вам никогда...
Вы думаете, это про природу?
Про жизнь?..
— Не угадали, господа.