МЕНЯ ЗОВУТ КАЛИГО МЕМНОН (окончание)
Дата: 30 Жовтня 2011 | Категорія: «Казка» | Автор_ка: Татьяна Орбатова (Всі публікації)
| Перегляди: 1167
V
Красновато-рыжие рыбки облепили зеркальную поверхность, меняя свой цвет. Со стороны казалось, они растаяли в воздухе, но рыбки превратились в зеркало, не обычное, вогнутое, причудливо отражая интерьер комнаты и собравшихся. Не отражалась лишь Калиго Мемнон. Она сидела на зеркальной поверхности, и на ее темно-синих крылышках отчетливо проступали глаза, похожие на совиные.
- Зрелище не для моей слабой психики, - прошептала Жемчужная.
- Реальность запутана абсурдом, - утвердительно кивнул кот.
- Говорящие коты, бабочки, рыбки... не понимаю, зачем мы здесь? - произнесла драцена. В ее голосе слышался страх.
- А говорящее дерево тебя не смущает? - поинтересовался кот.
- Я вообще не понимаю, откуда ко мне приходят мысли, и почему знаю, например, о пиратах, - сообщила драцена, чуть не плача.
- А я - о математическом гении, - подала голос Жемчужная.
- А я забыл – как думать по-кошачьи. Если все мы одновременно свихнулись, заговорив по-человечьи, может, мы – не мы? - вслух размышлял кот.
- Особенно Вы – немы, молчаливый Вы наш, - ехидно хихикнула Жемчужная.
- Не мы. Пишется раздельно и обозначает, что мы не те, за кого себя думаем, то есть выдаем, - громко и внятно произнес кот.
- А за кого мы себя думаем-выдаем? Лично мне известно наверняка: я – драконово дерево, - сообщила драцена.
- Откуда известно? Ну да... дерево... драконово. Очень болтливое, вспоминающее пирамиды на острове Маврикия, где ты никогда не была, - засмеялся кот, - Кстати, в пирамиде было тринадцать ступеней?
- Да, а что?
- Ничего. Мы все заражены вирусом, - сообщил кот со знанием дела.
- Это смертельно? - перепугано воскликнула Жемчужная.
- Считай, ты уже не дерево. И я – не кот.
- Но я вижу себя деревом. С листвой, корнем, стволом. С горшком, наконец.
- С горшком! - фыркнул кот, - Такого добра у каждого человеческого младенца навалом. Это не значит, что младенец – дерево. Он даже не саженец.
- Не каждый младенец с горшком обладает корнем, стволом и листвой, - многозначительно сообщила драцена.
- Что значит "не каждый"? Покажите мне хотя бы одного младенца с листвой, - возмутилась Жемчужная.
- Если младенец имеет корни, он в будущем способен отрастить листву и ствол. В переносном смысле, конечно, - изрек кот, - Эй, детка Мемнон, что скажешь в ответ на наш философичный бред?
Бабочка покинула зеркало, и, облетев комнату, села в центре огромной картины-триптиха, изображающей голубя с голубкой на фоне абстрактного космоса.
- Любой младенец имеет корни, - сказала она.
Ее мелодичный голос заполнил пространство комнаты, и, достигнув невыносимых в своем звучании высот, взорвал воздух. Зеркальное отражение триптиха лопнуло как мыльный пузырь, и голуби вылетели из зеркала. Но картина на стене комнаты не изменилась.
- Чем дальше, тем взрывоопасней, - воскликнул кот, с удивлением рассматривая изображение птиц на картине.
Тем временем голуби, покинув зеркало, опустились на пол и заворковали.
- Совсем как живые! - удивилась драцена.
- Они живые, - разглядывая птиц, произнесла Жемчужная.
- Сюжет тривиальный, не находите? Голуби, кот, бабочка, рыбы, дерево... знакомые персонажи из разных сказок. И зеркало... - пробормотал кот.
- Вас кто-то ограничивал в форме? - поинтересовалась у него бабочка.
- Не помню. Однако внешность кота мне импонирует больше всего. Не понимаю, почему внешность и мои воспоминания настолько разнятся. По идее – я должен вспоминать мартовские оргии на крыше с милыми кошечками. Но я помню Артура, этого странного, ворчливого человека и его чувства.
- Есть разница в том, чтобы помнить о чувствах и чувствовать, - проворковала голубка.
- Что ты знаешь о чувствах?! - возмутился кот, - Ты – зеркальный блеф, пернатое отражение действительности!
- А что ты знаешь об идеях? Ты – кошачий экскремент, в который однажды вступила нога мыслителя! - невозмутимо сообщил голубь, прикрывая крылом свою подругу.
- Правда? - ужаснулся кот, ничуть не обидевшись и оглядывая себя.
- Правда – жирная точка в твоей системе координат. У меня свои координаты, у Артура – свои.
- Он боялся смерти, хотя пришел к выводу, что ее нет. Это правда, - вздохнул кот.
- Ты боишься своих корней? - обратился голубь к драцене.
- У меня даже нет таких мыслей. Почему я должна бояться их? - удивилась она.
- Понимаешь, о чем я? - поинтересовался голубь у кота.
- О природе вещей?
- О корнях.
- При чем здесь корни, если мы говорим по-человечьи! - возмутился кот.
- Мы не говорим по-человечьи. Мы переводим информацию, которая есть в каждом из нас, с нашего внутреннего языка на человеческий, - ответил голубь.
- Глупость! У котов, рыб, голубей и деревьев не может быть одного языка, тем более человеческого, - возразил кот.
- Конечно, нет. У каждого из нас свой внутренний язык. Но информация... Мы выбрали для ее передачи приемлемый способ - человеческий, а язык – русский, - спокойным тоном сообщил голубь.
- Почему русский? - удивилась Жемчужная.
- Так было надо, - ответила голубка.
- Кому? - хором воскликнули драцена, кот и скалярия.
- Тому, кто моделирует. Но мог быть любой другой язык, - сказал голубь.
- Побожись, - потребовал кот.
- Истина не нуждается в авторитетах.
- Истину не найдешь в магазине хозтоваров, если не уверен, что она там есть, - проворчал кот, - Лично я хотел бы жить нормальной кошачьей жизнью, согласно своей природе. Но сейчас я не уверен, что это возможно!
- Осознавать – процесс болезненный, а сопереживать – порой невыносимый. День такой жизни покажется тебе вечной мукой. Не отчаивайся, для тебя скоро это закончится, и ты снова будешь тупо мурчать на солнышке, гоняться за голубями, и брюхатить симпатичных кошечек, - произнес голубь.
- А сколько мы уже мучаемся осознанием? В этой комнате нет часов, - воскликнул кот.
- Во всей квартире нет часов, - сообщила бабочка, - Но они отражаются в зеркале.
- Разве ты мучаешься? - удивилась Жемчужная.
- Меня мучает страх Артура, - кивнул кот, направляясь к зеркалу.
Рассматривая свое изображение, он поинтересовался:
- Куда запропастился коллективный разум?
От зеркала отделился маленький серебристый комочек и, ударившись о лоб кота, превратился в красновато-рыжую рыбку.
- Она хихикает! Я слышал! - возмущенно сообщил кот, размахивая лапами.
Рыбка прилипла к его лбу, меняя свой окрас на черный, но кот этого не заметил.
Вглядываясь в зеркало, он воскликнул:
- Я вижу часовой механизм! Огромный, что-то среднее между лестницами Эшера и картиной Пикассо "Натюрморт".
- Ах, люблю смотреть на вкусные натюрморты! Яблоки, виноград... - пропищала скалярия, поспешив к зеркалу.
- Там другой натюрморт. С мерзопакостным черепом, - возразил кот.
- Это всего лишь твое представление о времени, - невозмутимо произнес голубь, поглаживая крылом свою подругу.
- Но при чем здесь Пикассо с Эшером? - удивилась драцена.
- Ни при чем. Кот известными ему символами объясняет страх, который он испытывает от зрелища мифических часов, - терпеливо пояснил голубь.
- Разве часы мифические? - воскликнул кот, вглядываясь в зеркало.
- В комнате нет часов. Они – всего лишь отражение моих слов, - ответила бабочка.
- Значит, ты врешь? - разочарованно произнес кот.
- Нет. Не каждое слово может стать видимым мифом, но любой миф подвержен трансформации.
VI
Кот внимательно разглядывал призрачные фигуры, мелькавшие в зеркале. Он был сосредоточен и печален.
- Когда я внезапно осознаю себя (где бы то ни было) наступает экзальтация, будто я пришел домой, проделав большой и трудный путь, и меня обнимают любящие родные, - начал он свой рассказ, - Затем наступает период самолюбования. Я понимаю исключительную ценность осознания, вижу отсутствие подобного качества у большинства людей и поэтому горжусь своими возможностями. Но вслед за этим приходят печаль и дурное настроение, вплоть до испорченного пищеварения. Я осознаю свою неспособность быть беспечным и бессмысленно счастливым, не могу избавиться от постоянного, зудящего ощущения закабаления телом моего духа или... внутренней воли. Почему мне настолько важно оставаться в теле? Почему мне страшно с ним расставаться? Пытаюсь забыть эти мысли, переключаюсь на рефлекторное существование, но осознаю, что наблюдаю за рефлексами, более того, пытаюсь контролировать их до состояния максимального аскетизма. - Сумасшествие! - думаю я, стараясь перейти в бессознательный режим – иду в ресторан, заказываю вкусную еду, флиртую с женщинами, завожу с ними интрижки, ругаюсь с коллегами. Чудовищно больно постоянно осознавать жизнь и себя! Он знает, - кивнул кот в сторону голубя, - Но мысли не оставляют меня. Они диктуют мне слова, предложения, трактаты, и я поддаюсь искушению, думая, что сам Святой Дух говорит во мне. Но чем больше думаю о земной жизни и человеческом феномене, тем сильнее сержусь на Силу, на эту субстанцию высшей воли, повергающую людей в страдание, заставляющую их мучиться. Во мне поднимается бунт против Того, Кто обладает такой силой. И тогда я отрицаю Его – доброго Бога. Ибо кому может принадлежать сила, заставляющая людей жить в таких страданиях, если не Злу? Я осознаю себя, наблюдая, как некая "вещь во мне" вылавливает из пространственно-временного континуума информацию. Нахожу ли я новое в этом ворохе человеческой мысли? Или вспоминаю известные моей сущности вечные идеи, о которых на время забыл? Мне импонирует иллюзия самостоятельного, независимого мышления, иногда кажется, что я наделен правом первосвященника. Но меня невыносимо угнетает ярмо смертника! Я вне себя от ярости, думая о смерти, о коротком существовании моего мира! Смерть чудовищна, особенно если умирает большой интеллектуал, не говоря уже о гении. Мыслитель – не животное. С последним погибает лишь ничтожно малый отпечаток его мира, с гением – Вселенная. Но мне всегда было жаль животных, - эмоционально произнес кот и замолчал, тяжело дыша. Взгляд его был отсутствующим.
- Понятно, почему тебе их жаль. Ты сам – животное, - резонно заметила Жемчужная.
- Я? - удивился кот, оглядывая себя, - Ах, да. Я что-то говорил?
- О ярме смертника, - напомнила драцена.
Кот помолчал, потерев лапой лоб:
- О ярме размышлял Артур. Не помню своей речи. Она была спонтанной.
- Странная у тебя память - выдал тираду и забыл. Ты хотя бы помнишь, кто такой Артур? - спросила Жемчужная.
Кот задумался, глядя на фиолетовые шторы. От движения мысли его морда стала почти человеческой:
- Его называли пессимистом, а он всю свою жизнь пытался найти формулу человеческого счастья, чтобы избавить себя, а заодно и все человечество от страданий. Ему приписывали высочайшей степени эгоизм, и он подтверждал его своим поведением. Беспричинный страх, который он унаследовал от отца, мучил его с детства до самой смерти. Но он всей силой своей воли боролся с ним, пока не понял парадокс своей борьбы, заключавшийся в том, что он (Артур) борется не против страха, а против собственной воли к жизни, заставляющей его бежать от любого повода, способного привести к смерти. Он не был покорным, неуверенным в себе, тщательно скрывая чувство покинутости семьей и целым миром. Но ему всегда не хватало родительской ласки. Было достаточно опеки и средств к существованию, а подлинной ласки и участия катастрофически не хватало. Он желал получить от мира всю его теплоту, но не находил ее. Постоянное противоречие разъедало его сознание. С одной стороны – его безусловная воля к жизни, с другой – холодный, жестокий мир с единой движущей силой – инстинктом самосохранения. Для чего нужен этот инстинкт, если подлинные высшие ценности мало заботят людей, в своем большинстве предпочитающих суррогат в виде материального комфорта и бездумных развлечений? В отдельно взятом человеческом индивидууме может проявиться идея всеобщей любви и сострадания, но природе не интересны индивидуумы, она стремится к сохранению вида. Природу в отношении к одному существу можно сравнить с действующей властью в отношении к отдельно взятому гражданину. Любой народ, по сути – трансформер, внутри которого сидит управляющий мозг власти. Что мозговому центру маленькая деталь большого народного тела, если ее всегда можно заменить другой? Главное – жизнеспособность самого трансформера не должна подвергаться опасности и сомнению, а для этого все средства хороши. Даже если с народом произойдут большие изменения, надо знать принцип его трансформации – от перепрограммирования или переформатирования и до необратимых мутаций. Важно максимально долго сохранять народный трансформер в состоянии живучести, ибо без него невозможна жизнь его хозяев. Таким образом власть генерирует, контролирует, определяет инстинкт самосохранения трансформера. Поэтому у индивидуумов есть несколько вариантов пути – уход в идеи, важные для жизнеобеспечения трансформера; выход за пределы жизни, то есть смерть; или осознанная жизнь, обдумывание и воплощение идей, подчас далеких от сиюминутных задач своего народа и даже всего человеческого вида. Но на последнее способны считанные индивидуумы. Одиночество, изоляция от общества плохо сказываются на психике существ, запрограммированных природой на коллективное существование.
- Артур говорил о трансформерах? - удивилась Жемчужная.
- О них говорю я, - ответил кот. Помолчав немного, он нерешительно добавил:
- Наверное, я. Артур живет в 19 веке.
- Чему тут удивляться? Информация как запах. Каждый осознанный нюхач рассказывает о ней доступными примерами, - сказал голубь.
- Интересно, какие запахи чувствуют аутисты? - подумала вслух драцена.
Голубка вспорхнула с пола и села на деревце.
- Однажды я попала в поле мысли десятилетнего саванта. Он был аутистом, - сказала она, - В него быстро вливалась любая информация. Ум ребенка как гончий пес, шел по ее запаху. Когда мальчик читал книги, он был похож на черную дыру, поглощавшую очередную вселенную. В нем рождались и умирали миры, в нем сталкивались галактики, перекраивая устоявшийся порядок. Но об этом никто не знал. Все считали его умственно отсталым, и он не разубеждал их, хотя знал будущее не только родителей и старшей сестры, но и всего человечества.
- Я тоже говорю меньше, чем знаю, - сообщил кот, - Зачем растрачивать энергию, если хватает примитивного перечня информации – эдакого супового набора словесных символов для коммуникативного общепита. Кому нужны нюансы и детали моего восприятия, мои индивидуальные аналогии и сравнения, всплески моего осознания, если каждый таит в себе свои нюансы, пусть даже и не подозревает о них в силу своей ограниченности или воспитания? О чем молчал Артур, когда путешествовал с родителями по Европе? Он писал в своем дневнике о "свинцовом подвале" Бремена, о неразложившихся мумиях с пергаментной кожей, но ни одного слова не вымолвил о мумифицированном теле кровельщика, свалившегося с башни и ставшего первым экспонатом подвала. Разве в его дневнике осталась запись: "Быть похороненным в святыне – значит, не стыдиться формы своего черепа"? Разве он написал, как мысленно представлял себя падающим с крыши одного из соборов, чтобы затем упокоиться в Божьей Славе? А тлетворный запах болота Вестфалии, куда завез их кучер? Артур не доверил дневнику запись о том отвращении, с которым он рассматривал болотную жижу, вобравшую в себя повозку, и о своем нежелании есть паштет. Но родители требовали этого, и он ел, с трудом подавляя в себе рвотный рефлекс, глядя, как отец и мать поглощают еду, с удовольствием запивая ее вином. Мерзкий болотный дух вперемешку с ароматами французских вин и паштета! Разве это противоречивое амбре не преследовало Артура, когда в Виндзорском парке он увидел похожих на простых бюргеров английских короля и королеву, или наблюдал в Вене выезд австрийского императора с супругой, или лицезрел в парижском театре самого Наполеона? Помню ужас в душе Артура, когда перед его глазами возникли шесть тысяч каторжников, прикованных к стене в Тулонской крепости. Разве он написал в дневнике, как на себе прочувствовал невероятное страдание, которое причиняли друг другу каторжники своими неловкими действиями? Кто слышал его молчаливую молитву: "Великий Дух, пусть эти люди, если не в силу своего смирения или доброго характера, то хотя бы из стремления уменьшить свою боль и страдания, научатся согласовывать свои действия друг с другом!". Он не написал ее в дневнике, но бронзовая, покрытая черным лаком статуя Будды в его квартире слышала многие тайные молитвы Артура.
О чем он думал, вспоминая через много лет въевшуюся в его память картинку с каторжниками? О своем нежелании быть в связке с другими? Если ты не раб на галерах, а находишься в иллюзии свободы, кажется, что ты никому не мешаешь, особенно если не берешь ответственность за чью-либо жизнь. Артур не умел обременять себя ответственностью, даже когда его родная сестра нуждалась в его спасительной опеке. Он не был Спасителем. Артур родился, чтобы философствовать. Однажды он осознал: любое действие, направленное на измену своей внутренней сути, не способно устранить саму возможность реализовать свой характер и свою судьбу. Его страшила необходимость сострадания, как неоспоримый долг. Несмотря на признание им сострадания одной из самых важных человеческих добродетелей, он не мог заставить себя сострадать длительно. Ибо тогда необходимо что-то делать, а действовать – не удел философа. Поэтому он вынужденно терпел одиночество, хотя со стороны казалось: жизнь старого холостяка – самая радостная часть его существования. Мало кто знал о его подлинном страхе перед военной службой, перед смертельными болезнями, о боязни умереть от отравленного нюхательного табака. Кто знал, что творилось в его голове ночами, когда при малейшем шуме он вскакивал с постели, хватаясь за шпагу или ружье, которые всегда были под его рукой? Он был человеком – умным, наблюдательным, боявшимся тяжелой и болезненной кончины, но умершим быстрой и легкой смертью. Он был человеком, знавшим свои слабости и страхи, но путем умопредставления уверовавшим в бессмертие жизни. Другие знали его как великого мыслителя и философа... - почти торжественно закончил свой рассказ кот.
В комнате повисла тишина, и только Жемчужная, вильнув хвостом, близко подплыла к нему и спросила:
- Не понимаю, почему мы все время говорим о смерти?
- Разговаривать о смерти – это говорить о жизни, - еле слышно произнесла бабочка.
- А мне интересно, что у Артура было написано на надгробном камне? - спросила драцена.
- Там было написано – Артур Шопенгауэр.
- И все?
- Зачем ему еще что-то?
VII
Красновато рыжие рыбки быстро отделились от зеркала, засуетившись, будто их испугали.
- От гнедого мельтешения у меня потемнело в глазах, - прикрывая морду, сообщил кот.
Внезапно в воздухе прозвучала серия хлопков, похожих на автоматную очередь, и рыбок стало в несколько раз больше, чем было.
- Они размножаются, или клонируются? - удивилась Жемчужная.
- Они создают живую волну, - ответила Калиго Мемнон.
- Разве только коллективный разум способен создавать волну? - съехидничал кот.
- Мне надоело в этом участвовать! Хочу знать, что происходит! - возмутилась драцена.
- Ничего особенного – завершение очередного мифа, - ответил голубь.
- Какое отношение миф имеет к нам? - удивилась скалярия.
- Мы – всего лишь созерцатели идей. И сами являемся идеями, - проворковали в унисон голуби.
- Осторожно! Вы шествуете по мифу, - сказала бабочка, тоном водителя троллейбуса, объявляющего, что посадка закончена.
- Давайте разберемся! - решительно произнес кот, не обращая внимания на ее слова, - С чего все началось?
- С фиолетовой шторы? - неуверенно произнесла скалярия.
- С гнедых рыбок? - пыталась вспомнить драцена, - Мы с тобой еще поссорились по поводу их цвета, - сказала она, обращаясь к коту.
- Нет! Все началось с нее – Калиго Мемнон. Она внезапно ожила, потом рассказала историю о Мануэле, и вслед за ней все стали вспоминать... - крикнул кот.
В этот момент в воздухе снова прозвучала серия громких хлопков.
- Что происходит? - воскликнула Жемчужная, испуганно прижавшись к драцене.
- Успокойся, это не в квартире, - ответила Калиго Мемнон, вспорхнув в сторону окна.
Вслед за ее голосом послышался звук ключа, открывающего входную дверь и...
В квартиру вошли две женщины.
- Не могу поверить, - сказала светловолосая с короткой стрижкой, пряча ключи в карман куртки.
- Танюш, я в шоке, - снимая кожаное пальто, сообщала ее рослая спутница, - Надо же, в какой день выбралась к тебе из Каховки... Мой муж говорит: Туля, ты вечно попадаешь в истории.
- Не ты одна, Светуль. Сейчас весь район попал.
Оставив сумки в прихожей, женщины направились в кухню. Таня включила электрический чайник, и, открыв холодильник, принялась доставать продукты.
- Колбасу будешь? А брынзу?
- Все буду. Я с дороги голодная. Пока чайник нагреется, можно посмотреть комнату Артемки? - спросила Света.
- Конечно...
- Люблю запах свежезаконченного ремонта, - сообщила Света, - Очень симпатичные обои, светлые. И полы... - тихо сказала она, подойдя к стеллажу с иконами, фотографиями и детскими игрушками.
- После его смерти не могла находиться в этой комнате. Любая вещь напоминала... Ну, понимаешь... Сменила все, даже мебель. Сделала рабочий кабинет. Теперь много времени провожу здесь. И фотографии сынули рядом.
- А где рыбки?
- В гостиной. Тёма всегда хотел большой аквариум.
- Вау, какая роскошная драцена! - воскликнула Света, заходя в гостиную.
- Да, разрослась. Очень неприхотливая и благодарная, - улыбнулась Таня, поглаживая длинные листы деревца.
- А картина не слишком мрачная? - глядя на триптих с голубями, спросила Света, - Почти черный фон не спасают даже намеки на свет.
- Теперь мне многое не кажется мрачным в сравнении со смертью ребенка...
- Забавные рыбки... неоны. Как называются остальные? - чтобы сменить тему разговора, поинтересовалась Света, рассматривая обитателей аквариума.
- Те поменьше – разбора. Полосатики – боции-клоуны. И большая – скалярия.
- Пузатая скалярия!
- Жемчужная, - усмехнулась Таня, - С рыбками постоянно происходят странности. Сначала из аквариума исчезли боции, но через неделю вернулись. Теперь исчезли пять разбор. Неонов почему-то стало больше. И я подумала: а не перешла ли разбора из своей малочисленной партии в партию неонов?
- Ты всегда была фантазеркой! - рассмеялась Света.
- Это не фантазия, а суровая правда жизни. Идем пить чай, подруга, - улыбнулась Таня.
Пока она раскладывала бутерброды на тарелки и разливала по чашкам чай, послышались короткие автоматные очереди.
- Ужас! Совсем рядом! - воскликнула Света, поспешив к окну, - Тань, на том доме снайперы! - сообщила она, округлив глаза.
- Трудно поверить собственным глазам, - кивнула Таня, рассматривая движущиеся по крыше фигурки, - Валерчику позвоню, он рядом с "Мирным" живет, - сказала она, взяв мобильный телефон.
- Мирный... Какой же он мирный, - вздохнула Света.
- Дом отдыха, - уточнила Таня, набирая номер, - Валер? Да, я... Ничего, спасибо. Что там у вас?.. Рядом?.. Понятно... Побереги себя, не выходи из дома. Я – в порядке... Не волнуйся, у меня все нормально. Обнимаю. Маме привет.
- Что? - нетерпеливо спросила Света.
- Военные, милиция, спецподразделения... Настоящая война – на фоне большого количества зевак, - сообщила Таня, прислушиваясь к звукам с улицы.
- Затихли, вроде бы?
- Вроде... А кто такой Валерчик?
- Друг Артема.
- Я его знаю?
- Он на похоронах хотел поднять Артема из гроба – тормошил его.
- А... он... помню. Ужасно... Было невозможно смотреть. Сколько ему лет?
- Двадцать четыре. Иногда жить невозможно, не то что – смотреть.
Света замялась, будто хотела что-то спросить, но не решалась, и, все же, задала вопрос:
- Тань, прости, если я бестактно, но... как ты живешь все это время? Часто думаю об этом.
Таня помолчала, глядя в окно.
- Скоро будет год, как нет сынули. Третьего декабря... Не чувствую времени. Оно длится словно одни сутки… Всего лишь меняются события, времена года, день-ночь, - сказала она печально, но потом оживилась, - Мне Тёма снится. Веселый, деятельный, реальный! Притронешься, обнимешь – он живой. Запах его. Артем мне говорит:
- Мама, я – жив.
Однажды сказал:
- Я – спасен и мне там хорошо.
Он всем друзьям говорит во сне, что жив, просит, чтобы не плакали. Они мне потом звонят и рассказывают. Радуются! Недавно Машенька, жена его друга - Андрея, рассказала свой сон. Будто она идет по улице, а навстречу ей Артем с тремя ребятами. И в эту минуту она вспоминает, что он умер. Остановилась и думает:
- Если приснился Артем, наверное, что-то должно случиться?
Артем притормозил, внимательно посмотрев на нее, вдруг резко поднял руки и говорит:
- Уууу, я – страшный монстр. Живые мертвецы восстали!
Маша смотрит на него и видит – он улыбается. Она поняла – шутит. Он был большой шутник. Артем и говорит ей:
- Если я или кто-то из нас снится вам, это не значит, что обязательно должно произойти плохое. Это не так! У тебя все будет хорошо, Маша!
- Ничего себе сон! - удивилась Света.
- Да... сны - загадка. Мне... тоже сон приснился. Сегодня ночью.
- Не пугай меня...
- Сама вчера вечером испугалась...
- Во сне?
- Наяву.
- А сон?
- Сон был потом. Сначала я смотрела фильм в Артемкиной комнате. Простенькую мелодраму. Думала о Тёмке. Кажется, я всегда о нем думаю, что бы ни делала, даже когда сплю. Вдруг вижу – в комнате появилось свечение. Оно вошло из окна и обрело очертания. Выделялась голова. Очень высокая фигура, словно в плаще с капюшоном, но лица не видно. Яркая фигура, будто солнце светит. Или шаровая молния. Глазам больно.
- Как ты себя чувствовала накануне? Голова не болела? - испуганно воскликнула Света.
- Нет. Никаких резких болей, ничего особенного. Но я сразу подумала об инсульте или спазме сосудов. И главное – в комнате появился сильный запах озона. Я чуток запаниковала и поспешила в спальню. Светящаяся фигура поначалу осталась в Тёмкиной комнате, но когда я легла на кровать, она вошла в спальню, подошла ко мне и наклонилась. Вот тут я испугалась по-настоящему! Капец, думаю. Зажмурила глаза, а когда открыла – никого.
- Сходи к неврологу. Анализы сдать, снимки сосудов сделать, - забеспокоилась Света.
- Чего уж там. Сразу к психиатру. Сон рассказать, - усмехнулась Таня.
- Сначала мне расскажи, - рассмеялась Света.
- Расскажу, но по порядку. Светящаяся фигура исчезла, а я немного успокоилась. Лежала на кровати и мысленно сочиняла сказку для Артема. Он любил сказки, особенно абсурдные.
- В детстве?
- Не только. Его друзьям не могло прийти в голову, что Артем частенько просил меня рассказать на ночь сказку и молитвы. Ребята называли его настоящим пацаном и не считали маменькиным сынком. Говорили: Аба (они его так называли) никогда не давал заднюю, шел напролом, дрался яростно, пока "враги" не разбегались, в милиции никого не сдавал. У пацанов такое выражение есть "не напорол боков"...
- Помню, ребята на поминках все время повторяли эту фразу, говоря об Артеме, - тихо сказала Света.
- Да... они говорили: ни разу не напорол боков... Он друзей любил, ради них готов был бежать хоть на край света. Все их беды близко к сердцу принимал. Но с агрессивными чужаками был жестким, а с милицией – слишком дерзким. И дома... бывало всякое... Но любил он сказки слушать. Иногда, когда сильно уставал, отключит мобильник... ему больше тридцати звонков за вечер приходило... а он отключит и просит меня рассказать сказку, пока не заснет. И я рассказывала. Порой просил дольше читать над ним молитвы. И я читала... Вот и вчера – молитву прочитала, и стала сочинять ему сказку. Закралась шальная мысль: вдруг светящаяся фигура – это Артем? Закрыла глаза и попыталась придумать сюжет – о рыбках, голубях, о моей драцене, даже о черном дворовом коте... Почему-то ничего не могла придумать о людях. Хотя мелькали мысли, но... далекие... будто наведенные... Внезапно вижу на внутреннем экране фигуру, похожую на бабочку, которая говорит: Меня зовут Калиго Мемнон... и...
- И что?
- Заснула, наверное. Потому что дальше звучит совсем фантастично.
VIII
За окном снова послышались автоматные очереди.
- Столько времени стреляют! Когда это закончится? - Света подскочила со стула и выглянула в окно.
- Сегодня... Кто-то умрет и закончится... Бабочка сказала: каждый миг фиксируется любым предметом, растением, животным, не говоря уже о человеке. Это является вещественно-информационным доказательством события. Поэтому нет возможности скрыть Истину от самых главных Глаз.
- Ты сама веришь в эту бабочку?
Таня пожала плечами.
- Верю-не верю – не имеет значения. Сон был реальным, хоть и фантастическим. С запахами. Разноцветный и даже многомерный. Психиатр наверняка вынес бы приблизительно такой вердикт: шизофрения, развившаяся на фоне сильнейшего стресса.
- Психиатр может, - хмыкнула Света.
- Ага. Если копнет немножко и паранойю найдет. Потому что главная идея бабочки: каждый наш шаг фиксируется, чтобы сокрытое стремилось к проявлению, а проявленное не осталось незамеченным, - улыбнулась Таня.
Света внимательно посмотрела на подругу, в надежде, что она шутит. Но видя ее невозмутимое лицо, рассмеялась:
- Тебя не спрашивали, какие наркотики ты принимаешь?
- Спрашивали. Некоторые не верят, что я даже обычные сигареты не курю, - с улыбкой ответила Таня.
- Да ты что! Когда бросила?! Я столько лет курю и никак...
- И я – с институтской скамьи. Ты же знаешь.
- Но как бросила?!
- Туля, эта история тоже выглядит "психически нездоровой", - усмехнулась Таня.
- Теперь мне совсем страшно, - хмыкнула Света, - Не томи!
Таня помолчала, собираясь с мыслями. Налив в чашки еще чаю, она рассказала:
- После смерти Артемки наступил страшный период. Всю меня на клочки раздирала душевная боль. Врагу не пожелаю потерять ребенка... Ощущение - будто живешь в вечном аду, страдаешь, а выхода нет. Курила больше пачки в день. Все время думала: зачем мой ребенок умер в двадцать один год от острой сердечной недостаточности? Чего я не сделала? Что могла бы сделать? Как можно было его спасти? В чем моя вина? Или его? Или... чья вина?! Как дальше жить? Тоску не выразить словами. Понять это может только мать, потерявшая ребенка. Но... пусть будет меньше матерей, понимающих меня в этом. Да... было невыносимо. Не могла даже молитвы читать. Но однажды утром вдруг вспомнила одну коротенькую – Иисусову молитву. И стала просить... не за себя – за душу Артема. Иду на работу – мысленно молюсь: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй душу сына моего Артема Абалешкина", на работе – молюсь, возвращаюсь домой – молюсь. Даже во сне молилась. Боль потихоньку стала отпускать. Появились небольшие периоды относительного спокойствия. Как-то рассказала это приятельнице, она непроизвольно отреагировала фразой:
- Я бы с ума сошла, если бы все время повторяла одно и то же!
Было трудно объяснить ей, что если бы я не повторяла молитву, то наверняка сошла бы с ума от горя...
В начале мая мы с Ирой Малиновской решили устроить себе паломничество и отправились на несколько дней в Киев – в Китаеву Пустынь, Выдубицкий и Введенский монастыри, Киево-Печерскую лавру. В Лавре были в дальних и ближних пещерах, приложились к Святым Мощам. Я мысленно просила всех Святых лишь об одном – помочь душе Артема. Приехали домой, я снова окунулась в привычную суету с перекурами. Двадцать первого мая пришла ко мне в гости знакомая, мы общались, как обычно курили за чашкой кофе, она ушла, а в моей голове снова включилась молитва об Артеме. И вдруг слышу ... не знаю, то ли голос, или громкая, внятная мысль, но слышу:
- Ты много молишься об Артеме, ему это помогает. Но хочешь ли ты помочь ему еще больше?
- Конечно, хочу, - от неожиданности я ответила быстро и вслух.
- Прекрати курить. Это будет твоя жертва ради Артема, - сказал кто-то.
Сначала моя мысль была такой:
- Я слышу голоса. У меня съехала крыша...
Потом поняла, что не мое предполагаемое сумасшествие ввергло меня в большую растерянность, а сказанное. Хотела ли я совсем бросить курить? До смерти Артема такие мысли иногда возникали, но после – нет. Ради кого мне сейчас жить здоровой, некурящей жизнью? Ради себя? Зачем продлевать тягостное существование, если мой сын ТАМ, за пределами этой жизни? Лучше прямиком к нему. Неважно, от какой болезни...
Я замешкалась с ответом. А голос опять прозвучал:
- Или такая жертва ради сына слишком велика?
Спросили спокойно, без тени раздражения, не грозно или уничижительно, даже по-доброму, но меня буквально накрыло этой фразой. С той минуты не курю. Моя знакомая, она сейчас инокиня в одном из женских монастырей, предположила, что это мог быть голос Ангела-Хранителя.
- Тань, а тянуло к сигаретам? – Света с интересом слушала рассказ.
- Несколько дней – да. Но вдруг заметила, что привычка курить не просто въелась в мою жизнь. Она как бы определяла мое существование на рефлекторном уровне, диктовала условия. Эмоционально говорю или переживаю? - надо покурить. Нечем заполнить жизненную пустоту? - есть сигарета. Тошно курить одной? - позвать кого-то, с кем можно покурить – пусть даже человек мне не интересен, зато курит. Занимаюсь уборкой? - полпачки в час... На перекуры времени больше, чем на уборку. Облом работать? - на перекур... Чем больше на перекуре, тем обломистей работать... Тоскливо до одури? - задымить себя по самую макушку...
Я поняла – моя привычка диктует мне стиль жизни, навязывает стереотипы действий, отвлекает от сосредоточения, чтения, музыки, делает ленивой или усугубляет лень до полной инертности, предлагает компанию неинтересных, зато курящих людей, не осуждающих меня за курение. Я осознала, что забыла, когда жила другой, не такой вонючей жизнью. И знала ли я ее?.. Может, у кого-то эта привычка иначе действует, но у меня было так...
- Нда... Удивительная история! Неужто Ангел-Хранитель?.. - воскликнула Света.
- Не знаю... Он не представился. Но... вскоре мне приснился Артем и сказал, что он спасен и ему там хорошо... Сон яркий, реальный. Мы стояли с ним на большом мосту, Темочка одет во все светлое, а вокруг много молодых ребят. Девочек не было – одни мальчики. Ребята большой толпой переходили мост – в обе стороны. Одеты по разному. Здоровались друг с другом, стояли на мосту переговаривались, кто-то смеялся, кого-то успокаивали, похлопывая по плечу. Артем сказал, что теперь часто бывает среди своих друзей. Дескать, когда у них возникают большие проблемы, они его зовут, просят помочь, и он приходит. Сказал, на кладбище его нет. Я почему-то восприняла слова сына буквально, спросив, кого же мы похоронили, и настоятельно сообщила, что надо оформить ему паспорт и прописку. Он помолчал, обнял меня, сказав, что за его могилкой, конечно, надо ухаживать, а паспорт ему не нужен.
- Я обязательно найду способ связаться с тобой. Или сам приду, - сказал он напоследок и пошел через мост, вслед за ребятами.
Скептики, наверняка, скажут: самовнушение. Но... какая разница, что скажут скептики? Мое сердце подсказывает иное.
Таня замолчала, глядя куда-то перед собой. Ее лицо было спокойным.
- Да... в свое время мы все узнаем правду о смерти... - задумчиво произнесла Света, глядя в окно, - У вас очень хороший двор. Уютный. А бабочка? Какая она?
- Не знаю, бабочка ли... Существо похоже на нее, но... не совсем. Крылья, будто тонкие светящиеся линии, образуют восьмиконечную звезду, в виде двух слегка видоизмененных квадратов, наложенных друг на друга. Внутри звезды видна фигура. Цвет феномена – темно-синий, с пронизывающими насквозь золотистыми лучами. Роста – выше человеческого.
IX
В комнате раздался телефонный звонок.
- Прикольный звук! Я думала – птички поют, - рассмеялась Света.
- Ага, соловьи. Специально выбирала, - кивнула Таня, - Але? Да, папуль. У нас – слышно. Снайперы на крыше. Что? Ничего себе! Нет, мы не выходим. Собирались со Светой на Соборку, Дерибасовкую, но… позже пойдем, или завтра… Хорошо. Пока…
Положив телефонную трубку на кухонный стол, Таня промолвила:
- Родители тебе привет передают.
- Спасибо. Что говорит папа?
- Сказал, мимо их дома проехал бронетранспортер.
- Кошмар… Не верится.
- А еще: люди, живущие в пятнадцатиэтажке, стоят на балконах с биноклями и фотиками… И возле "Мирного" огромная толпа.
- Не понимаю, зачем все идут смотреть на это? – воскликнула Света.
Таня встала с диванчика и подошла к холодильнику.
- Хочешь вина? У меня полбутылки "Саперави".
- Вроде не хочу… но буду.
Наливая вино в фужеры, Таня сказала:
- Вот так и люди – вроде не хотят, но смотрят. Чужая смерть притягивает бессознательно, как неизбежное будущее.
- Не понимаю, неужели людям не хватает других зрелищ?
- Это существо сказало: для людей нет большего зрелища, чем вид чьей-то смерти. Они подсознательно стремятся увидеть, как это происходит.
- Какое существо?
- Ну… Калиго Мемнон. Я даже не знаю, это она или он. Пусть будет она.
- Расскажи о ней, а то не договоришь никак, - попросила Света.
- Она сказала: все происходит вовремя, но с задержкой на несколько секунд. Последние мгновения любого события удлиняются и можно изменить его ход. Если бы люди научились наблюдать за происходящим, не раздражаясь, не паникуя, без нетерпения – они бы поняли суть последовательности событий, вытекающих из общей идеи о них. Люди могли бы приблизиться к более гармоничным, совершенным событиям…
- Не понимаю, что это значит?
- Я задала ей тот же вопрос. Она сказала: не надо торопиться и действовать вопреки главной идее о себе… Тут я окончательно запуталась – откуда мне знать наверняка – какая идея главная? И тогда мне показали... сон.
…Это был некрутой подъем в гору. Мы шли с Калиго Мемнон, и я чувствовала на себе дуновение ветра. Ярко светило солнце, и погода казалась приветливой, а воздух чистым, с тонким сладковатым запахом, давно знакомым мне. Мы поднялись на вершину горы, где за большими столами, накрытыми белыми скатертями, сидело множество людей. Они обрадовались нашему приходу, угощая фруктами. Давно забытый вкус! Я взглянула вниз с горы и увидела идеально круглой формы синее, глубокое озеро. Повернулась к людям, чтобы спросить его название, но, увидев, что у них нет теней, не решилась.
- Полдень. Пора в путь, - послышался голос бабочки.
Мы очень быстро переместились в темное, пустое селение, но в момент этого перехода я ощущала его парадоксальную длительность. Возможно, дело не в тысячах километров, на которые мы якобы переместились, а во времени, через которое прошли. Там была вязкая атмосфера…
В детстве я испытывала подобное ощущение, всякий раз, когда бежала и падала. До семи лет мои коленки и локти регулярно лечили зеленкой, и все потому, что моя внутренняя суть помнила, насколько быстро я умею бегать – намного быстрей, чем летит птица. Но физическое тело демонстрировало обратное, а вязкость земного воздуха заплетала мои ноги. Я бегала быстрее многих моих сверстников, но не так, как помнило что-то внутри меня. Это несоответствие удивляло, и однажды пришлось смириться с преобладанием физических законов Земли над моим представлением о собственной скорости перемещения…
…Заброшенное селение, в которое переместились мы с Калиго Мемнон, вызывало легкую дрожь. Страх отчетливо проявился во мне, когда мы вошли в большой квадратный внутренний двор. Там стояли деревянные, грубо сбитые лавки, а в середине двора был нарисован круг. Я вошла в него и в тот же миг лавки заполнились темными фигурами. Это были те же самые люди – с горы, но похожие на собственные тени. Возле их ног бегал маленький черный пес с крупным металлическим когтем. Они молчали. Поддавшись внутреннему порыву, я стала просить у них прощение.
- Простите меня, - шептала им, поворачиваясь всякий раз в строгом соответствии со сторонами света и склоняя голову.
Они встали, торжественно кивнули, промолвив в ответ: и ты прости нас. И… исчезли, а мы с бабочкой переместились к стенам неизвестного мне здания музея. К нему вела мраморная лестница. Ничем не примечательный музей – так мне показалось сначала. Но Калиго Мемнон предложила спуститься вниз – в подвал. Там меня ждал сюрприз – помимо красивых ваз, кувшинов, древней посуды, оружия и многочисленных бронзовых, серебряных, золотых и глиняных фигурок – больших размеров саркофаг. Мемнон с легкостью открыла его, сказав:
- Ложись.
Я легла в саркофаг, и за мной бесшумно закрылась крышка.
… Поначалу пришлось привыкать к темноте, но страшно не было. Калиго Мемнон мысленно разговаривала со мной, хотя саму ее я не видела.
- Те люди, что за столом на горе, – ваши истинные сущности, красивые, совершенные и бессмертные. В селении ты видела их земную ипостась, их бледное отражение, - рассказывала она.
- Но почему я извинялась перед ними, а они – передо мной?
- На Земле все друг другу причиняют страдания. Действием, словом, мыслью. Вы все виноваты друг перед другом, но многие даже не подозревает об этом.
- Странно… Люди – это тени… Я думала наоборот: люди – реальность, а наши души после смерти – фантомы, тени в царстве мертвых, - мысленно ответила я.
- Люди – материализованные сущности Великой Идеи, и в силу грубых вибраций далеки от совершенства, а поэтому похожи на тени. Реальность… Оптический обман зрения давно доказан вашими учеными, но вы все еще пытаетесь называть реальностью то, что таковым не является.
- Я думала, наш мозг получает от сетчатки глаза информацию, наделяя ее смыслом. Думала – мозг и являет нам реальность…
- Ты действительно знаешь, где твой мозг находится?
- В моей голове.
- Ты в этом уверена?
- Ну… меньше всего мне хотелось бы думать, что мой мозг находится не в моей голове.
- А если он не твой мозг, или вообще не мозг?
- Рисуется весьма волнующая и не совсем приятная картинка. Скажи, зачем я в саркофаге?
Калиго Мемнон не ответила, но во тьме проступили три световых пучка – размытый желтый свет, слишком яркий – белый плазменный, и глубокий синий. Подумав немного, я выбрала последний и… вдруг поняла, что теперь не лежу в саркофаге, а стою перед столбом синего света. Помедлив немного, вошла в него и в ту же секунду осознала себя американкой, женщиной-полицейским на проселочной дороге. Мы с напарником стреляли в кого-то, в следующий миг меня убили, но я не умерла – осознала себя индусской средних лет в сари из золотистого шелка. Я ухаживала за тяжело больными, но когда поднесла чашу с травяной жидкостью умирающему юноше, картинка изменилась. Я смотрела с борта отплывающего корабля на мрачный берег, осознавая себя английской учительницей, спасающейся вместе с другими соотечественниками от эпидемии чумы, захватившей одну из колоний. Картинки менялись быстро. Я была русской сестрой милосердия во время первой мировой войны и восточной травницей, которую забили камнями женщины в черных одеждах, старой шаманкой какого-то племени, вызывающей дождь во время длительной засухи и горожанкой, пришедшей в подземную церковь-пещеру, чтобы помолиться у распятия, величиной с человеческий рост…
Внезапно тональность видений изменилась. Более не осознавая себя человеком, я стала теннисным мячиком в руках маленького мальчика; огромным кварцевым кристаллом, сквозь который смотрели чьи-то глаза; черной пантерой, кормящей своих малышей; белой совой, прячущейся в листве дерева; большой птицей, парящей над заснеженной вершиной высокой горы, падающей под ноги многорукому существу с яркой точкой во лбу. Оно подняло меня, вернув телу человеческий облик, и приказало танцевать. Я танцевала с ним возле изящного, старинного фонтана на фоне полуразрушенного храма, и откуда-то знала замысловатые движения танца. На прощание многорукое существо подарило мне коричневый камень с глазом внутри. Камень превратился в дракона, ростом с небоскреб, и я осознала себя во дворе древнего китайского дворца.
- Прыгай в мой глаз, - потребовал дракон.
Мне было страшно, но я прыгнула. Падала долго, но приземлилась на остров. Подняв голову, я увидела мощный вихрь, в центре которого открывалось величие космической иерархии. Я была точкой на острове – маленькой, никчемной, но видела невероятно красивую архитектуру небесных сфер и существ, похожих на Калиго Мемнон. Я смотрела, не отрываясь, но вдруг осознала себя запертой в египетской статуе женщины в изумрудной одежде, помещенной под стекло в каком-то музее. Я глядела изнутри статуи на людей, глазеющих на меня и… стекло разбилось, рассыпавшись на мелкие кусочки. Я выпорхнула, какие-то люди пытались меня поймать, их лица были растерянными… Но я летела, летела, так быстро, насколько была способна. И… снова осознала себя женщиной в подземной церкви перед крестом-распятием. Голова распятого была опущена, тело будто из дерева… Но вот он медленно поднял голову, посмотрев перед собой, и я поняла – он живой! Наши глаза встретились и… что-то изменилось, будто его взгляд приблизил меня к себе, к своей душе, к той боли, которую он испытывал. Из моего горла вырвался крик. Я кричала от сострадания, осознав, что нахожусь в поле страдания, любви и сопереживания, в единении с Духом, в сопричастности к Вечности. Мне было чудовищно больно от чувств, переполнявших меня, казалось – еще немного и сердце не выдержит… Кто-то взял меня в руки, велев успокоиться, и стало понятно, что я снова не человек – нечто вроде шарика на длинной тонкой веревке. Меня подбросили, и каждая моя клеточка ощутила радость полета. Передо мной открывалось невероятное зрелище – яркое, золотисто-белое вращающееся пространство, источавшее приятный, знакомый мне цветочный аромат, который вплетался в гармоничную музыку. Я спешила туда… спешила влететь внутрь этого мира, понимая: еще чуть-чуть и буду дома, не на Земле, в моем настоящем доме, но… веревка натянулась, и то, что было мной с такой же скоростью помчалось в обратном направлении.
- Не бойся, но придется узнать другую сторону жизни, - послышался голос Калиго Мемнон, и я упала в черное, плотное месиво.
Что собой представляет тот мир? Я не могла подняться из-за тел, наваленных на меня. Думала: мертвые. Но они зашевелились. Оказалось, я нахожусь среди извивающихся, будто черви, людей, сложенных друг на друга, подобно бревнам. Мы пытались подняться, но кто-то или какая-то сила не давала даже приподнять голову, вдавливая весь клубок тел в твердое основание. Я ощутила себя не просто человеком, попавшим в невыносимые условия, а самим отчаянием. Мерзкий тлетворный запах этого мира проникал в каждый атом моего существа. Иногда виднелись далекие всполохи, похожие на мутный неоновый свет. Не знаю, сколько длилось это состояние, но в какой-то момент перестала чувствовать и… больше не находилась в этом страшном мире. Вокруг – черный безмолвный космос, а напротив меня – пульсирующий синий шар. Блестящий, живой... Я чувствовала его жизнь и созерцала… Не знаю, как долго созерцала, но он… вдруг открылся, превращаясь в книгу. На ее страницах я увидела замысловатые иероглифы, в которых узнавала слова, хоть и не понимала их. Они были похожи на цветочные или геометрические узоры. Вся моя сущность устремилась к ним, и, вспорхнув, словно бабочка к цветку, уместилась между буквами, так похожими на живых человеческих существ, среди которых находился мой сын. Я была совсем рядом с ним! Он улыбался, и всем своим существом я чувствовала его радость.
- Здесь каждая буква находится на своем месте. Даже если узор меняется, буквы и слова всегда занимают свое место. Так будет всегда, - услышала я голос Калиго Мемнон.
Мне хотелось ответить ей словами благодарности, но от полноты чувств не могла сформулировать мысль. Напрягая зрение, пыталась напоследок рассмотреть ее, зная, что она покидает меня, но вместо бабочки увидела зеленую ветвь акации и…
Таня замолчала.
- И что было потом? – нетерпеливо спросила Света.
- Проснулась…
- Фантастика!.. Я будто фильм посмотрела.
- Пока смотрела сон, у меня было тройственное ощущение.
- Как это?
- Будто чувствую все – запах, вкус, эмоции, переживания, душевные терзания, физические страдания. И в то же время мой ум отстранено анализирует каждую деталь увиденного, формирует образы, различает их, понимает сказанное, формулирует. И одновременно я – наблюдатель. Созерцаю движение моих чувств, видения, образы, всю целиком картинку. Наблюдаю без мыслей, эмоций, без какого-либо отношения к происходящему. Наблюдаю, иногда переключаясь на чувства, или работу ума.
- У меня тоже иногда бывает такое! – удивленно воскликнула Света.
- Как сказала Калиго Мемнон: нет ничего, что было бы не узнанным при определенных стечениях обстоятельств.
…На улице раздались длинные автоматные очереди. Женщины поспешили к окну, и в этот момент что-то взорвалось. Баббах! – звук ударился об оконные стекла, заставив их дребезжать.
- Это что? – голос Светы задрожал.
Баббах! Баббах!
Автоматные очереди не прекращались. Баббах! – стреляли из гранатометов… Баббах, баббах…
- Ну, вот… совсем скоро это закончится, - тихо произнесла Таня и вышла из кухни. Она направилась в спальню с фиолетовыми шторами, присела на кровать и, глядя на себя в зеркало, задумалась. Затем подошла к окну и прислушалась. На улице воцарилась тишина. Две минуты, пять, десять… тишина.
Женщина машинально вернулась к кровати и, взяв с тумбочки блокнот, открыла его, внимательно рассматривая записи.
- Что ты пишешь? – спросила Света, заходя в спальню.
- Я не пишу. Нашла набросок вчерашней сказки.
- И что там?
- Запах акации. Холст. Масло. Пустой подрамник.
0
веришь - только сегодня о тебе думала. мистика 
