Одна стояла на земле так крепко, что иногда проваливалась вниз. "Слишком

высокое давление", - обьясняли ученые.

Одна пекла блинчики на воде, а потом посыпала их своими горестями. Целыми

горстями горестей. Когда они были готовы, Одна садилась и начинала их

пробовать. Еще в процессе жевания она доставала бумагу и карандаш - и писала

длинные письма. В них она скрупулезно обьясняла, какие специи нужно

добавлять - чтобы было не так горько.

Иногда Одна смеялась так громко, что другим хотелось ее пожалеть. Потом

другие жалели, что им хотелось.

Одна часто говорила, что чувствует себя товаром на ярмарке. "Продают за

бесценок, но только хорошим людям!", - смеялась она. И никогда не понимала -

радоваться по второму поводу или грустить по первому. Другой уверял, что у

нее просто неправильная маркетинговая политика.

Когда Одной становилось тоскливо, она покупала себе очередную чашку в

горошек. Если Одной становилось слишком тоскливо, она покупала себе чашку

в спаржу. Если совсем невыносимо - то в стручковую фасоль.

Одна находила раненых в жопу - и ранила их в сердце. Потом получала

ответную пулю - и годами ходила в бинтах.

Одна очень любила складировать чужие голоса. Она покупала диктофон с

одной кассетой, и ходила по городу. Когда пленка заканчивалась, Одна брала

диктофон и шла его складировать - под главную городскую яблоню. Это был ее,

личный, вклад в городскую жизнь. Закапывая очередной диктофон, Одна

доставала парочку старых - и прослушивала. А потом, опять, складировала в

клад.

У Одной была еще одна странная привычка. Когда Одна занималась сексом - то

думала про любовь. Когда же его не случалось и Одна занималась любовью - то

думала про секс. Странное дело, Одна никогда не делала любовь (думая о ней) и

никогда не думала о сексе (делая его). Как-то не случалось. А может - может,

делала и думала. Но сразу забывала.

Одна всем говорила что очень любит физику и поэзию. А на самом деле -

любила физиков и поэтов.

Одна не была героем ни одной сказки. Но постоянно влипала в истории. Ей,

кстати, потом выдавали "Медаль Героя" или обзывали плохими словами. Чаще

всего - и то, и другое одновременно. Так что в историях Одна становилась

героиней.

Если в жизни Одной что-то менялось, она перекрашивала забор возле своего

дома. Иногда узоры на нем становились такими странными, что соседи, жившие

по этой же улице, вызывали Бригаду по вандализму. Бригадиры заходили к

Одной в дом - и участливо интересовались, кто ж ее-то так. Одна не менее

участливо пыталась понять, что они имеют ввиду, и наливала им чай.

Бригадиры громко сербали чай и надкусывали чашки. Одна расстраивалась.

Бригадиры участливо предлагали показать ей что-то хорошее, чтобы ей стало

повеселее. Одна соглашалась. Бригадиры по вандализму показывали

свежеперекрашенный (ими) забор. И тут Одна начинала плакать.

Когда Одна шла по дороге, она никогда не наступала на трещинки. Для этого

приходилось ходить по траве рядом с самой дорогой, попадать в выбоины, а

иногда - даже не касаться ногами земли.

Одна дышала так глубоко, что иногда (невзначай) вдыхала целые корабли,

небоскребы и деревья. Деревья царапали небо, а вот корабли были очень даже

ничего.

Главная особенность Одной была безобразна. Образно говоря, она держала

привычки только какое-то время. Потом они становились привычными, и тогда

Одна открывала окно - и выпускала их. Одна за одной, они улетали, и звух

хлопающих крыльев разносился над старой яблоней, Центру по вандализму,

морями и магазином фарфоровых чашек.

А еще Одна все время пыталась обьяснить другим, как у нее все просто. Но ей

так никто никогда и не поверил. Одна слишком сложно об этом рассказывала.