Тельцем  дрожащим,  еще  не  обсохшим,  жмется-боится…  
Толкает  копытцем,
         из  любопытства,
 тёплый  уставший  живот  вздохнувший  -
               земли,  на  полвзгляда  уснувшей.  
 Шорох,  плеск,  писк.  
Ресницы-пичуги  дрогнули,  
                     встрепенулись,  
стылые  ивы-дуги
             мучительно  в  сон  потянулись  -    
                     податливо  выгнулись,  
Ветер  качнули  в  ветвях…  
И  губы  шершавые,  
                   жадные  бога,  
                           тельца-однодневки,  
ткнули  рассвет-недотрогу,  
Розовое  всосали,  
                   выпили,  
                       смяли,  
                           выпотрошили…  
                                 
                                 И  пошел,  пьяно  качаясь,
                         Капли  туманов  парных  роняя,
                                       бузить-колобродить,
                             Себя  проживать-прожигать,
                                   обдумывать  и  забывать.
                 До  ночи  –  тьма  света  еще,  наживётся.


Ночь  даже  не  ждёт  –  знает.  
Выйдет  к  буяну,  глянет  на  выблеск  телячьих  глаз,  
           хмельный  огонь  ланит,  
                             отточено  молча  серпом  осенит,  
                             вспухшее  небо  погладит  любовно,  
                             выльет  по  краю  сок.  
Бездумно  и  кровно,  привычно,  
горячую  горечь  вберёт  песок,  
в  угоду  новому  богу  –  носить  его  глиняным  брюхом  по  звездным  дорогам                              
                                           целую  вечность.  До  утра
.