Синечулочные диалоги
Господи, что ты сделал,
Посмотри, посмотри на нас!
Мы - садовые куколки, раскрашенные напоказ.
Одну половину месили с глиной, вторую - ебли.
А мы ничегошеньки не просили, кроме - любви.
Ольга Родионова
1
В Багдаде все спокойно. Ширли-мырли,
шиза, шехерезада и психоз.
Сидит коза, мечтающая мылом
о глупостях для вылюбленных коз.
О мальчиках, что глянешь - шито-крыто,
и причитают блохи в старых псах,
и ты согласна: старость и корыто,
и небо в теле, тело - в небесах,
и солнце мельтешит - и затмевает,
и птицы кувыркаются в руке,
хотя в ней - пережатая кривая -
квитанция (и в синем старике -
Мадонны профиль)…
С этажа - до ада,
на синем полуспущенном чулке, -
там мальчики, не спящие в Багдаде,
там какаду на рвущейся чеке,
там капэдэ - а тут ка. ка… - заборно-
ребячья речь.
Пришествие морщин.
И сны -в которых порно- и не порно.
И кухня, без борща переборщить
умеющая. И вожжа - по люстре.
И пара чеков.
И купюра без
святых. И говорящий Заратустра:
"пожалуйста, подайте за проезд".
И скорый поезд, намотавший ворох
неласканных ужей на бигуди.
И пудры сине-мокрый мертвый порох.
и родинка на сдавленной груди,
которая не станет домом.
Адом -
не станет тоже.
И густой туман
над девочкой, синеющей в Багдаде
как муха, залетевшая в тюльпан
на кладбище иллюзий.
И носочки
из синей пряжи.
И диагноз: бррр….
.. и кто-то снится, маской позолочен,
но не дается, как ты не бери…
2
Я Вас просила, сидя в синем платье,
продать мне бирюзовой бахромы
к твоей улыбке.
Ты меня не гладил,
доверие ряженного Фомы
(в безумие фемин и амазонок)
не целовал в макушку. Петухов
не резал к отречению.
Дал зонтик -
от слез, и полфлакона для духов-
упреков, что пускали в землю корни.
Так было нужно.
Вы же был - не ты.
Смеялись боги - будто ржали кони,
как сотни тысяч грубых понятых
при обыске, где найден был не грошик,
не запонка, не чек на миллион,
а дырка в паре оловянных ложек,
в горошек белый (с ржавчиной) баллон
без газа божествления кого-то,
блокнот (обложка, крошки, ни листка),
и тень, на сцене в штопанных колготах
играющая маску лепестка.
Так было нужно.
Но - просила.
Платье
просило тоже. И халат - просил.
А Вы холодный воздух чушью гладил
и чистил, будто синий апельсин -
и кожа его плавилась на коже
одной из ледовитых буратин
в безморной синеве. И божий ножик
на букве Л ломался у скотин
крылатых в склепах пальцев…
Я просила: "Синее!" - но врала, чем не сильна.
А Вы ломались, как головка сыра,
и ты стеснялся прошептать мне: "на…"
3
Что просить Вас, сударь? Право же, ноу смысла.
Чтобы хвост - у стула? Жабры - у кенгуру?
Мы стоим по горло в свете надежд у мыса.
Вам бы - корень.
Мне бы - веточку. Хоть кору! -
чтоб по ней Вы - имя - памятником… Куда там!
Вы тонуть - никак. Да кому ж вообще - тонуть?
Разве мне -в стекле, по-месячному щербатом,
чтобы в нем отражалась радуга, а не кнут…
Чтобы в пиве барахталась мертвая незнакомка,
перепонка уха трав целовала рост…
Чтобы куколкой - в губы (как мертвому в лоб - иконкой),
чтобы вечностью - в полчаинки, в осколки роз!
Чтобы в голод - фольгой съедобной, в чуму чтоб - крысой!
Чтоб тонуть в ознобе ванны водой святой!
Вы мне скажете, что так говорят актрисы.
Я скажу, что так - сдыхают, идя сквозь строй
продающих страсти, синие королевы:
Синий-синий воздух.
Тучечки-синячки
под чужой ладонью.
Лотосы обгорелых
языков.
Тротуарные чучелки-бедняки.
Где-то сбоку - ебля.
Где-то - свинец, удавка,
где-то - суки, убежавшие от лавин…
И в таком аду актрисы, как божьи шавки,
просят - нет, не жизни.
Просто - удар любви.