Марсова минералогия та же, что на Земле:

кварц-оливиновый дур в оквантованной кем-то мгле.

Перидотитовый север, базальтов юг –

на иллюстрации глянцевой кем-то забытый круг.

Книжновый шарик расплощен – а мы опять:

так одиноко на угольном одеяле спать,

чуть воздушком прикрываясь от ночи и ночи лет,

к коим зачем-то приставили слово «свет»…

Мы все о «Кем-то», «Кого-то», «Кому-то». Кто

сделал нас и оставил? Его пальто

с шарфом уж точно теплее, чем рваная кисея

светлого холода соло… Твоя, моя.

Мне эти тонкости-рванства не по годам:

вместе уже семитысячелетний Адам

и миллиарднохрензнаемый аммонит

тут прогулялись, подрались, спознались. Теперь молчит

Кто-то, пытаясь на формулах мне вполоть:

«Все есть одно, все из точки,  и твердь, и плоть…

Камни живые, а люди порой мертвы…

Дольше, чем живы, особенно к мощевым

это относится: кто они – плоть ли, твердь?

Через хрензнаемо лет оживает смерть.

Муж твой – не муж, а твой брат, и отец, и плод.

Ты ему – бабушка, вазочка, и айпод.

Он для пятнистого ёжика – среднедевонский слой.

Ваш бультерьер гуманоиду Васе и не Чужой».

Это спокойно и нудно, извилины нежно спят…

Ровно до «Тот, кто обидел, мне тоже брат?»

Кто-то, ты мне все точно проаммонить:

тот, кто меня убивал, – я могла бы его родить?

Ну, так и что с ними делать: их мучить или жалеть?

Брахиопода, скажи мне, святой ортоцерас, ответь!

Можешь поведать и ты, Леонардо, что некогда ел и спал,

ты, создавая – из-точечно – убивал?

Кто-то молчит. Он  не ведает, есть ли Он, –

Сам. Ведь для точек исправен простой закон:

что не имеет длины, равно ширины, –

книжновый шарик для безднодиноких ны…