… амнезия сдохла. Оглохли стены. Телефонная станция – морг.
Оператор-иисус и изящный китаец цифры толкут, как чуб.
В проводах чешет репу почтовый голубь ибн первобытный орк.
Отключившие голос миров, прижмите к уху по кирпичу!

Позвоните мне в воздух железно-ржавый, алый чахотный марс!
Постучите мне в трубы, в которых в пудру змейкой свернулась медь!
Я хочу приложить этот стук к коленям, как прижимают мазь
непорочных прайсов, проказ процентов и воробьиных смет…

У меня – дискаунт на страсть гобсеков и пониманье сук,
у меня – проездной в скорпиона неба, вектор «в себя – в депо»…
Я могу покатать вас совсем бесплатно – только за взгляда звук.
Я могу показать вам, как в чёрной гречке неба кипит топор

голубой Венеры, как бледный слесарь падающей звезды
принимает вызов, как вяжет Ева ветру луны носки,
как соски науки, как веник, сохнут ( и хоть вали в кусты),
как домашних кикимор мушиный веер облаку шепчет: «Сгинь!»

Я могу покатать вас – но-но, «лашатка» – прямо на сфинксов луг,
я могу проколоть вам пупки травинкой или слезой песка –
только таксу мою накормите – суньте костью – почище звук,
и добейте пулей из автомата белого колоска
(на отшибе фляги)…

Цепные стены ищут цепных собак.
Телефонный шнур ищет шею Долли. Доля не ждёт ничё.
Амнезия сдохла. Оглохли стены. Солнце ушло, как шлак.
Отключившие голос миров танцуют танго под кирпичом.

Я рисую их тени в музейной ванной, слушая звук воды, –
я не знаю, откуда вода – быть может, в небе прорвал топор… –
и однажды – стук! – по щеке мизинцем ты прозвучишь мне, ты
прозвучишь мне, как целый хор.