Тёте Нине снова пенсию принесли.
Она живёт в Киеве с сорока восьми,
с тех пор, как похоронила мужа,
с тех пор, как поцеловала его
в ледяные губы в последний раз.
Дети сказали: "Мама, переезжай, так нужно.
Мама, что ты будешь здесь делать без нас?"
И она уехала из южного городка,
знакомого до последнего уголка,
до первого прохожего в полседьмого утра:
"Здравствуй, Ниночка. Что у вас? Как сестра,
выздоравливает? Передавай ей привет."
"Ладно, Оля, пойду. Моему ещё надо обед
сготовить." "Ну беги, беги." Побежала.
Так и жила. Мужу детей рожала,
работала от звонка до звонка на заводе.
Не жаловались. Всё как у всех, и вроде
он особо не пил и налево не колобродил,
и на 8-е марта цветы всегда -
гвоздички красные, розы - ну..когда-никогда.
А однажды вдруг сердце схватило, приступ.
Скорая, правда, примчалась быстро.
Но поздно.
На другой день дети из Киева, крики, слезы.
Похороны. Отгоревали и давай мать с собой звать.
Поехала. Чего уж терять.
Нянчила внуков, подолгу бродила по паркам:
от Мариинского и до самой до Арки,
оттуда вниз на Подол спускалась, не торопясь,
если не в снег и в грязь.
Сейчас уж не выбирается так далеко,
в соседний двор, за хлебом, за молоком.
Дети её берегут, просят: "Ты отдохни, приляг."
Но ей не хочется. Бормочет: "Ребятки, я пока так.."
Пенсию принесли. Вот и славно. Можно купить халвы.
Стёпа ею вприкуску баловался, за чаем.
Сидит, бывало, да не подняв головы,
за свежей газетой, кусок за куском грызет,
левой ногой качает.
Потом вздохнет, отложит на край стола
"Правду" или что мы там с ним...
Отложит. И улыбается: "Нин, ну-ка иди сюда".
"Чего тебе? Может, чай остыл?"
"Может, милая. Может.."