Горе имеет вкус прогорклого молока,

Но не в зелёной кружке (надбито дно),

А в полногрудой женщине в кимоно -

Бивнем слоновьим вспарывает бока.

Парное, воловье, мягкое, словно олово,

Сердце опрокидывается стаканом

И выплёскивается  - в голову.

Но высыхают ягоды на губах.

Вода уходит, и будто из десен зубы,

Показываются Тадаока и Идзуми.

Идзуми Сикоко, сколько ещё? Пропой!

Не матерью - доброй нянькой в цветной рубахе,

Звонкой, едва седеющей амадиной

Ты маленьким детям расскажешь о маме, длинной

Дороге и колокольчиках над тропой.

Все рядышком - на коленях и на кровати.

Подсолнухи - говоришь, а они кивают.

Ты чувствуешь, будто медленно оживаешь,

Уставшим лицом прикладываясь к ручью.

Ручные, ещё не умеющие сказать  -

А значит  - и врать, образующие не стаю,

Но что-то намного большее - вырастают

В лоскутное поле - огромное, как Хонсю.

Приходят к тебе, не нажившей своих таких,

Ослепшей над долгим чтением и вязанием,

Взъерошенной птицей, выпорхнувшей в окно.

Кукушкины дети каждые выходные

Приносят печенья с добрыми предсказаниями

И самое свежее теплое молоко.