Читаю Чичибабина. Учусь

Уютному добру на кухне с хлебом.

И ночь, что от заката стала небом

Я, как дитя, закутываю в грусть.

Прилежно за столом я жду гостей

На кончике пера и матерьяльных…

Мой друг, мой собеседник близкий, дальний,

Обыденный, обычный, без затей,

Я обниму тебя обветренным крылом,

Мой ясный летний день — святой и трезвый.

Твоей судьбы еврейской перелом

Мне душу безмятежную порезал.

Мой тихий русский, мудростью — гуру,

Ты — созерцатель леса Паустовский,

Ты — Шера Шаров, знающий игру,

Ты — Осипа мохнатые наброски,

Марины смелость есть в твоих глазах

И честность беспристрастная, и вера,

За нас за всех ответственность и страх,

Внимательность, походка землемера.

И над тобою Санька — сукин сын

Хлебает из граненого стакана.

Мой нежный друг, домашний, книжный, странный

Червоным помидором закуси!

Ты трезвенник, каких не видел свет.

Вся суть твоя не экзотичней Крыма.

В тебе всё в масть и в тон, ни ноты — мимо,

Особых пара теплится примет.

Мой теплый друг! Тебя не утомили

Вздыхательность моя и болтовня?

О, если бы меня назвали Лилей

В колени целовал бы ты меня.

Как я тебя чернилами целую,

Служитель из трамвайного депо!

…О, пой в нас, Санька Пушкин! Аллилуйя!

Россия, пой! И Вечность Света пой!

Пусть я от адской боли в легких тресну,

Спою, всё недопетое тобой.

Душа, мой Бог, мой друг на кухне, пой

Вселенной нескончаемую песню!

1997