Здравствуй, Света.

Я пишу тебе с того света.

Вернее для тебя он «тот», для меня он «этот».

Эко вот.

Здравствуй, свет моя, Света, горлица моя серая.

У нас тут одни воскресения.

От покойников нет покоя. От радости нет спасения.

Ксения

Павловна передавала тебе приветы, да я не брал.

Мы проиграли битву, мой плюшевый генерал

Старенькой кухни, где пахнет сукном касторовым.

Бог ест добро. И бобер есть добро. Как здорово!

(Кто б оценил мои, Света, дурацкие каламбуры,  

Если вокруг херувимы – господни куры.)

Мне вчера говорил мой сосед Анатолий,

Ты должна его, Светка, помнить,

Ну, худой, с прострелом над правым ухом,

Что у вас там, в плане погоды, тепло и сухо.

Ну конечно, Света, я помню лето.

Уходил купаться и канул в Лету…

Говорил, что люблю тебя до конца и гроба.

И куда мы глядели оба?

У попа была вроде собака, помнишь ее?

Так она тоже здесь,

Ластится, бьется в ноги.

Света, как же мы косоглазы, как же мы косороги,

Косноязычны, косматы, костьми – да с горки!

Говорят, что остатки сладки. Останки, по ходу –  горьки…

Но!

Я увернусь.

Я куплю нам январь на память.

В холоде мягче стелить и не страшно падать.

Снегом пройду, и прилягу тихонько с краю.

И когда ты – засыпаешь.

Я тебя – засыпаю.