Тихо падают на карниз, и окурок, уставший тлеть,
Потухает меж пальцев - она смотрит в чужое небо
Чужими глазами с сусальным налетом гнева,
Включает Эдит Пиаф, и пытается ни о чем не жалеть.

В этом городе вечный снег. Или ночь. И пластмассовые амуры
Перестали летать и забыли, как делать стрелы.
Только город и ночь. И гетевские лемуры
Продолжают копать, и все больше несет горелым

Из тарелки с окурками. В углу молча идет кино.
Когда в душе умирает нежность - остается совсем немного:
Два-три платья в шкафу и пропасть, размером с бога.
Пиаф умолкает, в лицо бьет ночная свежесть, она делает шаг в окно.