За широкой броней

примостившихся

поверх бронзовых скул очков,

Как за плотным полотнищем

покосившегося экрана,

Закрывая собой

разноцветный мир

веселых звенящих снов

И не зарубцовывающуюся –

стрелянную метко, глазами – рану,

Бронированный

антиобщественный

сердцеед,

Сердцем верующий,

но не верящий и пропащий,

Слизывающий

текущий по древку лопаты

мутящий яд –

Не просроченный яд,

не придуманный, – самый настоящий!

Отличает

неспешно бредущих вразвалку

призраков от людей

По походке, по запаху,

взгляду, и тексту песен,

Громыхающих

в такт перестуку

пыльных сухих костей,

Примечает и ловит над пропастью

мрачно шуршащих бестий.

Хочешь – в зубы ногой,

а хочешь –

баллончик-циклон в глаза.

Да, ты хитрый,

очками надежно от всех прикрылся.

Ты смотри,

ведь твои ухищренья

погибнут, наверно, зря,

Коль с природой в едино

ты до сих пор не слился.

Нам бы стать

на пороге, да гаркнуть

зычное "Бля"!

Нам бы синему небу

в пронзительные глаза вонзиться.

Только кто ты,

Пророк, экзорцист

или бледно-немая тля?

И тебе ли по статусу

с небом в квача возиться,

И кичиться,

и сниться, и злиться,

и засветло маяться:

Я ведь сила, я бог,

хоть и бог, нихуя, не новый…

А как дело пойдёт,

снова в угол забьётся,

и истово молится,

И послушно стучит об амвон

стесанной подковой.

Человек?

Или серость убогая?

Не видать…

Человек! Да, поди, такой,

что не каждому впору браться!

А в ответ

только тихо-беззлобное:

"Вашу мать!.."

И не надобно к нам

со своим полевым талмудом соваться!

Мне полуночный воздух

чуть сладостен, свеж

и звеняще чист.

Закругляйтесь скорее, 

смешные, косые мои пропойцы.

Бесполезный

и лихо бездействующий

анархист,

Отоспись, и тебе –

вот те крест – возвратится сторицей.

Ненавистны

бессмысленность, мелочность,

пошлость и суета

И привычны они же,

как малые дети в клети.

Заорать бы

на всю расвселенную междометьем

"Да …#@%…!"

Эх вы, дети,

вас так легко не заметить!