Сергій Трафедлюк, поет. Народився й живе в Севастополі. Публікувався на сайті «Полутона». Публікує тексти в Телеграм-каналі: https://t.me/trafedlyuktxt

Я пришёл домой и увидел, что в привычном озерце унитаза крутится выкуренная тобой сигаретка.

Лепестки кокона, из которого вылетела неведомая вспышка.

Значит, ты пишешь и просишь у бога потусторонних насекомых маленькой помощи.

Других богов в этот момент не существует, есть только ты и крохотные буквы на бумажке: бессмысленная тайнопись недостижимого бренда.

Где-то там, в твоей комнате, куколка приняла окончательную форму.

Я нажимаю на слив — оболочка крутится, раскрывается, расправляет крылья, наивно подражая тому, чего больше не содержит.

Раньше мне казалось, что мы с тобой тоже повторяем взмахи, движения, ласки и злость других людей, из которых когда-то вылупились.

Но нет же: я знаю, что помою руки, отгоню надоедливых собак, постучу в твою дверь — и ты мне ответишь на языке, которого не слышал ни один человек, обречённый летать под невесомой нежностью выси.

Подложив рюкзак под голову, он слишком далеко, чтобы видеть, как из его рта вместе с храпом вылетают тёплые незнакомые споры.

Ну как бы он догадался, что заснуть в парке — значит оказаться в заложниках у неповторимого наслоения тавтологий?

За закрытыми глазами ему кажется, что он потерял стыд посреди автобуса в родном Новосибирске, наставил нож на растерянного ребёнка, кричит свернуть шею маршруту, кричит, а под дутую куртку вместе с холодом залезают мысли «вот круто, в школу не пойду», кричит, а и не кричит совсем, потому что в горле залёг сугробчик слюны, кричит, а водитель сердится на опель впереди.

За что вы со мною так?

На соседней скамейке ребёнок, охваченный восторгом и мамой, косит глаз вбок и с ужасом понимает, как неодинок, как невелик, как недалёк от него здоровенный обросший тряпьем младенец со складывающимися ногами и руками. Что у него во рту? Вот интересно, бывает ли сосок прозрачным?

Хорошо спать в полуденном плену, и улитка, уверенная в цепкости охватившей его жизни, в том, что дело будет сделано, начинает подъём для переговоров: правильнее — сдаться.

Сдавайся же, пока не проснулся, пока просторные волокна тянутся со всех сторон, пока рот исторгает наружу чужеродные точки, пока младенец не доел самый вкусный на свете обед. Время есть, дорогой, и время в этом парке рассредоточилось в стволах, пока ты не проснёшься, чтобы родиться заново, — странник, бесстыдник, блик, долетевший из далёкой вспышки нежного обетованного разрушения.

Пока ты говоришь всё, что ты говоришь,

Я смотрю под ноги и понимаю: то, что казалось продолговатыми камушками на асфальте, на самом деле — слизни.

Слизни-одиночки, ползущие на открытый дождь.

Слизни, пересекающие друг друга, — бездарная вязкая арифметика.

Слизни, прижавшиеся к твёрдой влаге — где вы продолбали свои раковины?

Совсем рядом — цветок, клянусь вам, гадкий цветок коричневых тел с острым шипом на спине.

Неужели они собрались вокруг растоптанного сородича?

Я наступил в самое сердце плотоядных лепестков, но они продолжали есть,

Пока дождь не иссякнет, пока дождь не иссяк.

Глядя на них, я приподнял железный лист двадцать пять лет назад.

Там ли вы? Там.

Рядом с домом дедушки и бабушки была крытая веранда для автомобиля: протаскиваешь деревянные ворота направо, даёшь проезд нашему жигулёнку, смотришь налево — слева маленький сад на три вишни, прилепившийся к дому, смотришь направо — шеренги картошки, прямо — в дырявом тоннеле нависшего винограда — подъезд к дому, а на земле — ржавые листы, жигулёнок едет по выгнутым пластинам, будто перекатывается по набитому опухолями матрасу, и вот останавливается, и вот стоит, а однажды отъехал, и я заглянул под листы — а там в сокровенных пещерах кишели слизни, вжимались пузами в землю, тёрлись спинами о ржавчину, говорили своё, говорили своё — не видели мир.

И меня не видели — я ведь обитал на каменной толстой стене: она защищал наш дом от школьного стадиона, где носились крики, удары, рекорды. Я взбирался на спину стены и совершал хождение из одного конца в другой, останавливаясь на каждом квадратном столбе — одни были с плоской шляпкой, другие с шляпкой грибной. Я обладал бесценным правом выбрать, где посидеть, где постоять, задрав ногу цаплей, нырнуть ли в ветви айвы, застыть ли на краю дозволенного мира, на самом его углу — глядя на седые растрёпанные тополя, и тут же бежать обратно — вдруг на дороге заметят.

Власть пребывала в моих руках, если они не были заняты малиной или черешней.

Воля имела чёткую границу, сложенную в камне, выкрашенную в белый, непресекаемую ни за что на свете — и я был её одинокий стражник в шортиках и панамке на светлую голову.

Я нарушил кордон только однажды — спрыгнул на ту сторону, в жаркую сухоту, и впервые выросло вверх кольцо для баскетбола, а кусты кизила стали мне по плечо. Добежать до противоположного края стадиона можно было разве что к закату. О да, я подготовился, я тщательно выбрал момент, я выгадал всё до секунды — и сложилось так, как я и хотел.

Я оглядывал свои владения: здесь меня точно не найдут.

Мир, созданный пару мгновений назад, был ласков, велик и безлюден.

Я вижу его до сих пор, когда закрываю уши — и время слизывает меня с заплаканного лица земли.

Вот, посмотри: это моё, но и это тоже моё

Свиваются слепни у стен торгового центра в воздушном кульке

Манекены привязаны верёвками, но платья на ветру волнуются, как перед премьерой

Чёрно-белый тигр, луг в цветах, сброд бабочек — всё безобъёмно и легко плывёт по пустой улице Гоголя

Мир заново всходит на свет из головной боли

Из грота выводят ребёнка, на руках его плачущий меч и сто капилляров, разрубленных свежей бумагой

Всюду разоткнуты рифмы, но чтобы найти закладки, нужно писать в телеграм-канал со стены во дворе, и письмо не отменишь

Нужно ли знать злое зияние трещин

Горькую их начинку?

Две девочки с косоглазием болтают ногами на заднем сиденье троллейбуса: один глаз смотрит на меня, второй глаз на сестру, третий глаз ослеп от белого жара, четвёртый глаз видит мир, чистый от образов, возникающий на ветру

Больше всего это похоже на вечную жизнь

Подростки и пенсионеры

Рассыпаны ветром по пляжу

Споры об аниме

Рассказы о реанимации

Кто усомнится в том, что всё будет так сохраняться и дальше

Полотенца иссохнут и рассыпятся в песок

Дигитальное море испарится и дымкой повиснет на горизонте голов

Будущее не позволяет себе сомнений

Я сомневаюсь лишь в том, что душа отделима от спин

Обгоришь — и она сойдёт белесой плёнкой

Но мы останемся — старые, сильные, зрящие

Мы дождёмся, пока внуки научатся говорить без мата

Пока все косточки пляжных персиков слив абрикосов не прорастут и нам не воздвигнут дом

На вечную жизнь это похоже больше, чем любая из религиозных догм

Похоже, это она и есть

Прямо здесь

В оставшемся за спиной флаге невозможной страны, где откроешь паспорт, а там — только хрустальная рябь наших глупых блаженных лиц