Дмитро Дедюлін «Пейзанская башня»
Дата: 04 Листопада 2021 | Категорія: «Поезія» | Перегляди: 2760 | Коментарів: 0
Автор_ка: Дмитро Дедюлін (Всі публікації)| Редактор_ка: Сергій Стойко | Зображення: Дмитро Дедюлін
Дмитро Дедюлін народився в 1979 році в Харкові. Навчався на філологічному факультеті Харківського національного університету імені В. Н. Каразіна. Закінчив Національні курси іноземних мов за фахом «англійська мова». Працював техніком у лабораторії наукового інституту, робітником на заводі, продавцем, був приватним підприємцем. Вірші і оповідання виходили друком в альманахах «Левада» та «Артикуляция», часописах «Союз писателей», «Воздух», «Контекст», «Дети Ра», «Харьков — что, где, когда», «Вещество», «Двоеточие», «Лиterraтура», інтернет-виданнях «Новая реальность», «Кочегарка», «Полутона», на порталі «Мегалит» тощо. Укладач та один з авторів колективної збірки прози «Три кита» (із Олегом Петровим та Сандрою Мост; Харків, 2017), автор збірок віршів «Зеркальные метаморфозы» (Москва, 2019), «Вобла в облаке» (Москва, 2020). Шорт-листер літпремії «Кочегар» (2017). Живе в Харкові.
ИГРА В ГУРУ
1.
в своей поздней юности мы увлечёмся Традицией – будем искать её истины
но не изменим сознание – в бедную лужу падём – тогда мы поверим
в Ничто – ничевоком мы станем – фактически мавританцем – математиком
ложного рая – обычным интеллигентом и бедной богемы божком – слепые
придут к нам и будут просить у нас света – мы будем им улыбаться и втайне
лелеять свою пустоту – помножив известность на деньги мы будем жить
своей обеспеченной чарами жизнью ротонды бомонда La Mond и глупого
папы что выдул двадцатый косяк – спектакль мы не начали Боже и нужно
играть эти сцены изысканно одеваясь – дом в Англии или в Париже – пусть
бедные хиппи отважно умрут на дорогах как мухи – мы будем читать эту
повесть – а там в пустоте лишь Зеро
2.
мы кормим птиц – как мы кормим птиц –
они там – за сетчатой решёткой сада
и мы ищем лицо среди этих лиц
а большего нам, дорогой, в общем не надо
семь белых зябликов долбят твой каменный хлеб
ты уже начинаешь как белый Архангел сдаваться
так надевай на глаза это пламенный креп
заперли нас а не их и не нужно нам здесь оставаться
3.
без кина прожить нельзя
без картошки можно
здрасти, милые друзья
видишь ток под кожей
там бежит твоё кино
тебе снова двадцать
и идёшь ты в гороно
с двойками сдаваться
там тебе подскажет врач
с кем ты жил – не жил
и играет тёмный квач
с тёлкой у межи
он расскажет тёлке вдруг
что он – чёрный хлеб
и она отмерив круг
прыгнет в этот кеб
4.
«когда робот в тебе сломается ты сможешь понять кто ты» – сказала Милая
Дева загадочно улыбаясь – я одёрнул свой фрак и пошёл разносить
шампанское – в белой бабочке – белой как это бессонное лето – держа
на отлёте бутылку в «шёлковой» лайковой перчатке я наливал дамам напиток
и потчевал кавалеров и запрятав свои чаевые шёл я в свою подсобку – пил
там чёрный чай и ел сухие бисквиты – робот во мне умирал словно Древо
Разорванной Жизни – я листал эту Книгу листал и всматривался в ладони
этих чёрных листов чьи знаки закрыли поле и читал их судьбы – их жизнь
была словно белый кокон в котором капустница билась – выпущу тебя я
на волю – будешь летать словно ангел на Каменном Перекрёстке
ПЕСЕНКА ПРО ГЛУПЦА
дурак ты, Женя дорогой,
дурак каких уж нет,
идёшь извилистой тропой
на яркий глупый свет
и там падёшь в сплетенье трав
как памятник во ржи
который там торчит с утра
как ворон у межи
на нём камзол, потёртый фрак
и чёрное бельё
и он распялил тёмный зрак
на злое вороньё
оно летит его страшась
но всё ж его полёт
пустых небес пустая связь
зелёный толстый лёд
вот так и ты туда уйдёшь
подломится строка
и будешь прятать молодёжь
в разорванный рукав
каких-то милых воронят
которых ты простил
ну а они тебя съедят
опустят в тёмный ил
где твой скелет пугает рыб
и песенки поёт
таков чертёж твоей судьбы,
мой милый идиот
БИОМАТЕРИАЛ
советский худсовет цветёт и пахнет
Титания скитается во тьме
а Оберон по кружке палкой жахнет
и пять в уме и мы на Колыме
да, филистеры – это снег и розы
устроили себе свой уголок
в котором умирает брат Матросов
и чёрный бес сжимает позвонок
да, Попышев – ты чёрно-белый заяц
что скачет по поляне впопыхах
и труп – твой бог, твой идеал – твой ранец
что собирает свой постылый прах
там на поляне где одни стрекозы
собрались и тупые мотыльки
и где полки унылых эскимосов
так воют будто во́лки и волки́
уже пробрались в логово иллюзий
и там жуют твой старый патефон
и твой разбитый и пустой «Лендкрузер»
летит во тьму и дев печальный стон
венчает царствие твоё, потомок страшный
тех агнцев, королев и тех светил
которые лучом злачёным машут
а ты в ведро как прежде угодил
ПОЭЗИЯ
поэзия страшнее алкоголя
и я живу как памятник живу
во тьме судеб как пленник страшной воли
как ствол звенящий с небом наяву
вот рубанут и упаду а крона
касаясь почвы страшно зашумит
жизнь непроста – как чёрная икона
в пустом углу под тёплым светом спит
а я иду как каменный кромешник
как сосны в памяти во тьме ночной стоят
вот балдахин, вот лампа, вот подсвешник
а вот плечо одной из тех наяд
с которыми когда-то я якшался
но стены выцвели – в цветах и в том огне
который в коконе как сон к тебе спускался
как сон в меня, как бывший сон во мне
чтобы растаять медленным столетьем
мы мчимся быстро – нас не удержать
кто нас поймёт тот нас наверно встретит
возьмёт в кольцо чтоб крепче нас обнять
19 ВЕК
невидимый ненавидимый мир в котором я тихо страдаю – о жизнь – ты та
чёрная жизнь в которой лечу словно мокрый комочек из пепла и сна – избавь
меня, жизнь, от заклятий – от праха безмолвной луны – уныний моё
песнопенье не терпит – я в страхе конечно живу но в радости каждого вздоха
когда в этом плене весны деревья, сады расцветают и кажется белый январь
лишь сказкой холодной и белой в которой сижу я в саду – вот стол, вот
безлистые сучья, сосульки на крышах домов но солнце слепит и слепит и я
поднимаюсь в зенит касаюсь рисованной крыши – ведь небо и синь это знак
– полотна Ван Гога – святых в святом 19 веке когда шли на пашне волы и
целость свою разлюбил возлюбленный мир и ужасный – он треснул как алый
кувшин и влага увы пролилась
ПСАЛОМ 77
но Бога не хватит на всех
не хватит – ты посмотри
на этот мраморный снег
а в нём бегут пузыри
тех кто навеки пропал
словно мошка на заре
Бог никого не искал
но Он словно свет в пузыре
и вот пузыри ушли
с шелестом в небеса
Бог скомандовал: «пли»
и золотая лиса
мышу зажав в горсти, в пасти
уходит вон
не уходи – лети
но так чтоб со всех сторон
били тебя ветра
и поднимали в высь
а если ты – кожура
то тени переплелись
и покатились в овраг
враг подле врага
подумай: зачем кулак?
зачем тебе два пирога?
отдай одному – не ссы
и с Богом в груди иди
капли дневной росы
сливаются впереди
в реку – она – Хуанхэ
гладь как златое стекло
но если ты на реке
считай что тебе повезло
прочие в перегной
тёмных кормить червей
Бог за твоей спиной
Бог золотых кровей
ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ
о это пошлое советское литературоведение: «Жерар де Нерваль покончил
с собой потому что был не принят литературной средой и не мог найти себе
применения в капиталистическом обществе» – Жерар де Нерваль покончил
с собой потому что был одиноким ребёнком лунного рассвета, затерянным
мальчишкой в страшном Париже, странником пустоты пляшущим на канате
над толпой – да – его убила духота столетия – миазмы сточных вод,
испарения Ада от которых плиты на площади Согласия пошли трещинами,
та же духота, которая убила Блока и когда развалился склеп русский поэт
«воспринял это» как освобождение, но с тюрьмой рухнуло мироздание,
потому что мироздание и было тюрьмой, а Нерваль использовал
самоубийство как выход из мрачных застенков, чтобы скользить к Сёстрам
Лазури сияющим как покрывала в опочивальне новобрачных – над
двуспальным ложем тонкая кисея взметнувшаяся под порывами ночного и
лунного ветра
ТРИЛИСТНИК ФИЛОСОФСКИЙ
1.
что есть люди увы на несчастной Земле? – как прекрасны они в небрежной
юности когда они – зеркала своих возможностей, дети отчаяния ещё
не свернувшие на общий и пагубный путь – но вот они стали приобретать
барахлишко, стали вязнуть в материи, завели детей и обстоятельства, стали
похожи на мешки с жёваной бумагой и вот уже прежний блеск погас, ничего
не светит из их потускневшего облика и сами они уже увы – всего лишь
пустые оболочки растраченных возможностей которые от них полностью
ускользнули – нет неопределённости в их глазах и они как мешки мяса
шествуют устало и грузно к своей кончине
2.
а все те – сытые и ничтожные кто насмехается над великими писателями
прошлого – над Бродским и Солженицыным – смогли бы они повторить их
путь? – быть в лагере или психушке, жить под давлением государства, быть
окружёнными слежкой, покинуть Родину навсегда или на долгие годы,
разлучиться с родными и близкими, Бога молить чтоб увидеть отца или мать
– смогли бы? – я думаю все эти присяжные остроумцы лизали бы жопы и
были подстилками власти – мешками с дерьмом что служат то ли партии,
то ли охлосу, то ли всем сразу
3.
деньги струёй как удавы вокруг извиваются тела – тащат на вешалке этой то
вверх, а то вниз – Адская Ёлка ужасного Деда Мороза – он нас запутал
в стандарты – в свою кисею – в море потребностей, в сети налогов и правил,
в страшную схему проворных и юрких воров, что погубили и землю,
крестьянина сделали нищим, что нас всех держат на привязи в ужасном
метро и поезда проезжают со скрежетом, свистом и шумом чтобы исчезнув
в туннеле попасть на малиновый свет зябликов юных, юннатов пригожих и
смелых что собирают в Раю наш валежник и в зеркале ждут что мы
придём – мы появимся – как же иначе – в гирях забот и с удавкой венца
на груди
СОЛОВЕЙ
мы танцуем на маленькой кухне
Женевьева, щекочет перо
мои тёмные серые букли
и я руку кладу на бедро
ты дрожишь вся в сомнении бедном
я и сам тебе должен помочь
но над солнцем презренным и медным
опускается синяя ночь
Женевьева, дитя поломойки
пусть позор чей намеренный страх
доведёт нас до маминой койки
и печальная ночь во дворах
закружится как алый остаток
тех лучей что любили скамью
и завес этих жёлтых порядок
когда осень кричит соловью:
«улетай!» а он тихо страдает
и над розой безмолвной поёт
только солнце над ним облетает
и течёт этот пламенный мёд
* * *
Филон – философ – чудо отпустив
он замирает на казённом бреге
и мечется душа его простив
не помышляя о другом ночлеге
чем Божий Сад в который не войти
если не ты не Ангел не Архангел
а Тот Который ходит на пути
во снах рисуя сказочную мангу
вот дом вот сад а вот твоё жильё
шалаш из кожи с фонарём у входа
и всё-таки твоя душа поёт
а там, внутри, лишь счастье и свобода
ВОПЛЬ ГОРОДА
как сказал кто-то из великих: «бывали времена похуже, но не было подлей» –
именно подлец – герой нашего обезоруженного времени – подлость
проповедуется с высоких и статных амвонов, подлостью заражены дети,
«будь подонком» – шепчет тебе сознание и все стараются тебя поиметь, все
желать трахнуть, все желают запрячь тебя в свою таратайку – «всё
позволено» – проповедуют с телеэкранов культурные герои и новые
самаритянки наливающие кувшин истинной влаги и раздающие её бедным –
«именно подлостью русского человека увлечь можно» – сказал Фёдор
Михайлович Достоевский и был прав и мы падаем как белые хлопья зимы
в открытый сельский нужник а оттуда сочится зево Ада и оно смотрит на нас
своим выпуклым слепым миндальным глазом и зевает – вот зевнёт ещё раз и
уйдут города и реки, моря и горы и останется один печальный ветер
на рассвете холодящий тебе глаза и играющийся с каким-то рваным пакетом
волочащим свои края по асфальту как мы волочим края своей странной
судьбы по этому серому каменистому сонмищу остывающего города
вопиющего антеннами и коньками крыш в лунные зелёные золотистые
отёкшие небеса
ДЫМ
Христа вели как за узду коня
как в комнате луны тугие змеи
меня искали, щупали меня
а я летал дыша и холодея
над головою павшего Христа
Он пал во человеческое Боже
прости меня, сними Его с креста
и вынь все гвозди из небесной кожи
она сияет – раны на руках
но если ты по-прежнему мерзавец
то ты повергнешься в Его печальный прах
и завопишь: «Господь меня оставил!»
а Он стоит в небесной вышине
и нам готовит тишину и ложе
и два гвоздя лежат в Его вине
но ты не пьёшь свою вину помножив
на стаи галок, осень за окном
и Гефсиманский сад как облак тает
а ты идёшь за хлебом и вином
а белый дым над пустотой сияет
* * *
надо выделить время для отдыха –
даже на море бывает штиль
мне не хватает обычного воздуха
рыбы или рабы
плаваем в тёмном зелёном сиянии
и на глазах у всех
вновь приходя уходим в сознание
в море падает снег
белые хлопья уходят под кожу нам
в чёрную кровь воды
смотрим на солнце легко и тревожно
в пламенные сады
где листопадом бывает отчаяние
тёмных и белых причин
вынесу в скобки своё замечание
тёмные среди льдин
тёмных пингвинов попутные стаи
всё растопырив идут
и в темноте красоты замерзает
светлый беспамятный путь
* * *
назовёшь ли стихи мои Адом кромешным
назовёшь ли меня голубым дураком
всё равно я залезу в зелёный скворешник
в тот который отныне тебе незнаком
в нём зелёные голуби плачут отважно
длиннокрылые аисты в небе травы
всё гоняют во тьме самолётик бумажный
а огромные лампы сияют как львы
что в пустыне златой собрались как во вражей
пустоте чтоб на землю присесть
кто увидит их зев тот о страхе расскажет
ведь огромные львы собирались всех съесть
но пошли к голубям – там легли на подстилку
и большими хвостами устроили шум
и открыл белый аист простую бутылку
и пригубил вино этот дивный ашуг
ЛУНА МАВРИТАНИИ
1.
со старыми вещами уходит наше прошлое – исчезает часть нашей жизни
переплетённая с чужой – как будто рубят и жгут чёрные ветки, рубят и жгут
фруктовые деревья – старый сад на окраине города – а нас окружают
безличные вещи – мёртвые и только выпущенные с конвейера, купленные
в супермаркетах и сетевых магазинах и наша жизнь – наша оставшаяся жизнь
тоже становится безличной и уже не вполне принадлежит нам – мы
отчуждены сами от себя – превращаемся в вещи, в чужие игрушки и потом
нас сломают и выбросят на громадную свалку и только шелудивый пёс будет
грызть пластмассовую руку этой куклы, ухо плюшевого медведя – играясь
пока ему не надоест и пока он не увидит контейнер с пищевыми отходами и
не побежит к нему глупо виляя хвостом
2.
а мы между тем заняты оглуплением плебса – травим его газлайтингом
мудрым – шизофазией и трэшем грузим сознание, подвинчиваем шурупы –
постоянные ролевые игры в роли «общественной жизни», 25 кадр и НЛП –
утвердим нашу святость на дремучих столпах, слижем росу на сосновых
столешницах и сосновой смолой и клеем измажем рты дабы не открывались
они когда (милый!) не надо – вдруг вылетит птица в ненужный момент –
синий ястреб и фотоаппарат головы запечатлеет в мозговой коре и подкорке
– кадр вне чисел – кадр вне сознания – это солнце угрюмое, сосны и белый
cентябрь
3.
не странно ли – в одном сегменте литературной жизни учреждают фестиваль
с русским матом как главным отличием – лучшее матерное стихотворение
сочинили русские девы – в другом изгоняют из группы в фейсбуке за то что
ты «хуесосишь читателя бедного» – за «вульгарную лексику» et cetera – всё
разделили на части безумные девы и ежа раздели приёмом ножа – теперь
смотрят все в лупы на хирургичном столе – «скальпель! – зажим! – пинцет!»
– надо сделать фрагмент единообразным, лишить его жизни – сама
отделённость есть смерть но он сопротивляется, он стонет, пищит, верещит –
он сгусток бессмертного пламени, непознанная часть Вселенной и калитка
на улице крымской чтоб зайти вдруг во двор и зелёного съесть винограду а
потом закурить и смотреть на весёлое море – дом стоит на пригорке и тают
туманы вдали
ОТСУТСТВИЕ ПУТИНА
я только слышал о двойниках Путина – но вот я зашёл в Императорский
дворик – два Путина играли друг с другом в шахматы под широкой
лиственницей, я присмотрелся и прошёл дальше не отличив Путиных друг
от друга – в гостиной ещё один Путин игрался с самурайским мечом –
по стенам висели кинжалы, сабли и мечи на пушистых коврах, другой Путин
в это время музицировал за роялем сидя на террасе а пять или шесть
Путиных внимали ему периодически прерывая звуки музыки
аплодисментами и наконец я вошёл в сад – одинокий Путин бил теннисным
мячом в белёную стену – ограду сада – он резво размахивал ракеткой и
быстро ловил рикошетные и внезапные отскоки мяча от стены и я подумал:
«да полноте – есть ли Путин на самом деле, не является ли он тем Богом
в которого мы верим и чье присутствие незримо разлито повсюду –
не Абсолютная Пустота ли он – не вечное ли сияние Великого Полдня?» – и
засеменил из сада