Олександра Мкртчян «Nice people»
Дата: 19 Травня 2020 | Категорія: «Поезія» | Перегляди: 2250 | Коментарів: 0
Автор_ка: Олександра Мкртчян (Всі публікації)| Редактор_ка: Сергій Стойко | Зображення: Анна Ютченко
Олександра Мкртчян. Поет, прозаїк. Народилась 1981 р. у Владивостоку. Закінчила філологічний факультет Харківського національного університета ім. В. Н. Каразіна за фахом «українська мова та література». Мешкає у Харкові. Публікувалася в збірках «На золотом крыльце…», «Левада»; часописах «Дети Ра», «Харьков — что, где, когда», «©П» («Союз Писателей»), «Крещатик», «Homo Legens», «Контекст»; на сайтах «Футурум Арт», «Буквоїд», «Сумно?Ком», «Полутона». Під псевдонимом Сандра Мост випустила три книги прози — «Подвійне життя», «Боковой дрейф», «Три кита» (останню — разом з О. Петровим та Д. Дедюліним).
***
Нас не окружают nice people,
мы не относимся к тому обществу,
которому выгодно, чтоб его граждане
были хорошими людьми.
Тем не менее пока не все решаются воспитывать детей
в духе откровенного зла,
только успешные бизнесмены:
не уступай другому ни в чем,
не отдавай долги,
не будь слабаком,
ударь другого,
убей другого,
поэты это лохи какие-то,
ученые это лохи какие-то,
музыканты неудачники,
извините за наглядность.
Следуя до конца не изученным естественным схемам развития,
хорошие дети становятся хорошими взрослыми,
с надъеденными бочками.
Я не выбирала быть тем,
кем являюсь.
Основываясь на весомых выводах в рандомном порядке,
моя психика принимала те или иные решения,
учитывая семейные и общечеловеческие импульсы,
так и возникла моя воспринимающая и реагирующая личность.
Если бы я могла выбирать,
выбрала бы, скорее, тип Вилланель из «Убивая Еву»,
что, впрочем, является скоропалительным решением,
иногда отсутствие выбора это хорошо,
по крайней мере применительно к психике.
Но кое-что все же мне подвластно.
Если человек, столкнувшись с моей воспитанностью и добротой,
сделал странный вывод
о своих возможностях и правах
манипулировать и постепенно садиться мне на голову,
мне очень сложно показать ему то лицо,
которое он заслуживает.
Мне сложно, но я могу.
Иметь множество лиц это необходимость,
плохо, когда психика ригидна.
Вилланель говорит, что быть плохим это просто,
нужно лишь потренироваться.
Тренироваться это мой любимый навык,
я верю в себя,
все у меня получится.
***
Если бы я была президентом,
по правую руку от меня сидела бы Вилланель,
по левую ГоГо Юбари,
они цедили бы сквозь зубы
shame ганьба позор,
чтобы быть понятыми всеми,
не ущемляя ничьих интересов.
Мои губы были бы плотно сомкнуты.
По вечерам столица принадлежала бы им,
коктейль молотова полетел бы в плохой ресторан,
за отсутствие шелковых салфеток на столе
летели бы головы с плеч,
в конце концов убивали и за меньшее.
Я вижу лошадей с горящими гривами,
которые носятся по мостовой не разбирая дороги,
воплощая добродетель и справедливость.
Ошо говорил, что в идеальном мире правили бы поэты,
Ошо сам был поэт,
у него было хорошее чувство юмора,
его помощники знали толк в безопасности,
оружия в Раджнишпураме было больше,
чем у полицейских во всей округе.
Как хорошо, что люди, идущие в политику,
лишены подлинного воображения,
эмоционально стабильны,
им понятны простые человеческие радости.
Хвала нормозу, хвала.
***
За любым человеческим достижением —
преодолеваемые боль и энтропия,
я слышу отзвуки этой борьбы,
они доносятся из грудной клетки,
человек улыбается, высоко поднимая факел,
или просто отдыхает под деревом на фотографии,
в этот раз он вышел победителем из соревнования.
***
Когда в Киеве открывали филиал Белого вигвама,
пришли самые разные люди,
в основном деятели культуры,
подавляющее большинство почётных гостей
не смотрело «Твин Пикс» в девяностые,
тем более не смотрело «Твин Пикс» в 2017-м,
они не знали, кто такая Лора Палмер,
не знали, кто такой Боб,
ничего не знали о ядерном взрыве,
о Доме у дороги и совах.
В лучшем случае кто-то смотрел «Малхолланд Драйв»,
и теперь у него в голове вертелась пара мыслишек о центральном водоснабжении.
Когда Дэвид Линч говорил о гармонбозии,
присутствующие улыбались и пили шампанское,
когда Линч говорил о методе агента Купера,
какой-то гость выкрикнул, что у нас тоже очень много агентств.
Я тянула за рукав то одного, то другого:
подождите, как, по-вашему, это работает?
Да забей!— бодро отвечали они,—
смотри, как весело! Это культурное событие!
На следующий день посреди города возник гигантский чайник,
из него валил густой белый пар и что-то ещё,
Дама с поленом подходила к тем, кто не успел убежать,
каждое утро в кофейниках обнаруживалась большая рыба,
Великан, однорукий Майк и алгебра прогуливались по городу,
некоторые стали появляться в двух местах одновременно.
По всей стране усилилось беспокойство,
многие выходили на улицу в шапочках из фольги.
Ну а я поняла, что напрасно переживала:
мир стал доступной метафорой,
это же счастье, подлинный рай на земле.
***
Местный дворец культуры на первый взгляд был всего лишь
заведением для времяпрепровождения школьников,
на самом деле это был многоканальный телепорт.
В шестом классе после уроков где-то раз в квартал
нас приводили в одну из многочисленных комнаток на третьем этаже,
там был видеомагнитофон,
играла музыка, мы ели торт,
а потом смотрели видик,
не помню что именно, в то время у всех на устах был боди-хоррор «Муха».
Однажды нам показали эротический клип на песню
«Ну что, красивая, поехали кататься?» группы «На-На».
На втором этаже справа была комната для игроков в шахматы,
я участвовала в местных турнирах,
играла с серьёзными мужчинами, которые в свободное от шахмат время
работали на железной дороге.
На втором этаже слева прямо по коридору располагалась библиотека,
в библиотеке я была намного чаще, чем в каморке на третьем этаже.
На первом этаже был актовый зал,
там вручали аттестаты в конце одиннадцатого класса.
А так посмотришь — обычное бежевое здание,
из которого ты попадал в десятки миров.
Дворец культуры работает и сейчас,
не знаю, куда из него попадают школьники.
Осколки
Когда я училась во втором классе русско-армянской школы,
в Ереване начались освободительные движения,
страна сбрасывала чешую советского союза,
армянская часть нашей школы восстала против русской,
конечно, вы не спросите меня: за что? — да вы шутите, иначе отвечу вам я,
тогда сидящая на уроке математики или рисования.
Учительница пересадила нас за парты поближе к стене, потому что на улице
ученики постарше продвигались по периметру здания
и методично били окна русскому сектору.
В кого-то полетели осколки стекла, кто-то порезался,
учителя вывели нас в коридор, никого не выпускали из школы,
сейчас мне кажется, что всё это длилось минут десять,
но это невозможно,
не помню, было мне страшно или просто интересно,
где была моя бабушка, которая забирала меня из школы,
мою учительницу звали Венера Погосавна, у неё было испуганное лицо,
новая директор школы была дамой в возрасте пятидесяти лет
с насупленным лицом человека, который помнил всё — от и до,
она носила пальто с лисичкой в качестве воротника,
если я ничего не путаю, происходящее случилось при её невмешательстве.
Закончилось локальное национально-освободительное движение тем,
что чей-то русский папа-военный пригнал на территорию школы БТР,
впрочем, не знаю, он вполне мог быть украинцем,
и все разошлись по домам.
Уверена, найдутся люди, которые скажут мне, человеку по фамилии Мкртчян:
а с какого фига ты и твои предки, с фамилиями Мкртчян и Шевченко,
приехали в гордую страну Армению в качестве грёбаных советских угнетателей,
тебе было восемь, а ты уже ела добрых армянских детей
ну и т. д.
И, поскольку я уже немного пожила на земле,
я этих людей даже пойму,
продолжая беззвучно молиться
об индивидуальном, которое сильнее коллективного,
о независимости от государства.
***
Думаю, в строгом мышлении
между мыслями есть промежутки,
столь малые, что едва описываются временем
и вряд ли охватываются пространством,
в них струится огонь не-мыслимого
и звучат стройные песнопения,
хоралы, исполняемые на Рождество,—
впервые они были услышаны именно там,
там значение слова составляет богатство его смысла,
творится молитва и горят желтые глаза кошки,
готовой прыгнуть на голову своему создателю.
И ты мне скажешь: вовсе не оттуда доносится глас,
а я отвечу молчанием.
Ндрангета
Встретив старика в заношенных одеждах
в горах Калабрии,
не спеши его пожалеть,
мол, сколько же ты лет видишь эту землю,
а государство так ничего и не сделало,
не спеши так думать,
ты не у себя дома.
Скорее всего, этот старик
в горах Калабрии
и есть государство,
имя ему доблесть.
В его подслеповатых глазах
отражаются утренние горы,
подернутые туманом,
в его мыслях — весь мир,
потому что наркотрафик охватывает весь мир.
Да не собьет тебя с толку
его простая пища:
его хлеб всегда был хлебом,
а вино — лишь вином;
кому еще дано столь ясное понимание того,
что такое жизнь, смерть, кровь и деньги?
Его бесстрашие передалось внуку,
который потерял отца-предателя,
но все равно обзавелся семьей.
Порой нет-нет да и нахлынут волны мыслей к изголовью:
я обменяла бы на его понимание
свой разум, отдала бы свое эстетическое чувство,
ведь что такое это эстетическое чувство —
вечная фантомная боль.
Или же я ошибаюсь
и душа его черна,
как дно колодца.
Каково это — иметь черную душу?
Иметь постоянную форму?
***
Я пытаюсь определить стихотворный метр,
чего не делаю никогда.
Но здесь,
возможно,
тайна царит и в этом.
Впрочем, я делаю это напрасно,
зря ищу последовательность.
А знаешь, что слышу я?
Шорох веревочной лестницы,
которая опускается всюду,
где бы я ни была.
Поэтому мне
в конечном счете
так многое безразлично.