несколько разных

стихотворений

нескольких разных

лет

рваными крыльями вымершей в XXI веке бабочки из коллекции бывшего энтомолога

входят в состав лежащего на столе предо мной 

уголовного дела

и несколько обуглившихся 

после пожара в полицейском участке

страниц

отсутствием скажут обо мне гораздо больше

чем самые чуткие, самые взвешенные и пронзительные слова

еще раз: несколько разных

стихотворений

нескольких разных

лет

из которых своими кровными детьми признал 

лишь только последние 

несколько – 

незаметно складываются в ясные, дальние скопления мыслей

туманности размышлений: не о тебе

но

и это именно что то, чего еще совсем недавно ведь

попросту не было

хотя совсем недавно ведь – все еще было

я все еще толком

ничего не видел

приснилось, что я не сплю, зная, что это сон: что сон – это истина бодрствующих

труда залог 

и работа безруких

что демон вернулся – и быстро ушел, забрав свои тряпки, и письма, и кольца, и свечи

сделав вид, что не расслышал звуков собственного имени в сбивчивом

и неуверенном бормотании моих губ

этого 

почти-что-сна, мол

пока под последним, только догадываюсь

как, зачем и почему, реликтовым излучением колебались ярко-желтые, неоновые названия сочинений людвига витгенштейна:

он очень медленно

превращался в животное

и никто не знал, в какое именно; и даже на что оно

было

способно – странный, необычный вид, неведомый ни генетикам

ни антропологам:

со временем

он выучился разговаривать

и говорить – но все равно никто

не понимал его:

слова же

делали только хуже – мешали, путаясь мыслями

вменяя мышлению-телу вину, сконструированные мифологией 

машины желаний; определения терминов же

ничего, по сути, не объясняли – кроме самих себя: меняя А на Б

за и под собой 

они "ничего” не несли:

притупляя сознание острыми чувствами

теряя

способности чувствовать

а оно стыдилось себя: себя

и своих родственников – но только не предков

только не худших из них:

употребляло ягоды, грибы, рыб 

и насекомых; рисовало бизонов, тигров и мамонтов в труднодоступных местах: кровью других

ритуальных

животных

мастерило маски птичьих голов, сопровождая падение

перьями

жертвоприношение – плясками

сексуальность – репрессиями

да и сказки у огня – о боге

но только вот уже во множественном

числе

на заре абстрактного мышления, истребляя сородичей homo↓

пока безликие и бессильные силы природы

похожие на людей в своем безудержном разрушении и чрезмерном избытке

не узнали, что они – это на самом деле всего лишь нефть, камушки, древесина, ветер etc.

и оттого теряющееся

вовне

↑ род семейства гоминидов отряда приматов. включает вид человек разумный (homo sapiens) и близкие ему вымершие виды. предками homo, вероятно, являются австралопитеки.

по умалчиваемой криминологами статистике

гораздо больше убийств происходит на почве семейных ссор

чем от нападений на улице, т. е. самый опасный район в твоем городе – это твой дом

квартира, в которой живут другие; и вот

в одной такой домашней стычке [развод? или кто-то опять

плохо вымыл всю посуду?] Время

убило Смерть: быт никого не щадит, и персонифицированные абстракции «мира нашей интеллектуальной функции» здесь – не исключения

и тогда же

и в голове фонит, трещит, пищит дозиметр: все, что должно было произойти – 

уже свершилось

все, что происходит сейчас – никому не нужное 

нудное послесловие

растянувшееся на несколько лет, проведенных в СИЗО реальности, в котором год –

за два

и я не знаю, как из [всего] этого выбраться

зная, что выбраться

уже невозможно, т. к. сам вопрос, проблема

приставлены к горлу неверно: ты не в заточении

чтоб выбираться: так что, видимо

наслаждайся

краткость, сжатость, емкость существования

быстротечность, млечность, лаконичность мысли: все, что происходит – случается

но (!):

исключительно

в моем

мозгу. полтора мысли в стихотворении

ветхотворении – во весь голос; слепоглухонемых язык [«язык – это кожа»: два

года мне потребовалось для того, чтобы воспринимать это высказывание буквально

а не метафорой] отличается от нашего, и ни в одном различии нет ни зла, ни добра нету, нет

единой моральной оценки – разговор идет

отвлеченно петляя

лишь об этике. приняв это, осваиваешь способность

говорить

как угодно

и о чем угодно

пожиная плоды мышления – и никого не осуждая

и не затравливая

одновременно

жестокость правды

небезосновательна: жизнь – наша, человеческая жизнь

далеко не слаще

если не горше

правды

2. после первой встречи с тобой 

приснилось

что меня, вцепившись тенью пасти в тень моей ноги 

догнала и искусала собака

после второй – автостоп в никуда [в какой-то город, в котором если не друзья, то, по крайней мере, сохраняется возможность вписки] сразу же после траурной речи на погребении моей бывшей [там, во сне, очнувшись в гробу, ничуть не удивилась, показывая мне содранные ранки на локте левой руки, мол, подуй, подыши на меня – и боль остановится. я хотел ей сказать

что ничем больше не могу и не хочу помочь, но

устал уже

повторяться]. а уж проснувшись

задумался: жива она

или нет, т. к., исходя из опыта, имеются все предпосылки того

чтобы ждать звонка ее матери: чтобы это, прости-господи, не значило

я не верю – не заглядывал 

в сонник

1. наши с тобой отношения 

складываются из вещей, о которых молчим друг другу, отворачиваясь от ответов, закрываемся, мол, лень, не хочу об этом думать

или не знаю. а потом, оставшись наедине с собой, каждый [громко – если про себя

ежели вслух – то молча] перебирает то, о чем не сказал

а также то, о чем бы не сказал 

другому

3. что вырастет из незнаний, предположений и даже догадок в мире, в котором люди мыслят о боге также, как о других людях, как о другом 

человеке – так как не могут иначе? ведь именно так

сотнями тысяч лет жизни в одной стае

мозг 

программирован

4. и вот

ты говоришь кактус, и я понимаю, что это сработает 

лишь во множественном числе; но я рад, что мы оба

сохраняем для самих себя не столько надежду, сколько дистанцию – т. е. возможность 

выжить; хотя бы так, хотя бы в такой 

форме – многолетних

и неприхотливых 

растений, раскинувшись на ледниках памяти меж пустынями времен

когда нам все еще по-настоящему твердо казалось

что мы с тобой – если не всегда, то – будем вместе

[сцепившись нейронами]

отец:

мой бедный, заблудший ребенок

потерявшийся в чаще взаимных упреков, уходов родителей

и ложных

воспоминаний:

сможешь ли [ты] когда-нибудь простить обиженных тобой же?

сможешь ли когда-нибудь понять простивших тебя?

сможешь ли выйти из этого леса условных рефлексов

и мрачных предзнаменований семьи своей

и семьи чужого

рода?

пытаясь избежать твоих ошибок

наделал целую кучу своих

о чем ни жалеть – и ни радоваться

на самом-то деле

ведь вся эта цепь

оборвалась [ли?]

на мне: в твоих глазах я вижу все

со мной

произошедшее – подобно сверкающим в твоих зрачках языкам пламени

возгорающегося в моей груди; в твоем безумии

я вижу отблески своих недугов: как приобретенных

так и унаследованных с кровью украинцев, поляков, евреев, россиян и литовцев, словом

вся нисходящая века XX-го

в левом желудочке сердца восточной европы

и всенарастающая энтропия века

XXI-го

помня, что Гены, Среда, Воспитание – вот она

святая троица, окно возможностей человечьего произрастания

в теле [потенциально] умного

примата:

последний выживших вид из всех остальных гоминин

я не последний из своей семьи

но сомневаюсь, что [разорвал сей круг] хотел бы продолжить ее

плотно и строго увязнув частями мышления

во все обволакивающем меня [и других меня-во-мне] тумане безумия

коснувшись холодными пальцами легшей со мной в постель

вместо девушки

неизбежности: тогда, когда

я и забыл уже

каково это –

быть

с кем-то

– что, что ты сказал?  – спрашивает неуверенно.

у тебя там не камни, и даже не преткновения, а закаменелые сердца твоих бывших

вынутые из старых домов их тихого детства, любящего их 

семейства, из стоптанной строителями брусчатки опыта, называемой кем-то почему-то чем-то "новым":

взятые

вынутые, как бы на память

провалившиеся: сначала – в глаза, а затем – в почки

камешки янтаря с нашейных амулетиков

и не песок в твоих почках, а свернутые в болезнь 

дороги амфетамина: когда-то длинные – как расстояния, преодолеваемые нами ночным автостопом в разные города друг к дружке, иногда встречаясь где-то на заправках 

меж затерянных городов и из наших любимых романов, ифильмов, сериалов: макондо,

р'льех, санктафракс, анк-морпорк, касл-рок, сайлент-хилл, спрингфилд, твин пикс ...

и не легкие вздымают твою грудь, заставляя выдыхать задержанный воздух ударом кулака под дых

а две медленно-тяжко дышащие, выдыхающиеся 

и дымящиеся 

птицы

выглядывающие из твоей глотки сосредоточенно-тихо

не открывая даже в безмолвном вопле, крике, просьбе о помощи

клюв: у той, что слева – он кривой

изувечен, раздроблен щебнем у той, что справа

глядя [оттуда – сюда] глазами животных

которые знают

что совсем скоро умрут

а потому смиренно молчащих о мире [и смерти] и жизни

две безмолвные птицы, начитавшись стоиков, выплевывают принятые тобой колеса:

"все, что имеем": несколько дымящихся

как чешуя дракона, ставшего домашней ящерицей

слов правды

как съеденная, вместо приготовленного мной ужина, шаурма на угле дома твоего будущего парня

как окаменелые в самые древние времена Земли сердца твоих бывших

и бывших твоих бывших

когда ничего еще не было, но мы – уже были

так давно не было секса

что перестал бриться тут и там, да и вообще

где-либо. обнуляй свой таймер, впервые за столько-то дней

она весело шутит, осматриваясь – смятых простыней 

влажное поле битвы, пока я удивленно щурясь [очки – в сторону!] едва не считал 

сколько

лобковых волос 

оказалось в процессе коитуса 

вырвано: сопротивление

бесполезно; четыре руки, связанные между собой пальцами, оказались вверх 

подняты: доспехи одежды – отброшены

оружие страха – откинуто

орудия слов – забыты

или не слышит; но вот обсудить свои проблемы, разобраться, кому что нравится, а что – нет, чего не стоит больше делать, а вот это-то как раз и было прикольно, не впадая при этом в комплексы, травмы, уныние, – нет, это слишком сложно, уж лучше "мы" оба будем страдать, молча, закусывая губу в неудобных позах, постанывая от боли, выдаваемой за наслаждение, – продолжает она

сидя в бордовом халате [а различение цвета, если что, не мой конёк, что правда есть

без аутосексизма] на кухонном подоконнике 1-го этажа

треская капсулкой, как всегда, уже наполовину выкуренной 

сигареты

и еще: у нее прекрасное настроение. настолько прекрасное

что даже я, я 

это понял, не переспрашивая, по своему обыкновению

правильно ли я

все понял; мышцы не буквы

но

гласные, сокращаясь улыбками –

на лице все 

написано