Из цикла "Маленькие трагедии обыденной жизни" Часть 2
Дата: 14 Лютого 2013 | Категорія: «Вірші в прозі» | Перегляди: 1025 | Коментарів: 0
Автор_ка: Татьяна Орбатова (Всі публікації)
Из цикла "Маленькие трагедии обыденной жизни"
2.
***
Ещё вчера, распахнув дверь, ты кричал в темноту ночи: "свободен!", чувствуя проникновение глиняных плавников в твою сущность, затем их привычное превращение в естество рыбьей души. Ни страха, ни печали, ни воспоминаний о многочисленных коридорах, больше похожих на круговые лестницы Эшераю. Ещё вчера ты спешил на поезд, куда позвала тебя истина, а затем плыл рыбой по утреннему небосводу, но сегодня вдыхаешь запах приближающейся весны и механически бормочешь: "Неба лица – небылицы". Весенний аромат выпархивает прозрачными лепестками предвкушения из воздушной сети, рассеивается, заполняя твой живот атомарной дрожью, не проявленным хаосом будущей страсти. Запах проникает в тело, превращаясь в клочки мыслей, спешащих объединиться в музыкальную фразу желания. Ты чувствуешь, как срастаешься с ритмичной пульсацией мысли, становишься этой мыслью, думая о свободе от её хмельного воздействия, но бессознательно удерживаешь в себе её сладкую, навязчивую силу, уплотняясь в животном теле, далёком от разума. Ты пытаешься вспомнить слова, произнесенные ещё вчера во время глубокой молитвы, но не можешь уловить и намёка на их звучание. Томительное ожидание весны завладевает даже речью, изгоняя из-под кожи рыбу, оставляющую тебе напоследок мысль: "И в маленьком язычке пламени есть мир живого пепла, а в человеческом языке иногда остаётся лишь мёртвая вода".
***
Что произошло в тот далёкий день, когда старые кресты на городском кладбище напомнили тебе заброшенные корабли, покоящиеся в забытой всеми бухте? Казалось бы, ничего особенного, но именно это мимолётное сравнение создало в твоём воображении ограниченный фон для оптических иллюзий, где любой запах имел цвет разрушения, а на развернувшемся стеклянном веере реальности отчётливо проступала карта звёздного неба, где проявлялись давно отыгранные земные события. Карту не могли прочитать даже маститые астрономы – им не дано было видеть твоими глазами. Сейчас ты не желаешь её рассматривать, с ужасом понимая, что звёздные точки соединились в картину, которую ты ненавидел с детства всей своей рыбьей памятью. Рубенсовские женщины давно волновали тебя природной красотой и животной непосредственностью. Грации без религиозного стыда – естественные и до боли живые, несмотря на их очевидную рисованность. Но только не Иродиада и Саломея! Мерзкие твари в упаковках желанных тел на пиру Ирода. А с ними рядом жалкий царь, мысленно слизывающий собственную похоть и опрометчиво данное царское слово с мягких рук падчерицы, крепко держащей блюдо с головой Иоанна…
***
Дни – быстро меняющаяся гамма ароматов. Внутри телесной оболочки – урожай мыслей или выжженное поле всех смыслов, древесная песня о вечном или беседа древоточцев. Сердечная птица то бьётся в мнимых числах фантазий, то захлёбывается от реальной единицы отчаяния. Когда руки немеют в неподвижности, ты видишь вокруг затёртый до современности шекспировский канон и рабочий канкан; отмеченных жиром самомнения рабов ног, рук, живота; скамеечных гениев шпионажа, торговцев книжной шерстью. Но когда в капле твоих слёз происходит пересечение атмосфер всех живых существ, ты видишь слёзы каждого.
Чужие слёзы, как и твои, всегда блестяще играют, отражая солнечный свет.
2.
***
Ещё вчера, распахнув дверь, ты кричал в темноту ночи: "свободен!", чувствуя проникновение глиняных плавников в твою сущность, затем их привычное превращение в естество рыбьей души. Ни страха, ни печали, ни воспоминаний о многочисленных коридорах, больше похожих на круговые лестницы Эшераю. Ещё вчера ты спешил на поезд, куда позвала тебя истина, а затем плыл рыбой по утреннему небосводу, но сегодня вдыхаешь запах приближающейся весны и механически бормочешь: "Неба лица – небылицы". Весенний аромат выпархивает прозрачными лепестками предвкушения из воздушной сети, рассеивается, заполняя твой живот атомарной дрожью, не проявленным хаосом будущей страсти. Запах проникает в тело, превращаясь в клочки мыслей, спешащих объединиться в музыкальную фразу желания. Ты чувствуешь, как срастаешься с ритмичной пульсацией мысли, становишься этой мыслью, думая о свободе от её хмельного воздействия, но бессознательно удерживаешь в себе её сладкую, навязчивую силу, уплотняясь в животном теле, далёком от разума. Ты пытаешься вспомнить слова, произнесенные ещё вчера во время глубокой молитвы, но не можешь уловить и намёка на их звучание. Томительное ожидание весны завладевает даже речью, изгоняя из-под кожи рыбу, оставляющую тебе напоследок мысль: "И в маленьком язычке пламени есть мир живого пепла, а в человеческом языке иногда остаётся лишь мёртвая вода".
***
Что произошло в тот далёкий день, когда старые кресты на городском кладбище напомнили тебе заброшенные корабли, покоящиеся в забытой всеми бухте? Казалось бы, ничего особенного, но именно это мимолётное сравнение создало в твоём воображении ограниченный фон для оптических иллюзий, где любой запах имел цвет разрушения, а на развернувшемся стеклянном веере реальности отчётливо проступала карта звёздного неба, где проявлялись давно отыгранные земные события. Карту не могли прочитать даже маститые астрономы – им не дано было видеть твоими глазами. Сейчас ты не желаешь её рассматривать, с ужасом понимая, что звёздные точки соединились в картину, которую ты ненавидел с детства всей своей рыбьей памятью. Рубенсовские женщины давно волновали тебя природной красотой и животной непосредственностью. Грации без религиозного стыда – естественные и до боли живые, несмотря на их очевидную рисованность. Но только не Иродиада и Саломея! Мерзкие твари в упаковках желанных тел на пиру Ирода. А с ними рядом жалкий царь, мысленно слизывающий собственную похоть и опрометчиво данное царское слово с мягких рук падчерицы, крепко держащей блюдо с головой Иоанна…
***
Дни – быстро меняющаяся гамма ароматов. Внутри телесной оболочки – урожай мыслей или выжженное поле всех смыслов, древесная песня о вечном или беседа древоточцев. Сердечная птица то бьётся в мнимых числах фантазий, то захлёбывается от реальной единицы отчаяния. Когда руки немеют в неподвижности, ты видишь вокруг затёртый до современности шекспировский канон и рабочий канкан; отмеченных жиром самомнения рабов ног, рук, живота; скамеечных гениев шпионажа, торговцев книжной шерстью. Но когда в капле твоих слёз происходит пересечение атмосфер всех живых существ, ты видишь слёзы каждого.
Чужие слёзы, как и твои, всегда блестяще играют, отражая солнечный свет.