Белое. Режет глаза. Синее.

   Яркое. Мое радиоактивное небо, осыпавшееся песочным вихрем на ладони Господина пустыни. Сонное, как огромная змея, как ящерица, что под ним нежится, как хамелеон, совмещающий сразу несколько плоскостей зрения.

   С ума сошедшее, едва не слетевшее с орбит, пережившее столетие ядерной зимы. Целое столетие снега - каково это? Холодного, пушистого, мягкого снега. Белого. Яркого. До горизонта и слепит глаза.

   Навзничь, раскинув руки, рисуя снежинку своим телом.

   Песок сыпется сквозь пальцы. Просыпается. Ветром - раз-два-три - бьется в лицо, слепит, жжет открытую кожу. Ищет товарища для игр - несчастный ветер, потерявший листопад.

   Небо - синее, выжатое, ставшее твоей кровью. Небо - белое, исчерканное шрамами бури. Небо - теплое, сухое, больное на ощупь.

   Сознание давно потеряло зыбкие ориентиры в пустыне, барханы в очередной раз изменили положение, энергия волн не утихает и солнце - все тот же желтый карлик. Навзничь. Белое. Яркое.

   Ветер погребает тебя в стеклянном куполе, в запаянной колбе песчаных часов. Один переворот - восемь с половиной минут, и, может, ты даже сумеешь задержать дыхание. Время сыпется медленно-медленно, ты можешь пересчитать каждую песчинку. Сужение поля зрения, боль в легких, потеря чувствительности пальцев.

   Белое. Только небо. Только яркое.

   Восемь минут. С половиной.

   Достаточно, чтобы заварился кофе в закопанной в горячий песок джезве.

   Не забудь добавить корицы.

   Не забудь: восемь с половиной.