Анна Горенко (Анна Карпа)
Дата: 26 Лютого 2014 | Категорія: «Читальна зала» | Перегляди: 6797 | Коментарів: 0
Автор_ка: Читальный зал (Всі публікації)
Анна Горенко – иронический псевдоним Анны Карпы. Родилась в 1972 г. в Молдавии, выросла в Ленинграде, с 1990 г. жила в Израиле, главным образом, в молодежных коммунах. Стихи и проза публиковались в израильских журналах "Солнечное сплетение", "Двоеточие", "Обитаемый остров" и др. Умерла в 1999 г. от передозировки наркотиков. Посмертно изданы три версии собрания стихотворений. Сама себя называла поэтом «не столько русским, сколько пишущим по-русски израильским».
Фото: Михаил Левит
«В своих произведениях Горенко стремилась максимально уйти от такой позиции и создать иное, равное по силе представление о поэте, которое могло бы прийти ей на смену. Стратегий такого преодоления у Горенко было две. Первая и самая важная – своего рода расщепление «я» – того субъекта, от лица которого написано стихотворение. Стихи Горенко часто написаны от лица «мы», причем это «мы» – не коллективное целое, к которому присоединяется герой, а повествователь, разделившийся на несколько персонажей. В этом случае персонаж стихотворения оказывается «младшим» и неединственным. Частью, а не целым. … Вторая стратегия Горенко – инверсия мифа, при которой повествование ведется от лица не субъекта-сказителя, а объекта, о котором он по всем внешним признакам должен был бы говорить.»
Кукулин И.В.
«Горенко смогла превратить деконструкцию модернистского мифа об одиноком героическом поэте в сотворение нового мифа, центральной фигурой которого становится уже не сам поэт, но собеседник или персонаж видения – тот или та, к кому обращается или о ком говорит умаляющий себя и отстраняющийся от себя повествователь.»
Кукулин И.В.
«Совмещенный мотив детства/смерти накладывается в некоторых текстах Горенко на более широкий спектр мотивов отверженности, маргинальности, неприкаянности, жертвенности, наконец; при этом весь этот пучок мотивов сочетается с протестной нотой. Лирика приобретает откровенно этическую направленность…Поэтика последовательного ухода выделяет Горенко из поэтов ее поколения: для нее характерно не просто сочетание мотивов детства и смерти, но некая констатация "запрещенности" детства»
Данила Давыдов
смерть прикрывает наготу
плотью мальчика головой щенка
вот, мы брат и сестра
пойдем спустимся в пустоту
тогда
по горло во тьме
клекочущие небеса стараясь не видеть
вот, вы брат и сестра
скажут боги прячущие лицо
в этот праздник неспелого хлеба нас некому выводить
от полей каменных злаков чеканной конопли
в этот день несвернувшейся крови некому нас простить
мы брат и сестра
из дельты
голуби
голуби площадей нас научили
жить
***
Не правда ли ты хорошо помнишь солнечные дни и свои детские мечты.
Твои детские мечты так напоминают мои детские мечты так напоминают нашу общую действительность –
ты живешь на краю неба и я на краю земли и между нами ходит автобус,
но вот задумано было – трамвай, и покуда не будет трамвая, мы никуда не поедем.
Не правда ли ты также ясно можешь сочинить меня как я могла бы жить
если бы мир был бы устойчивее а жизнь не была бы такой бесконечно длинной.
Не правда ли ты дождешься зимы и ее подобия погоды и мы будем глядеть
я на твой почерк и ты на мой голос как если бы принц решил бы не целовать
спящую красавицу пока сама не проснется.
И ты знаешь что есть физическая боль
белая ночь
ветер пустыни
грамматический разбор словосочетаний
а я всё это видела своими глазами одновременно.
ПЕРВЫЙ ВЕРЛИБР
взяв маникюрные ножнички отрежу себе руки и ноги не сомневайся о последней руке
колечки маленьких ножничек во рту немного гибкой этакой гуттаперчевой усидчивос-
ти одолею и эту – разве остаток если назвать культя выйдет
неодинаково длинен.
Но выталкивая слова как эксутопающий воду под рукою спасателя
ты возражаешь – опять! –
что, мол,
аанечка у тебя не хватит терпения
такими ннасекомыми ножничками столько мяса,
не говоря уже о сокрытом – о костном мозге...
забавны мне твои возражения – я швея
я сохраняю покой при виде булавок и игл
если ж и вправду устану ты конечно одолжишь
хлебный нож в соседнем кафе
и
я сажусь на скамейку и потихоньку начинаю
резать с первой ноги по порядку
Но ты – а тебе присущи увы жалость и милость к падшим
земля и жимолость
недоуменно склонен предостеречь
что я без рук и ног отрезанных бездумно своевольно
не получу ни костылей ни кресла ни денег ни жилья
что я на улице одна среди погоды
и нечем даже денюжку поднять
Ах ты меня уважил, ну, потешил – как ты не замечал:
я каждый день на улице бываю по чуть-чуть и я привыкла.
Пока мы спорили готово дело! как листья уши волосы и звезды
упали руки-ноги под скамейку их ногти не ревнуют наконец
А крови-то аж маленькие дети кораблики пускать понабежали – шумят.
Как вдруг ты застеснялся и спросил –
а что, тебе совсем-совсем не больно?
Ура! Миг торжества! Где мой ответ? Мои ответы, о, который?
Нет! Но вопросом на вопрос – давно спросить хотелось,
к месту, а?
Что?! А тебе – не больно?
***
Мы начали произносить слова
сегодня в три
мы начали с частиц
да белое
а нет летает
невнятно мягко высоко
воздушным кубиком в зрачке
не всякий эти свойства знает
нам через радио придется разъяснять их
разрешать кружиться налегке
без вопросительного знака без упрека
и
образуя пятый день войны
они несомы станут и ясны
а мы?
разбогатеем продавая
права на запуск нет
не то что да
нет не то что да
***
припали крылья мои к спине
и воздух к дыханью глух
ты знаешь имя мое но не
его произносишь вслух
и вовсе поздно рассвет кладет
мне на лицо ладонь
скоро меня господь приберет
праздничный как огонь
ах он возьмет меня насовсем
всего позволит просить
чем дальше от дома он скажет тем
легче всё позабыть
***
Белая пыльная малина как просто так
дается в детстве впридачу к палисаднику и соседи двойные рамы битая вата
а тело из белого стало бледным
появилось желание объясниться
видите ли феминистки меня не любят
только бы если не стать феминисткой!
капустницы в холодце подмытые марганцовкой
клацают акульей пиздой
Мама
Мама
только бы не стать феминисткой!
Мама не стать нацменьшинством фашистом
пасторской самкой взрослой женщиной турком
лучше пожарником мертвым ребенком постмодернистом
только не старостой не багрицким не партизаном
Мама
мои друзья партизаны в застенке
и
чуть только ночь открывают заслонку и выходят оттуда
я не буду это синее молоко с пенкой пленкой
а ты ее доедала
не потому что любишь всё противное а потому
что люди бывают разные
некоторые матери
некоторые дети
и некночи феминистки
дети плачут
матери плачут и едят пленку от молока матери-героини бесстрашно вытирают попу
феминистки пьют напиток из сои
Мама
Это только инстинкты Ты
могла бы меня задушить и лгать что на десять лет младше
но пленка пленка
выдает мать отставленному в угол ребенку
Янтарные бусы вставные зубы под раздвижной кроватью
бежевый замшевый пояс на синем вязаном платье
что до жизни то оказалась женской
Я уверена что зажигалку под поршень
ты бы так же ставила и сокрушалась смерти
но сострадание не определяет судьбу никак
****
Тело за мною ходило тело
Ело маковый мед
А теперь довольно, мне надоело
Я во власти других забот
Я в зубах сжимаю алую нить
К ней привязаны небеса
Я всё выше, выше желаю плыть
Я хочу оставаться сам
Гильотина света над головою
И мне дела нету до нас с тобою
Пусть они в разлуке, в беде навеки
Я сегодня сам и мосты и реки
Я огонь и трубы, вода и мыло
Я что хочешь, лишь бы тебе польстило
Я Ариадна скалою у грота
В зубах нитка, во рту монетка
Я себе Ариадна, Тесей и Лота
Я голубка, детка
***
Мыши – кишмиши. А кто же изюмы,
кто же урюки, инжиры...
Это смущает лучшие умы.
И ум требует мяса и жира
для УМ-стной работы.
Может, черносливы – еноты?
...Никто не знает.
А между тем возможности поддерживать УМ
всё убывают.
Губы сохнут и щеки слиплись
(щека к щеке) –
все продукты уму достались.
Если бы видел кто – на важных мыслей реке
части тела качались...
А мыши они кишмиши всегда,
а может инжиров скрывает вода
от ученых моих зрачков?
А те кто изюм – те совсем на луне?
Но ум больше нечем кормить.
Пойти на работу мешают мне
мыши. Мешают жить.
Но вот – осенило! Изюмы –
конечно же опоссумы!!!
***
Одноместный самолетик прыгает через заборчик
Двухместный самолетик прыгает через заборчик
Трехместный самолетик поганка не хочет прыгать
и ему ставим клизму
и
Трехместный самолетик прыгает через заборчик
а следом и складной кораблик
с тыщеместной двухсалонной древнегреческой галерой
и уже потом, тихонько – паровозик
только с местом для пилота и трамвайною подножкой.
Паровозик
улетает в небеса
ветер треплет ювелиру волоса –
паровозик обгоняет стайка вшей
понемножку напевая о любви
Ювелира полицейский не слови...
Шпалы и холмы родной земли
не видны уже
На подножке пляшет ювелира
длинная нога
Гагауз же он машиной управляет
жмет педаль не отнимая сапога
В сумерках к большой воде Босфора
гагауз подлил своей слезы
степь свою покинул я с позором
купоросом не обрызнувши лозы!
Ювелир блевал в пролив и пукал
крепко-крепко поручень держал
я не Байрон со стыдом он думал
гагаузов я не отстоял
...Гагауз крещен был Константином
ювелира звали просто Джеф
они покинули родную степь
смущенные войны картиной
и в Палестину паровозик воздушный направляет бег.
***
дома как стопки детских книг
лежащих поперек
возьми меня с собой на юг
где каменный песок
возьми снеси меня к себе
где легкая вода
смотреть как тихо почему целует никогда
Ссылки: