Елена Шварц
Дата: 15 Грудня 2013 | Категорія: «Читальна зала» | Перегляди: 5124 | Коментарів: 0
Автор_ка: Читальный зал (Всі публікації)
Елена Шварц (1948 – 2010) – поэт, переводчик, эссеист. Публиковалась в машинописных журналах «Часы», «Обводный канал», «37», с 1978 года – за границей (журналы «Эхо», «Вестник РХД», «Мулета»). Первая книга «Танцующий Давид» вышла в США в 1985 году, в 1987 году издан сборник стихов в Париже. Издано более 20-ти поэтических книг (среди которых книга поэм «Лоция ночи», книга ответвлений «Mundus Imaginalis, сборник прозы «Определение в дурную погоду», сборники стихов «Песня птицы на дне морском», «Западно-восточный ветер», «Дикопись последнего времени»). Лауреат премии Андрея Белого за 1979 год.«Смешение в рамках одной строфы вполне «традиционных» размеров (другими словами — силлабо-тоническая полиметрия) — основной ритмический принцип ее поэзии. Этот принцип изредка использовался Хлебниковым и, под его влиянием, Заболоцким. Но в историю русской литературы у него есть шансы войти как «шварцевский стих». Шварц впервые стала пользоваться им систематически и уменьшила ритмически однородные блоки максимум до двух-трех строк».
Валерий Шубинский «Садовник и сад»
«Ангелы, черти, звери, мифологические герои, исторические персонажи (на наших глазах превращающиеся в мифологических) — весь пестрый легкомысленный пантеон современного человека, легко усвояемый его принципиально эклектическим культурным сознанием. Но поэзия Елены Шварц не легкомысленна и не эклектична, потому что два главных персонажа всех без исключения ее стихов и поэм — это Поэт и Бог в их трагических, никогда не разрешаемых до конца противоречиях»
Олег Юрьев «Свидетельство»
«Звездное небо — не метафора, и небо поэзии — тоже не метафора. Елена Шварц бесконечно любила звезды <…> Она знала карту звездного неба, как мало кто теперь: как старинные мореплаватели и поэты. И "слова о звездах”, именования звезд — сколько их у нее! Звезда Мицар и свирепый Сириус, Кассиопея-бабочка, все фигуры зодиака… Быть может, только у Данте астрономия так неотступна (он, как все знают, — хотя, кажется, никто не задумался почему — и Ад, и Чистилище, и Рай заканчивает словом stelle — звезды): все происходящее происходит перед изменчивыми конфигурациями этих неусыпных глаз Аргуса, этих огней, этих "световых печатей”: в виду светил. Лена нашла для них множество удивительных и очаровательных уподоблений: "тяжелое гусиное яйцо” утренней зимней звезды, "фамильное серебро” ясной весенней полночи <…> Так дети заговаривают со всем, что встречают по дороге»
Ольга Седакова «L’antica fiamma Елена Шварц»
Отрывки из поэмы «ТРУДЫ И ДНИ ЛАВИНИИ,
монахини из ордена Обрезания Сердца»
1. Ипподром
Слова копытами стучат. В средине дров
Расколется пылающее сердце.
Как машут крыльями, свистят
Ночные демоны, мои единоверцы.
Вот я бегу меж огненных трибун
Подстриженной лужайкой к небосклону,
И ставят зрители в сияньи и дыму,
Что упаду – один к мильону.
На черную лошадку – на лету
Она белеет и тончает,
Хрипит, скелетится, вся в пене и поту,
И Бог ее, как вечер, догоняет.
3
Храм – тем больше храм, чем меньше храм он.
Помню я – церквушечка одна,
Вся замшелая, как ракушка. Ночами
В ней поет и служит тишина.
Там в проломы входят утра и закаты,
И луна лежит на алтаре,
Сад кругом дичающий, косматый
Руки в окна опускает в сентябре.
Только голубь вдруг вкось
Вспорхнет из колонны,
На которой коростой свилось
Спасенье Ионы.
Пагода, собор или костел –
Это звездный, это – Божий дом,
Забредут ли волк или прохожий –
Ветер напоит его вином.
Ангел даст серебряного хлеба.
Ты когда разрушишься, – тобой
Завладеют тоже ветер, небо,
Тишины неукротимый вой.
7
Много снега пало на́ сердце,
Треснул и сломался лед.
Из глубокой темной проруби
Выплыл серый Ангел-Волк.
Он захлебывался весь,
Подвывал он – мы ли, вы ли,
Обнялись мы с ним и всю,
Всю Вселенную обвыли.
Мы двойным омыли воем
Бойни, тюрьмы и больницы,
Мышку бедную в норе,
И родных умерших лица,
И старушку во дворе.
И унынье задрожало,
И печаль восколыхнулась,
И нечаянная радость
Вдруг стремительно проснулась.
Ангел серый, Ангел-Волк,
Повоем на Луну,
Ты меня в седую полночь
Не оставь одну.
10. Уроки Аббатисы
Мне Аббатиса задала урок –
Ей карту Рая сделать поточнее.
Я ей сказала – я не Сведенборг.
Она мне: будь смиренней и смирнее.
Всю ночь напрасно мучилась и сникла,
Пока не прилетел мой Ангел-Волк,
Он взял карандаши, бумагу, циркуль
И вспомнил на бумаге все, что мог.
Но Аббатиса мне сказала: "Спрячь.
Или сожги. Ведь я тебя просила,
Тебе бы только ангела запрячь,
А где ж твои и зрение и сила?"
Мне Аббатиса задала урок –
Чтоб я неделю не пила, не ела,
Чтоб на себя я изнутри смотрела
Как на распятую – на раны рук и ног.
Неделю так я истово трудилась –
А было лето, ухала гроза, –
Как на ступнях вдруг язвами открылись
И на ладонях синие глаза.
Я к Аббатисе кинулась – смотрите!
Стигматы! В голубой крови!
Она в ответ: ступай назад в обитель,
И нет в тебе ни боли, ни любви.
Мне Аббатиса задала урок –
Чтоб я умом в Ерусалим летела
На вечерю прощанья и любви, –
И я помчалась, бросив на пол тело.
"Что видела ты?" – "Видела я вечер.
Все с рынка шли. В дому горели свечи.
Мужей двенадцать, кубок и ножи,
Вино, на стол пролитое. В нем – муху.
Она болтала лапками, но жизнь
В ней, пьяной, меркла..."
– "Ну а Спасителя?" –
"Его я не видала.
Нет, врать не буду. Стоило
Глаза поднять – их будто солнцем выжигало,
Шар золотой калил. Как ни старалась –
Его не видела, почти слепой осталась".
Она мне улыбнулась – "Глазкам больно?"
И в первый раз осталась мной довольна.
27
Мне было восемь лет всего,
Как я впервые полюбила, –
И бабушке я говорила
(И тем ее развеселила):
"Так не любил никто! Никто!"
Перед иконою склонясь,
Теперь я повторяю то же:
"Никто Тебя так не любил!
Никто! Никто! Ты веришь, Боже?"
31. Перемена хранителя
Мне было грустно так вчера,
От слез рукав промок,
Ночь напролет просила я:
"Приди, мой Ангел-Волк.
Слети, о серый мой, приди,
О сжалься, сделай милость,
Такая боль в моей груди,
Такая глубь открылась".
Легла я пред восходом Солнца,
Его дождаться не сумев,
Вдруг из стены, что у оконца,
Сияя, вышел Ангел-Лев.
"А где же Волк?" А он в ответ:
"Он умер, умер для тебя,
Душа твоя сменила цвет,
Сменилась вместе и судьба.
Теперь я – Лев – защитник твой!"
Прошелся вдоль стены устало,
Сверкая шкурой золотой
И угольками глазок ало
Кося. И я ему сказала: "Ох,
Брат Волк! Ведь я тебя узнала!" –
"Да, –Волколев ответил мне, –
Сестра, мы изменились оба,
Друг друга поднимая вверх,
Ты – как опара, я – как сдоба
И vice versa. От двух опар
До твоего, сестрица, гроба
Во что, во что не превратимся".
Захохотав, открыл он пасти шар
Багровый (от усов озолотился).
"Расти меня. Зови! Почаще".
И скрылся в блеске восходящем.
38. Экономка
Закат точильщиком склонился,
Остря блистающие вербы.
Смотрела в Солнце Экономка,
Губу прикусывая нервно.
"Сестра, мне кажется, что Солнце
Не там садится – право, право!
Оно всегда за той березой,
А нынче забирает вправо".
"И звезды учишь?" Подняла
Она из пыли хворостинку
И как овечку погнала:
"Левее, Солнышко, скотинка!"
55. Два стихотворения, кончающиеся словом "слепой"
I
В иноке ухватка хороша
Ловкого борца, мастерового.
Знает, потрудясь, его душа
Хитрости, приемы беса злого.
Он твердит Исусову молитву
Так, как сеют, машут до заката.
И когда уснет – душа на битву,
То ж твердя, идет, сменяя брата.
Четки приросли к его рукам,
Свечи зажигаются от взгляда,
На псалом плечом – как на таран
Он наляжет, бьет в ворота ада.
Бденьями, постом смирилось тело,
Служит, тихое, как леснику топор,
Как крутящий жернова по кругу
Кроткий мул – двужильный и слепой.
II. Прощанье со Львом
Сказала я Льву, что метался по клетке моей:
"И так мы, люди, как звери,
Не хочу я помощи дикой твоей!
Пусть Ангел станет при двери".
"Ах так! – Лев сказал. – Пожалеешь еще.
Когда позовешь – приду ли!"
И, взрыкнув, когтями стуча, ушел.
А я, поплакав, уснула.
С тех пор мой Хранитель невидим мне.
Спрошу – да где ж он? Да вон где!
Как облако – на плече, на стене,
Как солнце сквозь веки в полдень.
Однажды во сне сказал: "Это я".
Узнала – зерно, души водопой,
Тот, к кому я прильну в мраке небытия
Иероглифом кости слепой.
71. Воскрешение апостолом Петром Тавифы и попытка подражания
"Ты, Петр, слышал?
Тавифа наша умерла.
Так хорошо она пряла,
И вот – не дышит".
Она – как точка, девы – кру́гом,
И Петр среди ее подруг
Глядит на корни своих рук
С испугом.
Он сомневался:
"Природы чин! Я не могу!"
А огненный язык в мозгу
Лизался.
"Ты можешь! – Сила распевала. –
Ну, в первый и последний раз!"
Он поднял руки и потряс,
С них Жизнь упала.
Как пред рассветом неба склянь,
Он белый был, как после тифа,
Он прокричал: "Тавифа, встань!
О, встань, Тавифа!"
"Тавифа, встань", – он прошептал.
О, благодати холод, милость!
По векам трепет пробежал,
Глаза испуганно открылись.
И дева вновь живет. Жива.
Но уж она не вышивала,
И никого не узнавала,
И улыбалась на слова.
Ее слезами моют, жгут
И нежно гладят. Всё без толку.
Такие долго не живут.
Да ведь и Лазарь жил недолго.
...Я это видела в мечтанье
В дали отчетливо-туманной,
Когда на службе мы стояли.
Покойника мы отпевали.
Скаталось время в дымный шар,
В шар фимиамный.
И в дерзновенье и пыланье
К покойнику я подошла,
Руками я над ним трясла,
Ему крича: "О, встань! О!"
Тень пробежала по глазам,
И кончик уса задрожал,
Но он не захотел. Он сам!
И, потемнев еще, лежал.
"Сошла с ума! Вон, вон скорей!
Сошла с ума! Мешает пенью!"
И вытолкали из дверей.
Что ж, хорошо – оно к смиренью.
Он сам не захотел! Он сам!
Он дернулся, как от иголки,
И вытянулся – лучше там.
Из света в тьму? И ненадолго?
75. Сатори
Не было предчувствия,
И памяти не будет.
Пришлое – птицам,
Будущее – стрекозам.
Пятница. Солнце. Дождь.
Леса, сияя, мылись,
И под дождем собор процвел –
Глазами, крыльями
Все стены вдруг покрылись.
Никто не увидал – все от дождя укрылись.
О сестры! Духи!
С туманом я играю!
Духи! Мне весело –
Я умираю.
Душа моя – ты стала чашей,
В которую сбирает нищий,
Слепой, живущий при кладбище,
Пятак, и дождь, и фантики пустые,
Обломки солнца золотые –
Объедки херувимской пищи.
78. Скит
Куда вы, сестры, тащите меня?
Да еще за руки и за ноги?
Ну пусть я напилась... была пьяна...
Пустите! Слышите! О Боже, помоги!
Но раскачали и швырнули в ров,
Калитка взвизгнула и заперлась,
И тихо все. Я слизывала кровь
С ладони и скулила. Грязь
Со мной стонала. Пузырилась ночь, спекаясь.
Шуршали травы.
Лежала я, в корягу превращаясь.
Господь мой Бог совсем меня оставил.
Мхом покрываясь, куталась в лопух.
Вдруг слышу я шаги, звериный дух,
И хриплый голос рядом говорит:
"Раз выгнали, пойдем поставим скит".
"Ох, это ты! Ты, огненный, родной!
Меня не бросил ты, хмельную дуру!"
Мы в глухомань ушли, где бьется ключ,
Лев лес валил и точас его шкурил.
Мы за три дня избенку возвели
И церковь, полый крест – как мне приснилось, –
В мой рост и для меня, чтоб я вошла,
Раскинув руки, в ней молилась.
Пока работали, к нам приходил медведь –
Простой медведь, таинственный, как сонмы
Ночных светил, –
И меду мутного на землю положил.
Он робкий был и так глядел – спросонья.
Лев мне принес иконы, свечек, соли,
Поцеловались на прощанье мы.
Он мне сказал: "Коль будет Божья воля,
Я ворочусь среди зимы".
Встаю я с солнцем и водицу пью,
И с птицами пою Франциску, Деве,
И в темный полый Крест встаю,
Как ворот, запахнувши двери.
Текут века – я их забыла
И проросла травой-осокой,
Живой и вставшею могилой
Лечу пред Богом одиноко.
Стихи из книги «Западно-восточный ветер»
УКРАИНСКАЯ ФЛОРА
1) маки и мальвы в июне
2) подсолнечник в июле
3) конец лета
Маки украинской ночи
За селом залегли,
Как гайдамаки хохочут,
Черное сердце в сладимой пыли.
Черная бахрома,
Мрака темней, дрожит,
Сводит корни с ума,
Белый надрез их пьянит.
Мальва - она пресней -
Малороссийский просвирник,
Как украинская мова
Русской грубей и тесней.
Но она хлебцем пахнет.
Каждый голодный год
Пек ее, замерзая,
Со снытью мешая, народ.
Прабабушка младая
В венке из васильков
В омут глядит - Другая
Манит со дна рукой.
Врастают волосы в волны,
Чмокнет венок венком.
Вот под корягой Луною
Днепровский давится сом.
Ты, Украйна родная,
Потерянная страна,
Кровью меня согревая,
Манишь с речного дна.
Выпьет макитру горилки
Хитрый казак - а вдруг?
Товарищи мечут жребий,
Сбившись в круг.
И выпадает жребий,
И усмехнулся казак.
В глиняной люльке зарделся
Шелково-тленный мак.
Вот казак, накреняся,
Выскочил из шинка,
Гаркнул и повалился
В дебри подсолнечника.
А солнце вырыло ямку
(Оно ведь черней крота)
И упало в изнанку -
Где сумрак и нищета.
Подсолнух кротко поводит
Телячьей своей головой.
Семечек полное око
Никнет к полыни седой.
- Достань скорее занозы, -
Он просит у казака, -
Больно! Из налитого
Лаковой кровью зрачка.
Крот - солнце, Луна - монисто
В маки галушки макают.
Гетман, канувший в Лету,
Плывет в свою хату на Канев.
Разве пестики-тычинки
Не просыпаны под тыном,
И сама не отлетела
У арбуза пуповина?
Ты ли, мати Украина,
Плачешь в ивах, длинных, сивых,
И не ты ли пробежала
Под буреющей крапивой?
ПЕРЕЕЗД ЧЕРЕЗ ПРОКЛЯТЫЕ ГОРЫ,
или
СЕРБЫ, УНОСЯЩИЕ НА СЕБЕ ГРОБЫ ПРЕДКОВ
Балканская баллада
Мчит автобус через горы,
и - Прокленти имя им.
Вот каньон, заросший мелким
красным слабым листьецом.
А со дна струится верткий
Тонкошеий белый дым.
Он со дна ведет проклятье
Вверх - к вершинам - поводырь.
Черный глухо-мертвый ослик
На обочине распух,
Мимо вдаль трусит, задумчив,
В грубых шорах
И в расшитой в кровь попоне
Старый серенький лошак,
Бубенцами: дринь дак-дак.
Задыхаюсь я под неба
Ярко-синей простыней,
И душа уже не дышит -
Будто я в избе курной.
Перец едкий сыплет с неба.
Что же остается, серб?
Взять ли домовину деда
И бежать вглубь дальних неб.
Что ж? Отныне - это стол твой,
Это - жесткая постель,
Ты сметаешь крошки хлеба,
Над сосновым твердым ложем
Закачает веткой ель.
Разве можно, разве право
Мертвых с жизнью разлучать?
Или призрак от живого
Льзя ли грубо различать?
Спи же в домовине деда,
Мы схороним в облаках,
Запустив ее на небо
Длинной песней в завитках.
Мой же путь лежит нелепый
В монастырчик под горой,
Пахнет кофе, тайной склепа,
Где молитвы подогреты
Сливовицей молодой.
Ледяную брагу в кровь пущу,
Лепестком замерзшим заев,
И за пазухой словесную пращу
Шевельну, и ременный напев.
ПРОБУЖДЕНИЕ
Дитя проснулось в Вавилоне
От перестука сторожей
И оттого, что ласточка все стонет
В слюне окаменившейся своей.
Как долго длится ночь
(Но скоро солнце встанет?),
Над ним вращается такая высота -
На слабое мерцающее темя
Грядущего, кружась, спускается плита.
Как долго длится ночь,
Но скоро солнце встанет.
Он плачет оттого, что ласточка и он
Лежат в осадке и на дне стакана
И в непрозрачной глубине времен.
Я слышу - ящерка по глине прошуршала.
Откуда я гляжу - со стенки, с потолка?
А ласточка пронзительнее стонет.
Зачем же я... Неужто это я
Проснулась майской ночью в Вавилоне?
ПОКУПКА ЕЛКИ
Маленькому лесу из 48 елок - с печалью
В елочном загончике я не выбираю,
Не хожу, прицениваясь, закусив губу.
Из толпы поверженных за лапу поднимаю,
Как себя когда-то, как судьбу.
Вот ее встряхнули, измерили ей рост.
Вот уже макушкой чертит среди звезд,
И пока несу ее быстро чрез метель -
Вся в младенца сонного обернулась ель.
И, благоуханную, ставят ее в крест,
И, мерцая, ночью шевелится в темени.
Сколько в плечи брошено мишуры и звезд,
Сколько познакомлено золота и зелени!
ХОККУ
Два хокку на тему Поста
Фигу супу я
Показала: выкуси!
Что? Съел? Пост у нас.
Приближаться к Богу,
Как праведника кожа
К кости, - день за днем.
Три хокку на тему харакири
Харакири - ты
Птицей в животе кричишь:
Выпусти меня!
Харакири - ты
В темноте растешь дитем.
Скоро. Ой-ой-ой!
Умер самурай.
Пляшешь весело над ним,
Харакири - ты.
Три хокку на тему каратэ
Каратэ люблю
Больше, чем стихи, теперь.
Только подойди!
Ночью каратэ
Слаще мне всего теперь.
Только подойди!
Молния ли я?
Спросит самурай, смеясь,
И ударит в лоб.
Последнее хокку
На темной улице
Злой одинокий фонарь
Погаснет вот-вот.
ПОСЛАНИЕ ВАСИЛИЮ ФИЛИППОВУ
В БОЛЬНИЦУ
Вася, улетайте из своей психбольницы!
Положите куклу в кровать - и летите.
Как бы Вы сказали: когти рвите.
А я уж жду и кружу над Невой.
Мы взлетим - небольшие курящие птицы
Над пепельницей из пепла - Луной.
Больше руки у Вас не дрожат.
Чем мы ближе к черной дыре,
Тем спокойней.
Сильный сквозняк -
Завертело - и все. Это было не больно.
Я тут знаю табачную книжную водко-кофейную лавку.
Или нам ничего уж не нужно?
Вьюжно.
Там за тьмой
Кукольный театр, вертеп.
Какие смешные и милые куклы.
Видишь, Вася, ты разве ослеп?
Бабушка тихая "с бусинками глаз" на метле.
Черный песик, Миронов и Дева.
Вы зачем-то бьете ножом бесконечно
По ладони Вашего папу.
Он истекает клюквенным соком. Довольно,
Оставьте. Ему ведь ни капли не больно.
Вот и финал (не смотрите):
Петрушка с большою дубиной
На медном коне в патине и паутине,
Царевич бежит от него, убегает.
Спасется - лицо закрывает руками - не спасся.
Вот и Лавиния в пестрой рясе
Молится в углу за тебя,
Бедный маленький Вася.
Тихо развратный инок в миру.
(Я не привыкну к этой местности блеклой и морю тины)
Но здесь я пойму твою жуткую кротость
И тихость упованья скотины.
Стань, наконец, что ли, змеем воздушным!
Покорный солдат, тихий брат.
Улети из гостиницы душной в никуда наугад.
Или воздушным шаром...
Или пожаром.
Стихи из книги «Дикопись последнего времени»
ЧТО ДЕЛАТЬ С СИРОТОЙ
(Инструкция)
С.Стратановскому
Сироте... Сироту... Ой вы, люди и звери,
Что же делать еще с сиротой –
По весне его в небо кидают в сапогах землемеры,
Мерят небо его пустотой.
Что ж, ты хочешь сказать: сирота – это мера,
Мера всех измеримых вещей?
Ничего не хочу, в сироту только верю –
Как в наживку – он слаще червей.
На него ты поймаешь белую в обморок птицу
Или рыбу в придонных цветах,
А на сонной воде может Сам им прельститься –
Бог клюет хорошо в камышах.
Сиротой не согреешься – не загорится,
Но поставь на окно как маяк –
Перед ним на шажок, волосок, на крупицу
Отступает дымящийся мрак.
КСЕНИЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ
Ксения Ксению в жертву принесла,
"Умер мой любимый. Стану им сама".
Со своего ума сошла
И, как на льдину круглую,
Прыгнула в чужой.
В чужую память,
В чужие сны,
В шелковый камзольчик,
В красные штаны.
Бежит она и басом
Кричит в сырую тьму:
Живи – я исчезаю,
Живи – кричит ему.
Выбегает из Ксении,
– Ату ее, быстрей.
И вот она уже –
Опять живой Андрей.
Но жизнь плывет, чуть жжется,
Обоим не живется.
Придется выйти ей,
Да вот куда? – беда!
Пока ты уходила,
В твой дом стучала, била
Подземная вода.
Она размыла ум и сон,
И в эту пустоту
Тебе вселиться нету сил –
А токмо что Христу.
ОБ ОДНОДНЕВНОМ ПОСТЕ
И ТАКОМ ЖЕ КОТЕНКЕ
(Двойной смысл в последних двух строчках)
От тьмы до тьмы
Ни крошки в пасть,
Нельзя нам пасть.
Нас тьмы и тьмы,
И мы живем от тьмы до тьмы.
Вот солнце тянет длинный луч,
Под землю тянет, мучит.
О, скоро лягу, завернусь
В одежду чистой тучи.
И голод, маленький как моль,
Мне придушить легко.
Блажен, блажен котенок тот,
Что не пил молоко.
Его сухим остался рот,
И "я" прилипло к "мы",
Он только пискнуть и успел
От тьмы до тьмы.
А нам все должно пожирать,
Мир собирать в сумы.
Скажи – что хочешь ты еще
От тьмы – до тьмы?
СМЕРТЬ ВЯЖЕТ
Что ты умрешь – ужели вправду?
Кто доказал?
Чужие руки прикоснутся
К твоим глазам.
И не польется свет оттуда
И ни туда,
Лишь тихо шепчется с землею
Твоя руда.
А смерть подкинет на колене
Шаль иль платок
И вот – ко всем тебя привяжет,
Вонзив крючок.
И вот тебе уже не больно,
Вдали юдоль...
Смерть машет спицей недовольно.
Ворча, мол, моль.
ТРАКТАТ О БЕЗУМИИ БОЖЬЕМ
Бог не умер, а только сошел с ума,
Это знают и Ницше, и Сириус, и Колыма.
Это можно сказать на санскрите, на ложках играя,
Паровозным гудком, или подол задирая
(И не знают еще насельники рая).
Это вам пропищал бы младенец 6-мильярдный,
Но не посмеет, сразу отправят обратно.
Но на ком же держатся ночи, кем тянутся дни?
Кто планет и комет раздувает огни?
Неужели ангелы только одни?
Вот один, как бухгалтер, не спит, все считая
Мириады, молекулы. Только затея пустая.
И другой, подхвативши под руки птицу,
Скачет, смеется и странно резвится...
Может, и ангелы?
Подкожной безуминкой вирус и в солнце и в сердце.
Если вся тварь обезумела, Творцу никуда уж не деться.
Мира лопнула голова.
Холодно стало в раю. Морды кажут слова,
Их пропитанье – дурная трава.
И только надежда на добротолюбие тех,
Кто даже безумье священное стиснет в арахис-орех.
Ссылки: