Всех кукол я называла Кэлизами (твоя сестра
в бледно-голубом платье садилась за черное форте-
пиано – она любила читать у камина вместо костра,
рисунки тушью, долговязого Б., теннисные корты –
запрокидывала голову, и выводила тонкая кисть –
мы замирали на краешке кресла – ми-ре-ми-ру-мир –
тень от ресниц серыми бабочками взлетала ввысь
и на щеках засыпала). Черно-бордовый факир
улыбнулся тебе в глаза, ты сказал: «я хочу быть ним»,
твоя бабушка валерьяночно зевнула, мол, сначала
подрасти, я вцепилась, будто могу уплыть в Рим,
в подлокотники и шепнула тебе: «когда я качалась
на тех зеленых качелях, сочинила волшебника Оз…».
Твоя мама учила тебя наливать мне чай, заправляла
пирожные кремом, за ухо непослушную прядь волос,
читала Саган, жаловалась в пустоту, что завяла
бегония, молодость, герань, повторяла вопрос,
на кого и где, деточка, учится твой старший брат,
с друзьями, давно и как, а твой папа носил поло,
себя, спокойствие и очки, он говорил, что самокат
в детстве любил, ел мороженое с больным горлом,
вам, ребята, что больше понравилось – пони? клоуны?
Тигры. И факир. С тех пор прошло одно/не одно лето,
два, три, десять, и теперь уместнее употребить past
perfect «был», я иногда вдруг подумаю, что ты, где ты,
но тряхну плечами и сбрасываю эти мысли. Балласт.