Я – матерь наружного.

Наружному узко во мне было.

А мне в наружном теперь вязко.

Обгладывая наружное,

скрючиваюсь до прорастания в себя, костенея.

Я преждевременно цел.

Клеточку когда-то разнесло в меня незачем.

И теперь лярва меня влачится,

подвешена за ногу, голой, головой по земле.

А хочет просто обнять свой камушек

и тихонько смотреть на три красные луны,

что открылись по-матерински.

Все мировые матери – висят ничем на горизонте.

Не за что держаться им,

говорить нечем и глядеть.

Всё – под камушком.

Легли бы со мной, обняв мой камушек.

Но нечем и упасть.

Вселенское всё – Пустошь Зрачков,

что опали в себя – под мой камушек.

Земля – Око Глазницы Зрачка, что веет взгляд

из темноты верхней пустыни, назад вниз,

вдыхая сочную её пыль.

Корабль Плуга Очей пятится кругом,

падая в бурю Земли брюхом вверх,

выдыхая изумруд себя.

Болтаясь в желудке Радиуса Конечной Пустоши

Воздушный Водолей локтями из огня

грубо бьёт в животы Луны и Солнца,

пытаясь раздвинуть бока, что зажали Землю.

Рыба Смерти сквозь отражение вынесла хлеба.

Душистый хлеб разломил – кровь закапала

и две черепушки костяные пали.

Язык Космоса лижет камушек,

под которым – Моё Маленькое.

На камушке – имя и дата Всего.

Дата – это центр цикла центрифуги,

вращающей клубок Космоса, голоса и его отца.

Дата – открывает нескончаемую ночь.

Дата – известного лов в пески,

в сосуд жука,

что вылетает из символа горы в звезды синь.

И не долетает.

На камушке – дата моего рождения.

Как дата смерти моего Дитя.

Как дата смерти Всего и того, что вне:

меня

в четырёх углах себя,

качающегося в стакане губ

телёнка планеты,

падающего, опережая себя,

кувырком в куб, вмещающий только белые

дату и розу,

как младенческие глаза, что хотят смотреть.

Мои маленькие!

Больше ничего нет!