«Она возникла из ночных огней…» – помните? Из Булата Окуджавы.

Вот так и когерентный моему эгрегору братишка возникнет. Может быть, даже из тоннеля лазамеруанского метро. И если он нарисуется именно там, то даже в случае галстука-бабочки на фоне белоснежной сорочки он будет обут в кеды. От силового электрического поля защитить мальчишку могут только они… Поммику Зиоргечиэ – напомню – познакомился с Мылынчи Сентимари на платформе станции метро «Вазари-Кондиви» – и то был надёжно защищён кедами. Ручаюсь, что и земные пацаны будут ещё столетиями фанатеть от кед. Лапти, ботфорты, валенки – всё это уходит в прошлое либо преобразуется в современные мокасины, топсайдеры и угги; кеды же были и будут неизменным атрибутом мальчишества. Извращённые девичьи вкусы могут как угодно диктовать украинскую или американскую молодёжную моду, но розовенькие с утончённым носиком и блёстками из бижутерии тканево-резиновые туфли – это уже не кеды. Эти волшебные боты оправдывают своё название лишь на ногах влюблённого в жизнь паренька…

Мы попутешествуем с ним тропинками в торцах частных секторов столицы, а потом, возможно, он и приведёт меня к трём палаткам неподалёку от городской черты, где на винтажных матрасах без затычек будут грустить без меня Марат, Арсен и Ынзори. Это не значит, что мой первоначальный приятель из глубин метро навсегда простится со мной: вовсе нет – ведь пионерские слёты социалистической поры тоже не подразумевали общение юного москвича только с ровесниками из Бухареста или Белграда. Мой «первопроводник» ещё, чего доброго, захочет посмотреть, как я рассекаю дороги!

Ну, а Марат с компанией сначала, скорее всего, вообще не поймут, что произошло. Ынзори должен будет обрадоваться чуть больше, чем Марат с Арсеном, так как заполнится «свято место», небольшой отрезок времени принадлежавшее Хандырбеку. И далее – хоть иннеарскую жизнь можно себе продлить до любого года и дня – мы уже не будем тратить время на сон и дегустацию разных сортов малины. Мы их оставим девчонкам и дамам, а сами вольёмся в хлорофилл и адреналин, сахар и душистый перец, растворённые в воздухе, и будем пить счастье вёдрами и цистернами.

Максимум, что я в Украине могу себе сделать для счастья – это завести электронный адрес вроде i-am-the-best-driver@ukr.net с паролем Dimon-will-never-have-driver’s-skills. Очередной голимый аутотренинг, который меня и на микрон в сторону апгрейда не продвинул.

Киевские мальчишки советской поры вообще не давали бы роздыху производителям спортивной обуви, когда бы – опять же – не отлаженная система советского видеонаблюдения в лице бабушек на лавочках. Пацан боялся выйти во двор в кедах под солидный костюм, угнетаемый вопросом: а что же тётя Дуся скажет?! Но почему-то тёти Дуси позволяли себе самые нелепые наряды – как из «сверкашек» на сарафанах, так и из воняющего квашеной капустой мохера, и абсолютно не пугались потенциального мнения того или иного четвероклассника. (Станет ли тот четвероклассник вообще обращать на них внимание, когда тут и велосипед, и коньки, и картинг?)

Козырь выбран неверно – я уже говорил…

Так как трамвайная сеть Лазамеру застыла едва ли не на эмбриональной стадии, а троллейбусы и метро прекрасно справляются с городскими перевозками, я по прибытии к месту назначения смогу подсказать своим приятелям идею подключения новых веток трамвая через лесные просеки к пригородам столицы. Это не Пуща-Водица, и там даже аналог некогда популярных в Киеве МТВ-82 не станет дребезжать на всю округу. Можно ограничиться и одними Татрами-Т3 и Т6, но не к лицу ни тем, ни другим бортовой номер 1203 или 1559.

В других городах моей обетованной страны и РВЗ-6 есть, и Татры-К2, и КТВ-57 – а если жители Радифиели или Байр-Иэризы захотят чего-то необычного, то могут и своё что-то изобрести – даже с токоприёмниками совершенно нового типа. Бортовой нумерации хватит на всех!

Аналогов КТМ-5 в Иннеаре нет нигде: хоть это и популярная модель на территории стран СНГ, но уж очень топорно выглядит не то что рядом с 5835-5823, а и со старой доброй МТВшкой!

Поуправлять различными вагончиками, кстати, нам тоже никто не помешает. Для Вселенной двадцать лет – мало, а тут чтобы какие-то три дня поразвлекаться на благо пассажиров – неужели лесной атмосфере будет жалко дать нашим душам свернуться и развернуться?

Никита Сергеевич Хрущёв сулил советскому обществу коммунизм, который с его же слов был бы покруче моего параллельного мира. Но даже если бы люди и освоили межзвёздное пространство, начав летать в прозрачных скафандрах между туманностями, ­– нашлась бы кучка обделённых чувством справедливости людишек, которые бы по завершении коммунизма устроили рабовладельческий строй.

Там, где нет ни царя, ни генсека, ни раджи, не может быть и объединения личностей в стадо. Мылынчи – это Мылынчи, а не «чей-то брат» и не «член такого-то сообщества». Советская же (да и постсоветская) психиатрия борется именно с личностями, а стадные бараны для неё – нормальные люди. Я, кстати, до сих пор не пойму, почему с 1991 года принято быть патриотом клочка земли в пятнадцать раз меньшего, чем тот, которым надлежало гордиться в семидесятые.

Братюнек надо выбирать самому – вот ещё один тезис, против которого пошёл сам Господь Бог, учредив определение слова «брат» как «ещё один сын твоих родителей». Вот васильки растут на лугу – кто кому зять и тёща?

А ещё в Иннеаре я хотел бы снять сериал по мотивам своей земной бестолковой жизни. Начинался бы он с кадра, где мои руки ожесточённо рвут школьный аттестат – а я ещё юный-юный, полный надежд и не переваривающий начальников отделов кадров заводов и комбинатов. Знакомлюсь с одногруппником Вовкой, который на целых восемь лет станет мне лучшим другом… Конец первой серии выглядел бы примерно так: я совершаю побег из раскройного цеха обувной фабрики, сажусь в 1081-1083 по Тр18 – и поминай как звали. Решительно настроенная мама, психующая прабабка, учителя со своими осуждамсами, поставленный на уши штат моего СПТУ – всё бы это народ увидел «в натуральную величину» – во второй, пятой, восьмой сериях… А серий всего было бы – ну, сколько? Ну, пятьсот.

Примерно к 40-й серии зрители увидели бы моего сверхамбициозного отца – и как у меня не получилось «спеться» с ним в Штатах. Время от времени я бы оставался в кадре с шикарным Ford Crown Victoria, и были бы переданы вздохи при взгляде на него – ну, мелодрама есть мелодрама, только этот «психодел» был бы замешан на реальных фактах. Ключевым моментом 37-й или 38-й серии была бы визуализация моего замысла встретить Вовку в аэропорту Лос-Анджелеса и со знанием дела повезти к себе в гости, предварительно пошутив: «Сейчас будем три часа трястись в автобусе!» И целых три секунды на светлом-светлом фоне красовалась бы моя физиономия за рулём полноценной машины – и Вовка, такой удивлённый, не верил бы своим глазам: как мог Славка научиться водить, когда он даже летящего на него мяча боялся?! Потом экран тускнеет – и я с измученной рожей просыпаюсь на неопрятной лежанке где-то в палате психлечебницы…

Ближе к 50-й серии я знакомлюсь с Димоном. Аристократичного вида 12-летний мальчишечка видит в элегантном 22-летнем продавце трамвайных талонов то ли артиста, то ли изобретателя, то ли просто интересного собеседника – и завязывается дружба, которая окружающим кажется странной как минимум. А мы, плюя на всевозможные ярлыки, даже троллейбусами Киева ездим вместе – разумеется, по моим разработкам путей следования. Я ему и пластинки ставлю, и бутерброды делаю; он же, поняв, что никаких пошлостей за моими просьбами не стоит, надувает мне мячик… Тут ещё один ключевой момент: он придерживает дырочку пальчиком, двумя другими пальчиками плотно-плотно вставляет в отверстие пробочку – и я, несмотря на неприятие такого действия от других, кайфую: ведь это Димончик надул и застопорил его, это он своим дыханием мячик оживил – и запретил непослушному воздуху выскакивать на волю!..

Сотая серия вряд ли была примечательнее 99-й и 101-й – там бы просто показывались фрагменты посиделок мамы с её подругами, часовые (и более!) телефонные беседы моих знакомых о сырниках и кофточках – а я мелькал бы то в Дарнице, то на Оболони, то на Корчеватом, покупая что-то мелкое там, сям, тут… И практически всюду бы меня сопровождал Димон – не прямо, так по мобилке. Вот трогательный кадр из 103-й серии, где он исполняет музыку Брамса на рояле в серьёзном заведении, а я сижу в зале, смотрю, как он педальку ногой мучает – и ничего сделать не могу, а когда мы уже выходим на улицу, я его эдак за шею двумя руками: «Ты её – ногой? Да я ж тебе сейчас кусок ноги оторву и зажарю!» – любя, конечно…

Неоднократно показывались бы и мои пешие моционы с двумя сумками по мостам через Днепр и по овражистым лесополосам – хотя бы для того, чтобы понятно было, куда сливались не худшие годы моей жизни. И вот к двухсотой серии Димон бы уже успел меня спросить: «Славуня, а если у меня вдруг машина появится – ты будешь моим водителем?» Не будет лишним показать, что он спрашивал меня об этом неоднократно и при различных ситуациях.

В 315-й серии я сижу за компьютером, просматриваю видео с любимыми эстрадными певцами – и звонит мой проверенный временем братишка: «Славочка, а как ты смотришь на то, если я сдам на права, а потом поучу тебя трогаться, поворачивать, парковаться?» – и тут я трогаюсь. Умом. Окончательно… Обыграть, срежиссировать можно по-всякому, но суть однозначна: я категорически против такого хода событий, а он против моего протеста. Стартует начало конца нашей дружбы… В 327-й мама вручает мне проведенные права категории «B», я уже без особой радости говорю «спасибо» – а сам, понятно, мечтаю уже не столь научиться вождению, сколь остановить его предательскую ножищу. 20 января 2012 года отображается, скажем, в 388-й серии.

Едва ли не вся 389-я – это ваш покорный слуга в больнице под капельницей, бормочущий что-то невнятное. 390-я, 391-я – тоже, только уже с более активными диалогами моих родных и близких о том, какой я дурак и что за блажь вбил в голову. К 400-й я наконец встаю с койки, пытаюсь вспомнить порядок проезда транспортных средств на нерегулируемом перекрёстке… и тут же захлёбываюсь плачем, ибо Димона-«девственника» больше нет, а ведь именно я должен был его научить водительскому ремеслу. Многочисленные детали бытовых сцен также захватили бы немало эфирного времени – хватило бы зрительского терпения на это всё… И в 450-й серии демонстрируется мой сольный творческий вечер, куда пришло всего семь или восемь человек – не потому, что я хреновый поэт, а потому, что некому заниматься тиражированием афиш или хотя бы обзвоном народа. Я, как и прежде, на сцене выкладываюсь на совесть – только уже никакая косметика не скрывает, что я мальчик не первой свежести…

460-я серия – это мои прогулки к паре ближайших магазинов и обратно. Выбрать печенье, молоко, помидоры – это для меня событие!!! А что ж ещё остаётся, когда даже родная мама продолжает мне внушать, что за руль мне нельзя, тогда как при нормальном давлении и пульсе – даже в космос можно?! А Димон ездит на своём «Ниссане» – морда не треснет, и меня вспоминает этот деятель исключительно как душевнобольного. От благороднейшего мальчишечки из 49-й серии не остаётся и следа; зрители не могут поверить, что это – один и тот же человек.

Годы идут, идут… Новых братишек себе хоть в метро ищи.

Но – всему своё время, и всё когда-нибудь подходит к логической развязке.

499-я серия. Димон по навороченной мобилке договаривается о встрече с барышней, живущей в нескольких десятках километров от его роскошного особняка. Надевает костюм, лакированные туфли, садится за руль огромного джипа с воинственным выражением «морды» и выезжает на трассу, переходящую в мост над необозримым оврагом.

А тут небо начинает хмуриться – порывы ветра достигают небывалой силы и скручиваются в торнадо прямо перед капотом злосчастной машины. Рождённый для фортепиано, шахмат и маршруток пытается справиться с управлением, но… дорогущий джип съезжает с виадука и вверх тормашками летит в пропасть, падает и взрывается – и цвета конского дерьма кровь растекается по камням в овраге… Работники МЧС приезжают к месту ЧП только через три дня, ибо стихия полностью блокировала путь сюда.

«Попробуйте тушёную капусточку, сама делала!» – говорит ещё ничего не знающая мама Димона своим гостям в Англии.

500-я серия начинается со звонка мне. Я беру трубку, говорю «алло»… Через полминуты вздыхаю и рассудительно отвечаю: «Ну, он сам того хотел». И кладу телефон на место.

Сцена похорон Димона проходит без меня. Его отрешённая мама почти не показывает печали: она и так его не видела сто лет. Ей что он жив, что мёртв – одна овчарка.

А я тем временем сижу в одном из кабинетов научно-исследовательского института подбора братишек. Седой сотрудник, успевший подарить счастье уже не одному десятку одиноких романтиков, говорит мне: «Ну что, есть один 17-летний пацанчик. Он как увидел ваш портрет тридцатипятилетней давности – так и сразу заболел встречей с вами, однозначно решив, что именно с вами он бы и за грибами пошёл, и за жар-птицей, и в окоп. Он ждёт вас возле выхода».

Я выхожу из футуристичного здания на ярко освещённую площадь, напоминающую космодром – всё в том же пацаньем стиле: ветровка, джинсы, любимые кеды… Взъерошенные поредевшие волосы, как и прежде, реют на ветру, хотя прекрасно видно, что мне уже пятьдесят пять… и подходит он – ну, скажем, Кеша. Тоже в кедах; более того – таких, как на мне! Вдали виднеется автостоянка.

– Вот и ты, – говорит он мне, словно ровеснику. – Ты меня не бросишь и не предашь?

– Нет, конечно, – говорю ему после драматической паузы. По моей щеке падает горькая слеза, но я всё равно не скрываю счастья и спрашиваю его: – А можно, я буду тебя называть Димончиком?

Стоп-кадр и титры.