Вам знакома такая ситуация?

Заходит в аптеку парень, говорит: «Два анальгина и один аспирин». Фармацевт ему: «Четыре сорок одна» – он платит, забирает три блистера и уходит. А потом заходит дамочка – и начинается: «Добрый день. (Нервный смешок.) Мне бы что-нибудь от головы такое недорогое отечественное… или можно болгарское, но только чтоб недорогое… И малому от температуры – что вы посоветуете? А… ага… ага… А ещё для дедушки что-то от цистита – он старенький, 83 года, или…» – и так минут пятнадцать. И вроде бы ты уже готов к покупке своей единственной упаковки аскорбинки – ан нет: раскланявшаяся перед аптекаршей дама возвращается и бесцеремонно забегает вперёд: «Ой, я забыла, ещё пару пачек каких-нибудь салфеток – мне в самолёте лететь, так чтоб было чем губы вытирать после еды…»

Достаточно стать в очередь за такой бабёнкой, чтобы опоздать на автобус, курсирующий с часовым или более интервалом. А накричать на неё нельзя: оно жэнсчыно! Оно у нас в этой жизни козырное-прекозырное!

Не так давно на одном из поэтических сайтов дёрнул меня чёрт высказать недоумение по поводу всеобщих (кроме пары-тройки участников сайта) восторгов по поводу не бог весть каких стихов одной 81-летней женщины, переехавшей в США из какой-то российской глубинки. Естественно, на личности я не переходил, а лишь задал вопрос: мол, если бы Анне Григорьевне (имя и отчество изменены) было не 81, а 30 или 25, то снискала бы она такие же взвизги при тех же стихах буква в букву, знак в знак? В итоге на меня наехала целая рота поклонников совковой училки-эмигрантки, да и она сама открыто обратилась к модераторам, чтобы меня как хама приструнили. Знакомо, да?

Но почему-то в Правилах дорожного движения нет такого, что пожилая (или хоть молодая) женщина за рулём всегда должна проезжать первой. Какая бы перетётя и распробабушка ни выезжала с сельской грунтовки на междугородную трассу – она обязана остановиться у знака «Проезд без остановки запрещён» и пропустить всех, кто приближается к точке примыкания, будь там хоть целая колонна горячих двадцатилетних стритрейсеров. Нет такого и  шахматах – мол, если бабуля играет с парнем, то она любыми фигурами может ходить как хочет, а тот не имеет права забрать пешкой её ладью по признанным века назад правилам.

А если уж так дорожите своей эмансипацией, то айда вместе с мужьями в шахтёры, десантники, водолазы, пожарные… Не, не слышали?

Женщины в Иннеаре – это не самки мужчин и уж тем паче не идеологические мамы представителей двух оставшихся тормут. Я не удивлюсь, если удостоверюсь в том, что там у них даже плаценты нет. Но вот рисовать, шить, вязать (вручную и на спецтехнике), а также петь и играть, скажем, на скрипке они вольны сколько угодно и никому этим не мешают. Представьте певицу Татьяну Буланову в лыжном костюме с полосато-клетчатым узором – вот вам и жительница Лазамеру или Хеомиры.

Приставать к пацанам с какими-либо требованиями они там не станут точно так же, как и косули к медведям где-нибудь среди тайги. Если представить иннеарскую жизнь в виде грандиозного банкета, то дамы (как и все остальные) смотрят в свою тарелку. Это только на киевских фуршетах мне приходилось многократно отмахиваться от назойливых старушек, оргазмирующих от моих жевательных движений.

«Они же о тебе заботятся!» – возражали даже весьма уважаемые мной поэты. Так какого же дьявола они не заботятся подобным образом о других представителях моего поколения из литературной среды? Берут своими пальцами бутерброд с тарелки в полуметре от меня и суют мне – ёлки-палки! – прямо в рот. Хотя некоторые из них и старше меня всего-то на 10–12 лет; откуда в них этот псевдоматеринский инстинкт? Притом ведь у них самих дети есть – что, не хотят ладить с такими мамашами?

Нет, ну представьте: живёт себе певец Прохор Шаляпин. Поёт, гастролирует, репетирует… Водит автомобиль, наконец. Проголодался – зашёл в ресторан и пообедал/поужинал. Закончил есть – вышел из ресторана и снова влился в свой бешеный рабочий ритм. Один друг у него для душевных бесед, другой для деловых отношений, третий для планов дать совместный концерт… Подруги – тоже: эта для интима, эта для бухгалтерии, эта для уборок и стирок, причём за достойную оплату… И вот давайте представим наряду с этим штатом знакомых некий персонаж в жизни Прохора (не важно – бабушка, дедушка, тётя, дядя, парень или вовсе жирафообразный робот), который то и дело при виде певца всплёскивает руками и сокрушается: «Ой, он же не поел! Ой, голодный! Ой, да его ж покормить надо, да посытнее!..» Спрашивается – на фига Шаляпину-младшему такое чудо в стимфалийских перьях?!

Я не знаю, что хотел сказать Создатель, оставляя в живых до глубокой старости таких особ, как моя покойная прабабка или до сих пор тянущий лямку 87-летний дед при прогрессирующем Альцгеймере и апломбе, как у наркома. Похожий вопрос у меня возникал, когда у меня проявлялась казеозная форма хронического тонзиллита: ну, что хотела природа сказать этими вонючками, выскакивающими из миндалин?

В Иннеаре если ты поэт, то тебя и знают как поэта. Никакой бакалейщик на тебя не посмотрит как на бездельника, который… ну, ещё и стишки пишет. И чтобы тебя знали по основному роду деятельности, остальным не нужно сидеть у телевизоров и искать нужный канал из ста или двухсот. Нужная информация приходит через воздушные каналы от самого Омиундра или более дальних звёзд. Да и что именно является нужным для Мылынчи, а что для Эрипона, решают они сами, руководствуясь той или иной частотой вибрации молекул живого кислорода. Никто им не диктует, что нужно налечь на тригонометрические формулы или основные направления программы такой-то партии, хартии, шмартии…

Я сам поздно понял, что не пожилым тётям должно нравиться моё творчество, а таким же сорванцам, как и тот, коего вытравили из меня. Однако что я имею на сегодняшний день: прихожу на литстудию (пешочком, хошь не хошь!), отдельные коллеги моего поколения здороваются со мной, спрашивают, как жизнь – а мне-то неловко как врать им, будто всё хорошо, так и нагружать их мозги истинным положением дел. Ну, я и отметаюсь из их «котла», ибо ни о Штирлице, ни о Тигипко, ни о Хиллари Клинтон поддержать беседы не могу. Ну, и тут же на меня пикируют бабушки (не столь по возрасту, сколь по сути личности: Белла Ахмадулина ведь не справляла впечатление бабушки, хоть ей и было за семьдесят!). И атакуют меня своим галдежом из фраз, у которых начало о снеге, середина об их внуках, а конец – о моём образе жизни. Словно какой дядя в штатском подослал их, чтобы у меня мозги быстрее атрофировались – и я не мог дальше писать ликвидных стихов. А бабки ж как: вроде и слушают моё кратковременное выступление, а на самом деле ухватят какое-нибудь слово с эпитетом, вырвут из контекста, запишут себе на обгрызенный листок, а потом типа восхитятся: какое, мол, удачное новое слово – доремифасолить! Им, во-первых, невдомёк, что в Интернете этот глагол упоминается не одну тысячу раз и не является моим изобретением (они-то мышку хоть умеют двигать, эти стололазки-фуршетчицы с торбами?), а во-вторых, кто там будет разбираться, что я хотел сказать строкой с этим словом? Им главное – показать, что они мне нужны как благодарные критики!

Также многие из них думают, будто я до сих пор трачу жизнь на ожидание одинокого Тр34 или А117 на просторах Киева. Любопытно, что если переизбирают президента Украины, то для них уже с этого дня президент новый. А обо мне кто там будет обновлять базу данных…

В Иннеаре она обновляется сама. А кому я (ну, или другой поэт) неинтересен, у того обновляется база данных о поступлении тех или иных тканей в промтоварном магазине «Чикопи». Двигалась бы в унисон времени и база обновлений в движении троллейбусов, но – не меняются там маршруты. Это киевский 5-й трамвай где только не побывал!

Отдельной «подкастой» среди тётушек Киева я бы выделил тех, кто при виде меня стопроцентно заводит разговор о жратве. И не просто о жратве, а о кормёжке – это несколько разные вещи.

Пришёл я как-то к маме из поездки в 2010 году – уставший, но перекусивший в дешёвом кафе. К маме в гости зашла 130-килограммовая Надежда Гавриловна (опять-таки имя с отчеством изменены). Мама спрашивает меня, голодный ли я. И тут – внимание! Я не успеваю открыть рот, как эта тётя-супертяжеловес писклявым голосом отвечает за меня: «Голодненький, голодненький!» Нормально? Это всё равно что я бы собрался писать ответ товарищу в соцсети, отошёл на кухню за стаканом чая, а мой гость от моего имени отправил бы моему другу что-нибудь вроде «ты дурак». Подобным образом отвечать за меня взяли моду и несколько много взявших на себя дам при литстудиях (да если бы хоть стихи писали достойные, а то бубнят и бубнят, как хороша весна и как плох терроризм!).

Иннеарская женщина может лишь с расстояния 20–25 метров наблюдать, как что-то очень светлое и креативное замышляют паренёк с синими волосами и его приятель с оранжевыми. Да и то это чуть-чуть попахивает дурным тоном, так как там любой художнице или скрипачке всегда найдётся что делать в своей тормутной «резервации». Помидоры – к помидорам, абрикосы – к абрикосам!

Надежда Гавриловна, убедившись, что я сыт, и не желая проигрывать в столь нелепой для неё ситуации, потом ещё доставала меня вопросом, что же я кушал. (Оно ей надо, если здраво посудить?) «Стёпу вашего вытащил из машины за шиворот, ногу отрезал и съел с аджикой!» – хотелось сказать.

Не просто так на TrollFace размещён комикс из двух картинок. Шагает парень к бабушке – его туловище изображено небольшой вертикальной линией. Возвращается назад – и оно уже представлено в форме круга.

Разумеется, поселить мальчишек только на севере столицы Иннеары, а вязальщиц и флористок – только на юге было бы перебором. Это то же самое, что если бы на Оболони были одни галантерейные магазины, а на Теремках – одни аптеки. Но вот поселение в каждом подъезде представителей одной конкретной тормуты – это самое то.

Впрочем, мой гектар в том самом лучистом перелеске тоже будет сугубо пацанским. Надо будет пообщаться с кем-то помимо своих братишек – так и междугородной попутки ждать не придётся. И, вопреки прогнозам земных очкастых змей, умеющих произносить слова «аминазин» и «галоперидол», с управлением я уж как-то сам справлюсь. В отличие от сотен тысяч агрессивных дельцов, не раз попадавших в аварии по собственной вине, но при этом и порога психлечебницы не переступавших.