Это было, как если взять самый лучший осенний день и возвести его в десятую степень. Белёсая дымка, влажное тепло, мир – совершенно жёлтый, паутина – и всё густо полито нерафинированным солнечным маслом. Мы скатываемся с моста и бежим по широкой аллее парка. По обе стороны – горько-душистые заросли. Хохоча, врезаемся в них, толкаемся, приваливаемся к дереву, целуемся. Листья засыпают нас, ветки царапают щёки, ноги спотыкаются о пеньки. А нам только этого и надо, мы только так и можем. Потому что мы – это они. Через губы, через ладони, через животы мы из владельцев айпадов и ботинок «Ecco» превращаемся в эти черенки и прожилки, щепки, мох, полоски коры и засохший шиповник. Вырастаем в настоящее. В правду. 

Дорога на Кавказ. В Грузию. Автобус мчится по серпантину. Бесконечно мелькает пунктир на асфальте и изгороди частных подворий. Местность прожарена солнцем. От этого на всём – рыжеватый налёт. Как всегда во сне, главное – не что происходит, а настроение. Весело, беззаботно, с песней и привкусом свободы на языке. Дальним планом – кислое вино – пластиковыми пригоршнями и приторные сталактиты чурчхелы, вечерняя малахитовость гор, фарфоровый месяц и чьи-то запылённые «олстары» у твоей кровати, которые мне хотелось сжечь. Я так и не поняла, вместе мы туда ехали или ты один. А может, ты мне просто рассказывал об этом. А может, мне казалось, что рассказываешь. 

И снова дорога. Тпереь – в Крым. И опять – серпантин. Ангарский перевал. Южный берег. Всё пронзительно осязаемо. Держу в руках море. Переливаю из горсти в горсть. Или, скорее, перекатываю. Оно не жидкое, а густое, точно крепкий вишнёвый кисель. В раскалённом песке можно печь утиные яйца, а углями гальки лечить ревматизм. Заплываю подальше, подставляю под солнце рот и глотаю – гречишный, липовый, акациевый. Одна. Ты – фонарём со снимков Анны Аден – в груди. 

Был еще четвёртый сон. Про лисёнка и твоего рыжеволосого сына.

Но я его не помню.