Зверёныш, ты стала зверем.

Юрий Крыжановский

Метафора «Кусочек шизофрении»

принадлежит Елене Шелковой. Спасибо.

«Кусочек Шизофрении» - так был назван ее Медальон. Она не снимала его со дня Его смерти и никому не позволяла прикасаться к нему. К телу – пожалуйста, к душе – Христа ради, но не к Медальону. Медальон был ее сакральным сгустком, как гроздь калины у лесной русалки за пазухой, – нечто, более важное, чем крестильный золотой крест под ним. Дешевая фенечка с Андреевского спуска – простая, но сделанная с необыкновенным вкусом, как и все, что Зверь дарил Зверёнышу. На рыжем шнурке, подобранном Зверем под цвет ее волос, болтался сумасшедший в своей геометрической правильности кусок малахита, которые Зверь, в свою очередь, подбирал под цвет ее глаз. И хотя волосы ее были крашеными, а глаза в темноте из зеленых становились болотно-карими, Зверь видел ее такой, какой намечтал: малахитовой хозяйкой киевской Медной Горы – Гончарки, Поскотенки, Детинки…

Они так и не узнали, как она называется: самая древняя гора над Подолом, открывающаяся неожиданным куполом с Пейзажной аллеи. Их Гора. Там даже вмятина на земле осталась. Проходят зимы, новые травы вгрызаются в почву стеблями, а вмятина остается, и ее видно издалека. Они лежали там, дожидаясь темноты и ухода туристов, чтобы заняться любовью, но всякий раз им мешали: днем – мажоры, вечером – художники. Однажды они почти начали, но испугали безумного скрипача, играющего на вершине Горы домикам и облакам: он суетливо подхватил свою скрипку и дал деру. Зверь и Звереныш долго смеялись, довольные своими выходками. Потом было Солнце и Горячая Трава. Трава пахла потом и полынью. Абсолютное блаженство.

На обратном пути он купил ей Кусочек Шизофрении. Просили, кажется, сто пятьдесят гривен, но плох тот еврей, который, имея русско-татарскую примесь, не найдет в себе таланта поторговаться на Подоле. «Да вы что! – Даю сто или ухожу». Тетка послушно метнула руку. На Звереныше в тот день была оранжевая майка и еще гирлянды давно порванных оранжевых бус. Оранжевые волосы. Оранжевое небо и, естественно, оранжевый верблюд. Верблюд был самым зримым из партии оранжистов, потому что созерцался исключительно внутренним глазом, который Зверенышу никогда не изменял, хотя ничего не видел. Они торжественно напялили на нее Кусочек Шизофрении и двинулись вниз, на Контрактовую площадь, к вечному Григорию Савичу Сковороде с его исконными владениями – парапетами, обсиженными хиппи и рок-музыкантами, бабушками и спудеями Киево-Могилянской Академии. Там их ждали: художница Наташка, волшебник и сказочник Андерсен, не просыхающий уже неделями, художник Блэк – в общем, Все Персонажи Волшебной Сказки – и вечная весна.

Было торжественно.

Любое мелкое событие со Зверем превращалось в Праздник или Катастрофу. Что первое, что второе, – есть одно. Две крайности одной сущности. Только бы не обыденность! Всякий познавший локальные цвета на картинах хиппи, уже не удовлетворится полутонами добропорядочных граждан.

… Когда Зверь ушел в Небесную Берлогу – продолжать охотиться на птеродактилей без нее, предсказав ей при этом, что она станет Зверем, - Звереныш сначала исдохла, а потом как-то неожиданно для самой себя воскресла, возмужала и ощутила в себе Его миссию. Миссия это состояла в том, чтобы нести Их Песню людям. Песня была странная, страшная и прекрасная. Всякий, услышавший ее единожды, уже не находил себе покоя и, снова и снова, на свой страх и риск, приходил под полную луну слушать, как поют волки. Иногда в их вое слышался детский плач, иногда – хрипы преисподней, иногда – церковный звон, но никогда в них не было ни кошачьего мяуканья, ни поросячьего визга.

Звереныш долго шла, неся на плечах Крест Их со Зверем Песни. Она обошла множество городов и весей и везде пела ее людям, а люди дарили ей подарки, призы, конфетки и множество всякой бессмысленной дряни, чтобы ей пелось легче. Но всё это Звереныш меняла на алкоголь и табак. Табак раздирал ее больное горло, а алкоголь, леча горло, душил ее растревоженную память.

Однажды Звереныш начала кашлять. Это продолжалось много дней подряд, но Звереныш боялась признаться в сроках и всем говорила, что простуда длится всего лишь третий день. Так Третий День стал Вечным, а Волшебный Доктор рассказал ей о Туберкулезе. Но поскольку Зверь умер именно от туберкулеза, Звереныш радостно приняла это предостережение и продолжала петь, потому что в глубине души знала: звери не болеют человеческими болезнями, а, если умирают, то только от любви. И тогда их души навеки соединяются в Небесной Берлоге, где каждое Облако – это маленькое животное – детеныш и прадед одновременно: недаром Зверь писал, что Поскотенку гладит «звериное облако».

Со временем петь становилось все труднее, а бросить табак на полпути к Небесной Берлоге и вовсе не представлялось возможным. Тогда Звереныш присела отдохнуть под раскидистыми ветвями старого-престарого дерева где-то далеко, около Южного Полюса. Кусочек шизофрении на ее плоской груди теперь отливал не оранжевым, а черным, потому что Звереныш состригла свои роскошные кудри и носила исключительно черную одежду. Черное притягивается к черному. К Зверенышу подошел Ворон Ка и спросил:

– Какого ты роду-племени, Же?

«Же» на его языке означало «животное»: Ворон был птицей и совсем не разбирался в млекопитающих: для него что волки, что бараны – все принадлежали к одному семейству. Он был еще слишком молод, даром, что стар, и не знал, что в мире песен и сказок именно бараны едят волков, а не наоборот, как написано в маминых книжках.

– Я – волк, – гордо ответила Звереныш, - только еще совсем молоденький: волчонок. А ты кто?

– А я – Ворон Ка, – гордо ответила птица.

– А Ка – это значит «кар»? – наивно спросила Звереныш.

– «Ка» по-египетски значит «душа», - важно ответил Ворон и удивился собственному смущению.

– Здорово, - прошептала Звереныш и закашлялась.

– А почему ты куришь уже третью сигарету? – с неожиданной яростью спросил Ворон Ка.

– Потому что я – маленькая и боюсь, - резко ответила Звереныш и слегка оскалилась. – Вот если ты возьмешь меня на свое крыло, я смогу убить кашель, и долететь до Небесной Берлоги, и тогда донесу всему свету свою песню.

– А что это за песня такая? - спросил Ворон – и тут же осекся. Потому что Звереныш так зарычала на него, что стало ясно, что Песню Ту Ворон услышит от нее только в том случае, если станет, как минимум, Белым Лебедем.

Но, к сожалению, черные вороны по кличке Ка НИКОГДА не становятся Белыми лебедями по кличке Лю. Так уж устроен мир.

В общем, сделали, как решили. Ворон поднял Звереныша на крыло и полетели они к Южному Полюсу. Они летели вполне мирно, даже приятно, по дороге почти не ссорились, разве что, из-за политики, ну, да это пустяки, и только один раз Зверёныш чуть не соскочила с его крыла, когда Ворон задел клювом ее Кусочек Шизофрении. Она вся как-то внутренне сжалась и, готовясь к атаке, зашипела:

– Никогда, слышишь, НИКОГДА НЕ ПРИКАСАЙСЯ К ЭТОМУ!!!

А Ворон смотрел на нее полузакрытыми глазами и летел все выше и выше, не обращая внимания на ее слова. Ведь он был Ворон, а не Волк, и не понимал языка животных.

Когда они поднялись на такую высоту, что Солнце сделалось жареной оладьей, Звереныш неожиданно заплакала и попросила:

– Дай мне его съесть.

– Но это – не Пирожок, - возразил Ворон.

– Это – Солнце. Оно – Живое. – Вот именно! Мы, волки, как раз питаемся Живым.

– Людоедка, - засмеялся Ворон, - и отломил ей Кусочек Солнца. На вкус он был похож на кусочек Шизофрении, если предположить, что духовное могло бы когда-то материализоваться в хлеб насущный. То есть: оно было таким же прекрасным, но при этом менее сакральным и менее возвышенным. В Кусочке появилась какая-то спокойная обыденность, и Зверенышу стало тепло-тепло в животе от его Инаковости по отношению к Кусочку Шизофрении.

Так Зверёныш съела Сердце Ворона.

Впрочем, Вороньему Сердцу было не вполне уютно в животе Зверёныша. На него уже начали действовать хищные кислотные соки, какие встречаются только у волков, и Ворон решил во что бы то ни стало вернуть себе свою собственность.

– Давай, Же, выплевывай скорее мое сердце.

– Но зачем? – удивилась Звереныш. – Мне с ним уютно и тепло. И я меньше кашляю. Твое Сердце греет мне грудину и глотку, оно как бы горит изнутри. Оно поможет мне допеть Мою Песню.

– Я НЕ ЖЕЛАЮ, ЧТОБЫ МОЕ СЕРДЦЕ СЛУЖИЛО СРЕДСТВОМ ДЛЯ ТВОЕЙ ПЕСНИ.

Так Ворон Ка заставил Звереныша вернуть ему Сердце. Звереныш обиделась и сорвалась вниз на землю. А Ворон, довольный возвращением своего нехитрого имущества, полетел дальше, с растерзанным сердцем, между пагодами и куполами, между лугами и покосами, между волками и баранами. Только почему-то он уже никому не говорил, что его зовут Ка, а представлялся очень сдержанно и лаконично:

– Ворон.

… Продолжение нашей сказки – неожиданно житейское. Звереныш вернулась с Южного Полюса на землю, в родной город Киев, и снова стала девочкой в черной одежде с Медальоном на груди. Она к тому времени уже так сильно кашляла, что табак начал даже лечить. Тем более, что к последнему примешались разные травы.

Но самое печальное, что Звереныш перестала петь. Разлука с Вороном так повлияла на нее, что она стала подолгу сидеть у могилы Зверя и плакать обо всех сразу: о Звере, о своей единственной к нему любви, ждущей ее в недостижимой Небесной Берлоге, о мимолетных кружениях с Вороном и о незабываемом вкусе огня, которым его Сердце грело ей горло.

Однажды ранним утром Зверёныш возвращалась с Кладбища и решила зайти в кусты по-маленькому. Людей не было, и бояться волкам в такое время – нечего. Когда она пописала и вышла из кустов, она вдруг с ужасом обнаружила, что Медальона – нет.

КУСОЧЕК ШИЗОФРЕНИИ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗ.

«Это расплата, – в панике подумала Звереныш, - это наказание Зверя за Ворона, за то, что я дала ему прикоснуться к Медальону, за то, что съела Кусочек Солнца и даже сравнила его с Кусочком Шизофрении, которая – выше и лучше Солнца!», - тысячи мыслей промелькнули у нее в голове. Она начала судорожно метаться среди кустов и не заметила, как к ней подошел Стукач.

Стукач был невысоким худощавым малым и чем-то напоминал Фагота Коровьева из «Мастера и Маргариты». Он приблизился к Зверенышу и елейно попросил сигарету. Волки не отказывают калекам, маргиналам и бандитам. Звереныш вытащила пачку. –

- Ты что-то потеряла, девочка? – продолжал юлить Стукач.

– Очень ценный Медальон, который дороже всего на свете, – запальчиво ответила Звереныш, – помоги мне его найти!

Поскольку Стукач слово «дорогой» соизмерял только с денежными знаками, он решил, что напал на золотую жилу и… привел подставу.

Подстава состояла из трех воинов Беркута в спецзназах, которые окружили Звереныша с девяти сторон (с десятой был Стукач) и надели на нее наручники.

Так началась ее личная миниатюрная «Охота на волков».

На пресловутое «По какому праву?!», воины ответили Зверенышу, что Стукач – на самом деле известный в Городе наркоман-рецидивист по кличке «Чапа-попугайчик». В кустах найдена ширка, а она, Звереныш, лазала по этим кустам рука об руку с опасным преступником. Все три воина были столь же похожи по форме, сколь отличны по содержанию. Первый был Добрым: он охранял Звереныша, пока не приедет опергруппа, и неловко прятал глаза, то и дело жалостливо посматривая в ее сторону.

Второй был Дебильным: на просьбу Звереныша «сделать звонок другу», он ответил:

 – Мы не в Америке. Это Украина, детка.

Третий был Главным: самый немногословный, наглый и циничный. Именно он руководил операцией и, в отличие от Дебильного, угрожал мало, но команды отдавал четкие. …

Наконец произошло чудо, и Фемида вспомнила, что она забыла в этой гребаной стране. Слегка поцарапав лапки, Звереныша отпустили на все четыре стороны.

Звереныш вышла за кладбищенскую ограду. Кусочка Шизофрении больше не было. Зверя тоже не было. Небесной Берлоги не было. Ворон улетел, прихватив с собой Сердце и Душу по Имени Ка. Голос от постоянного кашля у Звереныша исчез, и нагреть Песню, чтобы она разгорелась, сделалось отныне совершенно невозможным.

Тогда Звереныш села на кладбищенскую оградку и заплакала-заплакала-заплакала. Потом она встала, утерла слезы и отправилась домой – нажимать на клавиши своего волшебного компьютера и писать эту сказку.

Так Звереныш стала Зверем.

                                        конец