«…И в той долине два ключа:

 Один течет волной живою,

 По камням весело журча,

 Тот льется мертвою водою…»

           А. С. Пушкин.

           Культурная жизнь России в последние десятилетия, после наложения запретов на запреты, подверглась засилью не только эротики и порнографии, не только нецензурной лексики, но и экспансии сомнительного качества газет, книг, фильмов, художественная ценность которых, в лучшем случае, вызывает недоумение. Даже некоторые наши известные деятели культуры не смогли в этом нахлынувшем потоке плевел отделить ценные зерна и, назовем вещи своими именами, просто растерялись.

           Хорошо помню выступление Станислава Говорухина на заседании Государственной думы и его негодование по поводу опубликования «Луки…» Баркова. Хочу сразу расставить все точки над «i» и подчеркнуть, что речь пойдет не о содержании того или иного сочинения (понимая, что без этого не обойтись), а о целесообразности публикации спорных произведений и о внутренней цензуре в частности. Одним из главных аргументов, который привел знаменитый режиссер, был довод, что до настоящего времени на протяжении сотни лет никому в голову не приходила мысль вот так, запросто, без всяких многоточий, рубануть эротическую правду-матку на страницах уважаемых изданий. Надо отметить, что сама поэма не произвела переполоха в литературной среде (думаю, многие не только о ней слышали, но и знали даже, возможно, наизусть, как автор этих строк – говорю без хвастовства и покаяния). И, разумеется, факт публикации не остался незамеченным литературоведами и простыми читателями. « Что в этой поэме запретного и эпатажного?» - удивятся противники всяких запретов и любители острых эротических «блюд».
          Позвольте возразить: вопрос не самый главный. На мой взгляд, значительно важнее решить: как далеко мы готовы пойти, продвигая барковиану «до самых до окраин»? Согласны ли мы (общество во всем культурном, возрастном, этническом и религиозном многообразии) читать пародию на «Точильщика» Николаева (с первыми двумя буквами «Др…»), готовы ли наши дамы и девушки умиляться и восторженно приветствовать «есенинские»? стихи Анакреона Клубничкина, что скажут любители Лермонтова, прочитав эротическую поэму-подражание «Демон»? А как вам покажутся переделанная под Гомера «Бл…, или Троянская война» и «трогательный» юмор в трагедии «Король Бардак Пятый»? В своих воспоминаниях Л. Шуберт утверждает, что даже актрисы (надо думать, не из «деликатного» высшего сословия) отказывались от роли Софьи в комедии (со слегка измененным текстом) «Горе от ума», считая эту роль вульгарной. Список выдающихся (без кавычек) произведений можно продолжить: «Григорий Орлов – любовник Екатерины», «Сказка о попе Вавиле, о его жене Нениле», «К старым бл…», «Пров Фомич», «Чем я мужу не жена»…

           Конечно, все мы понимаем, что не было бы столько эротических сцен и многоточий (вместо слов и строк) у Пушкина в его поэтических трудах, если б не то огромное влияние, которое оказали на него фривольная поэзия Баркова и «оды» других «непристойных» стихотворцев. Исследователи творчества великого поэта и самому Пушкину приписывают ряд монументальных эротических произведений (назовем только одну балладу «Тень Баркова»). «Грешили» написанием барковианы П.С. Потемкин, В.А. Озеров, Н.И. Николаев, П.В. Шумахер (последнему приписывают даже авторство «Луки»). Но у кого язык повернется назвать все их работы похабной заборной поэзией и прозой? А что происходит в нашей литературе сейчас? Давайте прислушаемся к словам Андрея Вознесенского: «Вспоминаю Баркова – учителя Пушкина, которого у нас считают порнографом. Но в сравнении с тем, что происходит сейчас, это идиллическая, целомудренная порнография… У нас никто не понимает, что Барков – это учитель Пушкина».

           На мой непросвещенный взгляд , если только говорить об эротической поэзии, Александр Сергеевич так и не смог превзойти своего учителя («Лука» популярнее и, если хотите - значительно сильнее «Гавриилиады» Пушкина). Но многие известные литературоведы сомневаются, что поэма «Лука…» принадлежит перу Баркова и написана в период с 1750 по 1768 годы, т. е. в период расцвета творчества Ивана Семеновича вплоть до его смерти. Некоторые исследователи (П. Н. Берков, К. Ф. Тарановский) не исключают, что автором «Луки» мог быть брат Пушкина – Лев Сергеевич.

           Хорошо помню, с каким трудом (в свое время) в Питере мне удалось достать копию письма запорожских казаков (на милую нам сейчас «туретчину») и рукописную копию текста «Луки». Каково же было мое удивление, когда спустя годы, я прочел печатный вариант, так «прославленный» в Государственной думе, и этот вариант «Луки» значительно отличался от варианта моих знакомых «историков» с берегов Невы. Через какое множество рук за два столетия прошла копия эротической классики, переписываемая из поколения в поколение, чтобы дойти до наших дней в столь измененном виде? Поистине: рукописи не горят! И только всенародная любовь к Баркову и «Луке» на протяжении стольких лет смогла сберечь удивительную поэму. Но как этого не смог разглядеть депутат Говорухин?

           Вот мы подошли к одному из главных вопросов. Так запрещать или разрешать столь уважаемые тексты? «Быть или не быть», читать или не читать, печатать или не печатать также актуально в наше время, если не больше, как и во времена Шекспира. А где логика и трезвый расчет? Если запретить (не дай Бог – сжечь!), тогда как узнать все то, без чего русская культура и словесность не будет полной и многогранной? С этим, думаю, трудно поспорить любому полемисту. Для себя я давно нашел ответ, посещая наши знаменитые музеи и библиотеки. Не все надо выставлять на всеобщее обозрение в залах, и не потому, что мало места. Некоторые шедевры, как кому-то не покажется это странным и противоречивым, надо держать в запасниках.

           От классиков давайте перейдем к нашим современникам. Как бы многие хотели, чтобы была только одна «живая вода» и только писатели, несущие «вечное, доброе, светлое». Но этого, видимо, не будет и в «светлом» будущем. Можно предположить, что все эти авторы утописты и идеалисты, пытающиеся нас «поселить» в волшебном «Городе солнца». Но их «порыв» хотя бы понятен и, не побоюсь показаться наивным, благороден. А что преследуют те «творцы», составители шокирующих сенсаций «ниже пояса» или продолжатели дела молодых несмышленых подростков и взрослых пьяных «юмористов», выплескивающих свое «вдохновение» на заборах? Никто не спорит, что в этой народной «живописи» присутствуют, иногда, уникальные полотна (опять пишу без кавычек) и некоторым из этой пишущей братии не занимать однобокого таланта. Чтобы быть до конца честным и беспристрастным, необходимо сказать, что если в России соответствующие надписи на стенах и заборах, мягко говоря, воспринимается не однозначно, то количество противников ненормативной лексики, когда мы бываем за границей и слышим «родные крепкие выражения» из уст иностранцев, учившихся когда-то в наших вузах, резко падает. Мало того, выскажу совсем «крамольную» мысль, что многих «руссо туристо» охватывает некая гордость за наш поистине могучий и, несомненно, интернациональный в этом качестве, язык. Вот такое раздвоение личности и мнений в зависимости от местопребывания.

             Все мы помним знаменитое «Письмо…» Высоцкого:

           «Проникновенье наше по планете

             Особенно заметно вдалеке:

             В общественном парижском туалете

             Есть надписи на русском языке!».

             Стоит ли всю эту «правдивую» заборно-туалетную или подобную «культуру», какая бы она «выдающаяся» не была, выплескивать на страницах печатных изданий? Еще один важный парадокс: как быть с нецензурными словами и текстами, если сама цензура приказала долго жить? На «нет» и «суда нет»? На одном из литературных порталов, в порыве полемики и в качестве доказательства (не понимая, что таким образом невольно «пропагандирую» и «рекламирую» то, против чего выступаю), я вбросил возмутительные и шокирующие отрывки из опубликованных книжек, которые, думаю, в конечном итоге никого не удивили. Да и вряд ли любого читателя, ежедневно бороздящего безбрежный интернетовский океан, можно эпатировать скандальными текстами. Так что делать, если написано так, как и не снилось пьяному сапожнику, ну совсем «ни в какие ворота»? Может в этом случае тексты про то, что «ниже пояса» было бы логично туда же и отправлять?

             Разве безобразное и отвратительное лучше или хуже похабного ? Разве некоторые «произведения» без намека на эротику не бывают вульгарными? А что делать, если текст просто примитивный, несуразный или абсурдный? В этой статье я попытался глазами обывателя посмотреть на крохотный кусочек огромного пласта под названием «поэзия», быстро продвигаясь от поэтического Олимпа (Барков, Пушкин…) к самому подножью и взглянуть (одним глазком) на странную и не совсем понятную мне «песенную поэзию». Согласитесь, что содружество строки с нотой иногда приводит к поразительному, если не потрясающему результату. Лучшие стихи наших поэтов всегда приковывали внимание талантливых композиторов, может быть поэтому в любимых песнях тексты звучат сильнее и музыкальнее, а мелодия поэтична? А что сейчас?

               Зачастую, музыка звучит значительно лучше, чем «стихи», если беспорядочный набор нелепых рифмованных слов так можно назвать. Давайте рассмотрим только «безобидный фольклор», начиная с самых простецких песенных шлягеров:

           «Я за фунты, за франки, за кроны ли

            Не поеду потеть за бугром.

            Выдавайте зарплату патронами,

            Что почём - разберёмся потом!»

            Удивительно, но фраза «выдавайте зарплату патронами» стала крылатой, вошла в обиход и часто использовалась другими авторами. Следующая песня с «поэтическим» названием «Два кусочека колбаски» (радует, что не «Два стаканчика водочки» и не «Два шприца марафетика») произвела фурор не только среди молодежи, но и среди боссов ТВ, судя по тому, как часто она «гремела» с экранов:

           «Два кусочека колбаски

             У тебя лежали на столе…»

             Не менее «волшебно» звучит имя главного героя в одноименной песне: «...уси-пуси-муси-муси…». Немного странноватое имя у «миленького», но, надо признать, завораживает и возбуждает («я дрожу, я вся во вкусе»). В целом – фантастика! Пять баллов по пятидебильной шкале.

            «...уси-пуси-муси-муси,
             миленький мой,
             я дрожу, я вся во вкусе,
             рядом с тобой...»

             Вот еще одна, очень популярная бесхитростная и безобидная песня-вопрос:

            «Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо.

             Может, дам, может, дам, чё ты хошь.»

             А как обстоят дела у наших классиков? Бывают ли у них «спорные» тексты? Давайте посмотрим:

            «Что ж ты, милая, смотришь искоса,

             Низко голову наклоня?»

             Понятно, что этот вопрос в песне задает не требовательный подмосковный окулист, понятно, что «милая» смотрит не в замочную скважину, «низко голову наклоня», как понятно и то, что именитым и не очень именитым поэтам надо быть одинаково требовательными к своему творчеству.

             Никто не призывает бороться с лубком, напрочь искоренить шутовство , примитивизм, полностью запретить «валять Ваньку», приколы и рифмованное сквернословие. Но неужели трудно понять, что тупая халтура, как бы она не маскировалась, не приукрашивалась и не называлась, никогда не превратится в «белого лебедя», а «гадкой» уж точно останется «по гроб». Думаю, что поэта или прозаика, как и простого смертного, надо «встречать по одежке», особенно, когда он виртуально «гуляет» по страницам литературных порталов в домашних тапочках и семейных (простите) трусах, тем более, без них. Публичность подразумевает соблюдение неких этических норм и правил приличия. Почему бы им не следовать? И еще один «маленький» вопрос. Для всех поэтов. Ведь всем известно, что в России поэт больше (а не меньше), чем поэт. Почему нельзя быть просто поэтом?. Настоящим русским поэтом (если не по масштабу, то по позиции), как Николай Гумилев, который твердо и смело, со всей ответственностью заявил:

            «Высокое косноязычье

             Мне даровали неспроста…»

             Всего пять слов, а как много сказано…

             Интернет бесцеремонно ворвался в каждый дом, поколебал в нас прежнее заслуженное уважение к книгам и нагло исковеркал расписание «свободного» времени теперь уже бывшего книголюба. Столь противоречивого явления в нашей жизни еще не было. Какими только эпитетами не награждают «липкую» паутину, называя ее то «всемирной помойкой», то «самым гениальным изобретением человечества». Как бы многое не давал интернет, но и многое он «украл» из нашего прошлого и настоящего, хотя, по большому счету, все мы прекрасно понимаем, что любое изобретение (от бумеранга до интернета ) нейтрально по своей сути и все зависит от того, в какие руки и головы попадает новое достижение науки. Открывать или не открывать ящик Пандоры – каждый решает сам, но открывший его, не сможет больше закрыть, как бы он не старался. Если раньше мы что-то искали в книжных магазинах месяцами и годами, то сейчас на это уходят минуты. Но при этом, одновременно, хлынул такой поток ядовитой «мертвой воды» и заборно – туалетной «культуры», что литературное «ЖКХ» (Журнально-Книжное- Хозяйство) не успевает отправлять эти потоки в «очистные» (да простят меня высокие начальники) редакторские сооружения. Не верите? Попробуйте опубликовать свое совершенно невинное, пусть и «капризное детище» в некоторых СМИ без предварительной ЦЕНЗУРЫ! «Какая цензура? Просто в НАШ журнал мы никого не пускаем в грязной обуви. Возможно, где-то цензура и есть, а в НАШЕМ журнале – предварительный ПРОСМОТР!».

              Как на столь острую тему не попытаться сказать несколько слов и поразмышлять о цензуре? Не о той цензуре, о которой рассуждают и спорят, начиная с пятого века нашей эры, когда католическая церковь, возглавляемая папой римским Геласием I, запретила целый ряд книг. Не о предварительной цензуре в России, созданной по указу Петра I от 1720г. Не о цензуре 1884 года, когда впервые в России цензоры провели «чистку» библиотек (если считали книгу и ее содержание недопустимым, рукопись сжигали). Не о цензуре в наше время, а о цензуре, которая во все времена всегда с нами, о внутренней цензуре или самоцензуре.

             Несколько лет назад в Казани Общественная палата подняла проблему свободы слова в СМИ и объявила о разработке хартии журналистов. Было провозглашено, что некий свод морально-этических норм журналиста должен стать элементом самоцензуры. От себя добавлю, что писать Хартии (как и все на букву «Ха») у нас в стране умеют, а вот с соблюдением морально-этических норм не просто проблема, а самая настоящая катастрофа. Понимаю, что вопрос о цензуре не только политический, философский, но и морально-нравственный, идеологический, религиозный. Не берусь на столь сложный вопрос отвечать, т. к. не являюсь экспертом в данной области, но и молчать не имею права. Молчать в данном случае – аморально. О молчании, думаю, лучше всего сказал Мартин Нимеллер, пастор, узник Дахау: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не был коммунистом. Потом они пришли за социалистами, я молчал, я же не был социал-демократом. Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не был евреем. Когда они пришли за мной, больше не было никого, кто бы мог протестовать».

             Вывод: молчание и равнодушие (когда надо кричать) приводит к непоправимым бедам. Не сомневаюсь, что внутренняя цензура должна быть у каждого, кто взял в руки мел, уголек, краски, ручку, ноты, клавиатуру, микрофон… Но, признаюсь, нет уверенности в том, что «самоцензор» будет беспристрастным, неподкупным и справедливым «судьей», что он не пойдет на поводу у автора. А что делать, если автор и самоцензор, прошу прощение, «два сапога пара» или того хуже, когда автор (он) и цензура (она) – «одна сатана»?

             Вывод: внутренняя цензура - не панацея.

             Сегодня у меня только одни вопросы. Если эти строки дойдут до широкого читателя, то, позвольте всем задать два вопроса, один из которых прозвучал (как и ответ на него) в статье «Самоцензура» ( "Neue Zurcher Zeitung"): «В берлинском оперном театре Deutsche Oper из репертуара была исключена одна из постановок. Зрители теперь не смогут увидеть оперу Моцарта «Идоменей», рассказывающую о силе богов и человеческой любви… Предполагаемым камнем преткновения стал режиссерский ход в эпилоге: по замыслу постановщика, Идоменей, царь Крита, выносит на сцену отрубленные головы Иисуса, Будды и Мухаммеда. Это заявление директора Deutsche Oper взбудоражило общественность в Германии. Деятели искусства, интеллигенция, а также политики расценили решение Кирстен Хармс как унизительное и характеризуют его даже как сумасшествие. И они правы. Поскольку… нет ничего важнее, чем свобода искусства».

              Нет ничего важнее, чем свобода искусства? Или есть?