приму в себя - взорвусь - и Ты, Творец,

найдёшь во мне источник Мирозданья.

любовь к Тебе - Начало и Конец...

Я стоял в тоскливом пасмурном поле, немного холмистом, у ног, кажется, был какой-то невзрачный водоём, а по сторонам можно было увидеть редкие и голые деревья. Было пусто, только бездонная и ропщущая предгрозовая тишина.

Вдруг справа от меня, как будто с неестественной быстротой перенесясь сюда с чёрного от скопившейся в нём воды восточного неба, появился огромный легион воронов. Он, казалось, уходил в самый горизонт, сливаясь там с такого же цвета тучами, грозившими вот-вот взорваться. Я услышал внутри себя, или рядом – этого я даже не успел понять -  чей-то голос: «Не может быть…» А они стремительно, с каким-то почти неправдоподобным отчаяньем предчувствия смерти, летели в мою сторону, производя шум своими будоражащими криками и взмахами крыльев.

И – раз! – мне показалось, что небо, наконец, обрушило в миг всю воду одним грандиозным выплеском, и всё пространство от него до земли затянуло сплошным непроглядным занавесом. Но тут же занавес упал и оказалось, что буйная вода по-прежнему заперта в тучи, и на востоке уже начинают вырываться из этой заряженной массы короткие вспышки нетерпения. Только птицы исчезли.

Я без единой мысли, но с каким-то странным предчувствием, от которого мои глаза раскрывались до выражения ужаса, побрёл в сторону своего видения, словно кто-то вёл меня туда, взяв за руку своей неощутимой рукой. И вскоре, приближаясь, я заметил там на земле какое-то невероятное, могучее встречное движение. В нарастающем волнении я стал ускорять шаг с неясным чувством, что там найду что-то давно потерянное и дорогое, и…

Это были вороны. Они нескончаемой плотной волной шли мне навстречу, ступая по земле. Я уже бежал, когда, наконец, смог различить их, и это заставило меня встать и замереть на месте, будто парализованного. Ни одна мысль так и не посетила мой поражённый мозг. Я просто стоял, всё больше врастая ногами в землю, а глазами – в неотступно приближающуюся и растущую чёрную массу.

Они шли ровно, размеренно, все, как один; не было множества птиц – было их большое единство. Когда оно было уже настолько близко, что я стал различать частокол из мощных клювов и россыпь помутнённых матово-чёрных глаз, меня охватил страх. Молниеносная череда каких-то катастрофических образов пронеслась в голове, мне захотелось бежать от этих тупых голодных тварей, готовых – так мне казалось – растерзать меня и убивать друг друга за то, чтобы каждому достался кусок моей плоти… Но вместо этого я  медленно сделал шаг в их сторону, потом ещё шаг…

Боже!.. О, Боже!!!… Они без крыльев! У             них            нет            крыльев!!!   Господи!!!

Я бросился в эту волну бескрылых птичьих тел, шагающих дальше, не замечая меня, не глядя на меня, не глядя никуда. Я уходил в неё всё глубже и глубже, судорожно поворачивая голову, будто ища что-то, с ужасом всматриваясь в их бока –  без следов крови, с выступающими светловатыми на фоне оперения отростками, продолжением которых должны были быть крылья. Не знаю, сколько я шёл так, пока не почувствовал ногами, что твердь подо мной стала мягче, глаже и… чернее! Нет! Нет!…………………………………………….НЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Я поднимал с земли пернатые обрубки, поднимал, поднимал, коротко взглядывал на них, бросал на землю – и снова поднимал, и останавливался, и держал их на своих ладонях, и переводил взгляд на птиц, которые всё никак не кончались и шли, шли… И я бежал между ними, я метался, я бессмысленно протягивал им их мёртвые куски, а они шли, обходя меня, не видя ничего, шли, как зачарованные, ступая по своим крылам. Я в последний раз поднял охапку потускневших крыльев, судорожно прижал их к себе, при этом крупные жёсткие перья захрустели, надламываясь…

Господи, мои любимые птицы!…

Я рассыпался по земле вместе с выпущенными из рук крыльями, лицом всё к такому же серому и безразличному небу. Его пустота больно входила в меня через глаза, и я закрыл их. А ещё через мгновения отчётливо почувствовал, как по ногам стали ступать цепкие, упругие лапы, несущие на себе тяжесть крупного тела птицы. Затем ещё одна пара лап, и ещё, и ещё…

Птицы стали непрерывно идти по мне, от ног до головы, бесконечным потоком. Я ощущал на всём теле прикосновения равномерно шагающих конечностей, со всех сторон мне слышался шорох многих тысяч движущихся птичьих тел; шелест лежащих на земле перьев под когтистыми лапами казался мне невыносимо громким, рвущим мои перепонки. И те же твёрдые и острые когти то и дело кололи моё лицо, особенно больно было, если птица наступала на прикрытые глаза. А по временам, как будто жалея и лаская меня, моего подбородка, носа или лба касались, коротко поглаживая, ненужные больше хвосты.

Я не знаю, сколько продолжалось это молчаливое шествие. Может быть, я даже уснул, погребённый под этой траурной волной, и миллионы птиц прошлись за это время по моему изнурённому телу. Но очнувшись, я понял, что кромка этой волны уползает от моего колена по бедру, до пояса, потом до груди, и ни одна новая лапа не всходит больше на мои человеческие конечности. Наконец, последняя пара прошагала по моему исцарапанному, онемевшему лбу и всё закончилось…

Теперь я лежал головой на запад, разбитый, дослушивая измучивший меня шорох удаляющихся изуродованных существ. Теперь, затихая, он уже напоминал плеск прибоя. И чем дальше уходило это море, тем плотнее и ярче становился свет повсюду вокруг меня. Я всё ещё не открывал глаз, я не хотел и не мог – мои веки превратились в какой-то густой тяжёлый осадок и прилипли к ним. Но когда  глухой шелест позади моей головы совсем затих и я уже не помнил, отчего он звучал здесь, этот вездесущий свет набрал полную силу и даже сквозь закрытые веки слепил меня и, проникая, колол, резал, давил мой мозг.

Я хотел закрыть лицо руками и понял, что у меня нет рук. У меня не хватило сил даже почувствовать испуг, а только бессознательно я попытался пошевелить ногой или туловищем, привести себя хоть в какое-то движение, и тогда я заметил, что и ног у меня тоже нет, и весь я остался только невидящими глазами и воспалённым мозгом, пульсирующим вместо сердца. И в такт ему пульсировал свет, с каждым толчком приближаясь ко мне и делаясь плотнее. Вибрация становилась чаще и сильнее, и когда свет замкнулся за мной и втолкнул в себя, она стала одним непрерывным его движением, одним нестерпимо высоким звуком. Наверное, я открыл глаза, потому что внезапно почувствовал, что мой мозг до предела наполнился этим концентратом света и звука и взорвался, разлетевшись новорожденными звёздами в создаваемой ими вселенной…

……………………………………………………………………………………………………………..

Что со мной происходило дальше и сколько времени, я не знаю. Вероятно, меня просто Не Было.

А потом я родился. И живу.

Живу.

Не знаю, жил ли я раньше. Но кажется, до рождения было… Нет. Не помню. Не помню ничего до того, как я стоял в тоскливом пасмурном поле, немного холмистом, и у ног, кажется, был какой-то невзрачный водоём, а по сторонам – редкие и голые деревья… Но сколько бы я ни жил, здесь, после рождения, во мне всё время живёт безначальное знание, что если я умру, – а ведь с другими, похожими на меня, это случается, – то на землю упадёт одна обескрыленная птица.