Искусственные спутники
Дата: 27 Липня 2009 | Категорія: «Поза рубриками» | Автор_ка: Нёёбо (Всі публікації)
| Перегляди: 815
_
Скелет в шкафу, сто раз убранный, казалось дальше, и бубен за окном отбивает в дух чьими-то руками музыку. И эти странные мысли, что сбивают совсем с толку, казалось, достичь потолка не так сложно, распахнуть себя по створкам. Творог, что настаивали под горячей батареей, когда я лежал на кровати под тлеющими свечами, весь мир, уже не раз побывавший за моими лопатками, я уходящий, вы остающийся. В посмертном уже нет стремления изменить себя, заставить молчать голову, окрасить цвет глаз в горящие, развинтить тело и снова собрать из него головоломку. Чтобы никто, ни один человек, не смог осознать и понять, что есть ты.
Сверху всё огромное, снизу - выглядит улыбкой горюющего мима, в белом длинном льняном платье. Вся любовь, выглядит пауком, пускающим пальцы, любовь человеческая, пристрастная, что находится в, а не вне круга. Так смешно, когда он лежит на кровати, маленький, или они бегают с важными лицами, красными, потными ладонями, важные, так смешно созерцать их мимолетные линии, под давлением несущейся планеты с немыслимой их мыслям скоростью.
Им кажется, планете есть до них, извергающих проклятия в нее, разлагающихся в нее, карабкающихся в нее, сверлящих ее. Ей нет никакого дела, она великая, как тот же великий человек, которому по большому счету тоже нет никакого дела.
Целыми днями они вкладывают себя в незначащее время, добиваются, чтобы их признали, добиваются каких-то целей, ничего не значащих, никому не нужных. Они голограммы.
Мы много раз стояли на балконе здания, курили долго, чтобы не возвращаться. Чем дольше ты держишь в руках окурок, тем длиннее растягивается время. Мы всегда знали, что мы единственные оттуда, двое, страшное число, двое. Когда один, можешь взять и повеситься, когда двое, в глаза закрадываются биллионы жизней, от осознания которых уже ни за что не спрятаться ни за одним засовом.
У меня был друг, который после лежал холодный в гробу, отпеваемый церковью, его любимая шептала около моего плеча -открой глаза, открой глаза - зная что глаза зашиты, язык вынут, и он больше никогда не посмотрит на нее, не заговорит с ней. В этом знании она продолжала шептать - открой глаза открой глаза. Люди всегда боятся думать о правде, потому что она способна сковырнуть телесную оболочку и вскрыть дух.
плакать хочется
какая-то определенность того
что ничего не будет, одно это
ничего настоящего
даже когда время, некуда выйти и нечего там делать, негде там сидеть, лежать, сплошной материал вокруг, тот же из чего состоишь и ты, только холоднее и ровнее.
Под каждым куском мяса кроется бант духа, завязанный богом узелком, на счастье.
Всё видит, что для тебя эта планета чужая, что здесь ты как единственное темное пятно на кровавом месиве, что всегда ты найден и опознан, мягкий комок грусти, белый цветок свежести, обманутый намерением пройти через все это и не раз
Когда ты был мужчиной, все женщины склоняли головки тебе на колени и мямлили, мямлили о боли и о страхе, а ты был один и ты был свят, потому что жил в первый раз. Потом ты убил нескольких человек и пару мух и перестал быть святым.
Это огромный вязкий отпечаток на твоем сознании, и теперь ты не можешь просто взять и перестать, приходится по своей же прихоти бежать в колесе белкой за незримым - нирваной, свободой, чесностью.
Пару раз тебя находили повешенным, несколько раз ты лежал на дне реки, и тебе было уже почти все равно, когда тебя вскрывали. В этот раз, тебя вскрывает он.
Что он видит в тебе, пустоту ли, себя ли, сплошной мозг или сон или море. Где был он, все это время, пока сменялись времена и люди облачались в надоевшие оболочки, пока убивали друг друга любящие мгновенно словесным ядом, когда у тебя столько раз уже не оставалось будущего. И ты падал.
Звездное место радости, где ты встречаешься с ними.
Ты дергающий пальцами и всем телом и совсем не вписывающийся в декорации их театров, один или с кем-то под руку вышагивал по дощатым, а после асфальтовым мостовым.
И так смешно и так мощно хохочешь ты над ними сверху на мосту с лицом прошло вековой фрески, что мне становится уже не страшно.
Одинокая старуха стоит и плачет около ограды больницы-мамочка, мамочка-она кричит свое маме, ушедшей почти 50 лет назад на небо в лучшее место. Мамочка, мамочка.
Около ограды течет также спокойно речка и также играют лучи света, косые лучи солнца, падают в окна живущим. Снизу, почти из самого сердца ада когтями хватаясь за корки земли снизошедшей из самого светлого рая. Мамочка!-кричит плотно сбитая старуха, но ей еще жить, ее не спешат забирать. Они разрабатывают формулу вечной жизни, чтобы заключение увеличилось. Меньше уходят, больше приходят, продолжают род, населяют земли телами. Каша из людей, среди них несколько мучеников, за всю эту толпу.
Молчание, когда разрывает кожу под падающими обломками самолета, когда раздирает клыками сердце, на длинные тонкие лоскуты, мечтами, которым не суждено сбыться, которым суждено так и остаться в распахнутых мертвецки пьяных глазах.
Ты птица, почти у самого космоса, сдираешь с себя перья, проносящимся воздухом, окрашивая постепенно весь их род синим цветом.
-Мамочка-продолжает кричать плотно сбитая старуха
открой глаза-открой глаза