Все началось с приглашения прибыть на некий, слабо обозначенный на карте полуостров, для участия в рифмотическом фестивале «Шухер». Прибегнув к дороге, как неизбежности, мне, существу крыльями не обиженному, с горем пополам, наполовину переваренному в чреве железного змея, наконец, удалось добраться к месту происшествия. Встреченный добрыми аборигенами и пропущенный сквозь мясорубку предрассветных улиц на постоялый двор, в своей маленькой келье на трех человек, я, после яростной череды ерзаний смог таки смежить усталые веки.

Проснувшись наутро, под пулеметный стрекот будильника я обнаружил рядом с собой обитаемый организм. «Пью!» — тут же представилось существо. «Да, вообще-то, тоже не прочь» — воодушевленно откликнулся я. «Нет, чувачек, ты не понял, это мой литературный псевдоним, а так — я жестоко бухаю!» «Эка!» — еще больше обрадовался я. И осененные светом общего знаменателя, мы счастливо зашагали на поэтическое безобразие, происходившее в доме-музее имени Кисельвинского, мастера приготовления жидких горячих блюд.

Там, в сумятице мнящих и гомоне чтущих, наше внимание привлекли столичные гости: добрый волшебник-словотвор Полуница, а рядом с ним, неопределенных очертаний создание с позывными «Том Соя» (мне еще тогда подумалось, неужели родственница легендарного, чур, меня, чур!) Умеренно теребил горло поморский гость, врачеватель туман-травой, некто Аверьянкин. Но жемчужиной творческой кунсткамеры оказался реликтовый птах из созвездия «Велимир» — Пивень Фениксович.

«хуй-редиска-валидол»! — в восхищении констатировал я произраставшее на сцене искусство. «Гр-м-м» — оппонировал Пью, торжественно отхлебнув коньяку. Незаметно, как скарлатина, пришла и наша очередь покрывать себя славой. Пью декламировал самозабвенно, будто в последний раз. Я же напротив, менжевался пуще обычного, чем и заслужил справедливое непонимание зрителей.

По завершению официальной части, мой товарищ и земляк по совместительству робко изрек: «Ну терь пшли ебним что-ли?». И мы отправились истязать себя веществом, по вкусу напоминающим  contemporary art. Придя в некое измененное состояние помыслов, тут же набрели на группку энтузиастов, состоявшую из давешних авторов-исполнителей поэтического борща, кои намеривались устроить социально-литературный эсхатологический марафон или попросту СЛЭМ, истественно в стихах. Пью,  не будь дураком, сразу выразил желание примкнуть к продвинутой интеллигенции, а я воздержался в виду врожденного малодушия. И хотя мой друг был неподражаем, как локомотив, до финала добрались: ласковый маг Полуница на пару с садовником-любителем, помором Аверьянкиным. Оба достойнейших мужа ревели и брызжили пеной слов, подобно Богам вздымаясь на задние лапы, но все же «где-то еврей» Аверьянкин оказался мудрее, время от времени изощрённо лишая себя гардероба, чем и склонил поршень фортуны в свою сторону.

Происходящее далее помню со слов Святого Писания, четко, но неподробно. Пью, действительно способный дать фору любому флибустьеру, делился веществом и речами с польским эмигрантом Анусом Курвой, по прозвищу «яйки отрежу сцуко», а я, дико смущаясь, отдавал долг почтения памятнику неизвестного освободителя…