«Никто не станет плясать на столе в трезвом виде, разве только человек не в своем уме». Марк Туллий Цицерон

«То, что станцовано, у меня никто никогда не отнимет». Испанская пословица.

 

Жизнь удивительна, многообразна и преподносит нам порой такие уроки, сюрпризы и загадки, которые не всегда сможет представить себе даже самая экстравагантная фантазия человека и по достоинству оценить весьма изощренный ум. Но все же, правда, крайне редко, еще встречаются оригинальные самородки, способные удивить саму жизнь. Именно таким неповторимым талантом обладал Саня. Он никогда не сомневался, что в жизни всегда найдется достойное место его «подвигам». И не ошибся! В историю города, поверьте, он войдет, как самый именитый и непревзойденный в своем амплуа, «чудотворец».

 

Саня с детских лет мечтал быть не таким, как все. Надо отдать должное – ему это удалось. Господь вложил в Саню разум так, что тайну вклада гарантировал на все триста божьих процента. В те далекие времена мало кому приходила в голову мысль полностью посвятить себя служению Церкви. Но только не рабу Божьему Сане. Если честно сказать, Саня тянулся к Богу потому, что на земле не находил себе равных.

 

Носить священные одежды, изготовленные из парчи, золотой наперсный крест, панагию, размахивать налево и направо кадильницей и громогласно исполнять знаменитым олейниковским басом церковное богослужение - ну, разве, есть на свете что-то более заманчивое? Поэтому и подался молодой отрок после школы в места святые и благодатные, где учатся на будущих протоиереев и митрополитов. Но не тут-то было. Поступить в духовную семинарию даже чудо (точнее, чудачество) не помогло. Как бы Бог не был милостив к Сане, но черти всегда оказывались шустрее. Не от них ли эта сатанинская чертова шустрость передалась Сане? (Лучше бы черти подарили ему смирительную рубашку, чтобы не буянил, когда выпьет).

 

Был у Сани дар, который преследовал его всю жизнь. Невероятное он мог запросто сделать вероятным, обычное – необычайным. Нет, творить чудеса он так и не научился, но чудить, вот вам крест, лучше никто не мог. Саня проповедовал принцип: Не ждите чудо - чудите сами! Правда, в тех местах, где он чудил, благодать не появлялась и святые серебряные источники не пробивались. (Слава Богу, что после таких чудачеств никого отпевать и отправлять на погост не пришлось). Вряд ли сейчас кто-нибудь вспомнит самое первое его чудачество. Но тот, кто хоть раз в жизни видел безумные «чудеса» Сани, тот их уже никогда не забудет.

 

Сашин отец решил больше не испытывать судьбу и отвез неудавшегося семинариста в институт. (Саня через много лет повторит подвиг отца и своих сыновей также силой «затолкает» в этот же ВУЗ). Про архиерейскую митру пришлось забыть. Белый медицинский халат, понятно, и рядом не стоял с золотой рясой священника, что поначалу сильно огорчало Саню. Первое время пережить такое потрясение помогала в изобилии лившаяся водка. Она же дала возможность обрести популярность и друзей среди студентов, и она же, родимая, несказанно прославила Саню.

 

Нельзя утверждать, что в ВГМИ полностью победила дружба народов, (особенно народов Африки с народами Ближнего Востока). Студенты, как правило, со стороны наблюдали за сценами «братания». И, крайне редко, вмешивались в «международные» конфликты. Но был один отважный русский парень, который никогда и ничего не боялся, стоило только ему «принять на грудь» два по двести. Все в студенческом общежитии гордились такой безрассудной храбростью «героя», граничащей, несомненно, с безумством: - Саня! – кричал какой-нибудь очередной поборник нравственности и зрелищ, - в комнату на втором этаже к Амбиболе и Бабаджайду опять пришла та длинноногая, в красном плаще. Пойди, разберись! - Господа, ведите – всегда кратко (но, важно и с достоинством) откликался русский богатырь.

 

И Саню за белые ручки вели к «приговоренным» африканцам. Все понимали, что сейчас произойдет событие, которое в миллионном городе больше нигде не увидишь. Саня спокойно, не обращая внимания на собравшуюся толпу зевак, слегка покачиваясь, подходил к «обреченной» комнате. Также степенно останавливался, лениво поворачивался к закрытой на два замка двери и неторопливо закладывал обе руки за свою мощную спину. В каждом, продуманном до мелочей, движении чувствовалась врожденная «аристократическая» импозантность, граничащая с вальяжностью. (Иначе и быть не могло, т. к. Саня считал себя эталоном великосветских манер).

 

И вдруг, за какую-то долю секунды Саня откидывал мощный торс назад и затем мгновенно, с размаху, наносил сокрушительный удар головой в дверь невероятной силы. То, что дверь будет выбита, никто не сомневался. Перед цирковым номером все лишь гадали, сможет ли Саня превзойти самого себя и также чисто срезать дверь с петлями и замками, как два месяца назад филигранно и безукоризненно он снес дверь Джитука. (По мнению общаговских экспертов, дверь Джитука не стыдно было бы выставить в Национальном музее на его родине (Тринидат и Тобаго), как свидетельство нерушимой русско-тринидатской дружбы).

 

Не обращая внимания на побелевших в одночасье негров и женские вопли, Саня с чувством выполненного долга, с присущим только ему маниакальным достоинством, под восхищенными взглядами первокурсников, величаво удалялся. Овации ему были не нужны, т. к. он никогда не сомневался в необузданности своей силы. Единственное, что Саня искренне никогда не понимал, зачем люди бьются головой об стену, когда есть двери?

 

Но все же нашелся один человек в институте, который напрочь был лишен чувства юмора, всего прекрасного и помпезного. Должность, надо отметить, у него была далеко не студенческая. (Все же ректор есть ректор). То, что должность, а не пресловутые ленинские кадры, решает все, твердолобый Саня знал наверняка, поэтому срочно вызвал папу «порешать» вопросы. И эта, казалось, неразрешимая проблема Саниным папой (не без трудностей, конечно), была снята. На многие месяцы в коридорах общаги восцарила непривычная тишина, так весело и звучно нарушаемая в былые времена истошными призывами: «Саня! Выбей дверь!!!».

 

У Сани была еще одна странность, которая «покорила» многих студентов своей диковинной брутальностью: душ с портвейном. То ли это была Санина хитрость, то ли простое недоумие, то ли он так представлял себе высшее блаженство. (Этот «благородный и интеллигентный аристократ» не мог, как какой-то сельский студент, позволить себе пить вино из горла). Стоя намыленным под душем, он наливал в кристально чистый стакан очередную бутылку «Солнцедара» и предлагал своим землякам выпить «За тех, кто в бане!». Глядя, как вместе с бормотухой в стакан наливается горячая вода с мыльной пеной, желающих выпить на такой Санин брудершафт, не находилось. Потом Саня обижался, когда ему предлагали вернуть деньги, взятые взаймы. «Господа, я ж деньги брал, чтобы вас угостить. Вы же сами отказались пить, когда я вам предлагал. Помните, в душевой…» Или: «Если бы должны были вы, то я бы помнил, но хоть убейте, господа, не помню, чтобы должен был я!».

 

Саня, конечно, знал, что много пить вредно, но, изрекал он, вдвойне вреднее и неинтереснее пить мало. (Это и любому дураку понятно, чем больше пьешь, тем красивее студентки, а пятьсот грамм водки заменяют пять часов медитации и нирваны). Когда Сане говорили, что всю водку не перепьешь, он лишь загадочно усмехался. «Если не пить, - отвечал он мудро, - то сначала остановится время, а потом – и сердце» Или выкладывал свой железный аргумент: «Ребята, чем больше выпью я, тем меньше у вас завтра будет голова болеть».

 

 Водка нужна была ему, чтобы поправить здоровье, а здоровье необходимо было для того, чтобы как можно больше выпить водки. Когда в общаге у кого-нибудь находилась бутылка, Саня предлагал купить еще четыре, чтобы отпраздновать находку. «Господа! – изумлялся он, - Почему пятая бутылка идет легче, чем первый стакан?». Выпив, Саня становился другим человеком, и этот другой – выпивал еще больше. Так они и пили всю жизнь вдвоем, не уступая друг другу. Может поэтому Саня всегда был пьян в два раза сильнее, чем все остальные?

 

Все хорошее когда-нибудь кончается. Улетела безвозвратно студенческая жизнь и пришла жизнь поликлиническая. Саня, надо отметить, к этому времени из гадкого утенка превратился в матерого дятла. Стукачей, понятно, ни в поликлиниках, ни в симфонических струнных оркестрах, ни в созвездии Кассиопея не любят. А как прикажите по-другому спасти свою шкуру и войти в доверие к руководству? И как не стучать на тех, с кем работаешь и пьешь, если за тобой тянется такой шлейф отвратительных и уму непостижимых выходок? Ну, например, чего только стоит пьяное нападение на сестру своего приятеля... А избиение в технической лаборатории оторванной от стены полкой пациента (рабочего цементного завода…) А кровоподтеки на лице женщины, имеющей больше парашютных прыжков, чем иной отслуживший десантник… А выбитые двери, перегородки, окна…

 

Как забыть обходы поликлиники начальством, во время которых зубные техники прятали пьяного Саню в шкафу, забрасывая его, сидящего на корточках, своими халатами? Можно припомнить еще несколько десятков подобных скандалов и «концертов», после которых «именинник» изумлялся самому же себе и ошарашено слушал «про вчерашнее», не веря, что такое обилие «подвигов» можно сотворить всего за один только вечер. (Крышу у Сани сносило так, что ее не всегда удавалось найти даже на следующий день).

 

Недаром говорят, что лучшее средство с похмелья – не пить накануне! А лучшее средство лечения от известной всем болезни и увольнения – закодироваться и стучать с удвоенной силой. Это не осталось не замеченным. Когда руководитель поликлиники пошел на повышение, то он на свое место поставил преданного и послушного Саню, невзирая даже на его многочисленные «подвиги». (Ему иногда прощали такие «уважительные» причины неявки на работу, как забыл, запил или забил…). Многолетний стук и лизоблюдство, наконец-то, были возграждены по достоинству. Никогда карьерист не падает так низко, как стремясь стукачеством занять высокое положение. Никто, став начальником, так грубо и нагло не ведет себя с подчиненными, как те, которые подличают и ябедничают ради карьеры.

 

Для полного счастья Александру Ивановичу (Сане) не хватало стать «нормальным», (т. е. научиться пить «как все»). Пробный эксперимент в первый же день провалился. Проезжавший мимо «Гастронома» наряд милиции с неподдельным удивлением притормозил возле пьяного Ильи Муромца, который пытался вырвать с корнем дерево, вставшее ему на пути. Попытка с ходу упаковать сказочного хулигана закончилась крахом. Мужчина оказался на редкость смышленым. (Этой находчивостью потом восхищались все наблюдавшие за сражением многочисленные болельщики). Стоило только трем сержантам и одному офицеру выйти из машины, как Александр Иванович, (как всегда величаво и вальяжно) зашел в туфлях на середину огромной лужи и занял круговую оборону. Его нисколько не смутил вражеский перевес и что милиционеры были в сапогах. Когда двое из них стали медленно брести по воде, осторожно ощупывая землю ногами, Саня наклонился, сложил лодочкой широкие ладони и, зачерпывая воду из лужи, стал окатывать ею вооруженный конвой. После того, как таким гениальным способом была отбита очередная коварная атака, противник капитулировал и на милицейском УАЗике с позором покинул поле боя.

 

 Александр Иванович, надо отдать ему должное, не чурался милиции и зачастую «концерты» посвящал людям в погонах. Сотрудники РОВД, в столь одаренном артисте так же «души не чаяли». Не будем перечислять сцены подобных гастролей и встречи «боевых товарищей» с участием сотрудников ГАИ и других отделов милиции. Промолчим и о том, как перед офицерами в штатском Саня трясущимися руками лихорадочно заправлял врачебный халат в брюки. Не будем вспоминать про аварии, совершенные на служебной машине во время пьяных охот-рыбалок.

 

 Оставим так же в покое редкие драки. (Александр Иванович всегда буянил по-взрослому. Он иногда даже возмущался: «Велика Россия, а морду набить некому!»). Но про одну «битву титанов» вспомнить стоит особо. Все, как обычно. Та же водка, тот же боевой настрой после третьего-пятого стакана, та же попытка продемонстрировать недюжинную силу. Вот только на этот раз под тяжелую руку попалась не беззащитная женщина, а всем известный в городе добродушный силач, носящий славное имя покорителя Сибири. Ответный удар был такой огромной силы, что Александр Иванович первый раз в жизни полетел, как ясный сокол. А ударившись о земь, превратился в стремительного зайца и со всех ног полетел в противоположную от злого волшебника сторону. Так и летел до самой поликлиники, где лихорадочно набрав две цифры, взволнованно сообщил дежурному РОВД, что на него напала банда, отобрала машину, избив при этом до полусмерти.

 

Но и этот поединок не идет ни в какое сравнение с главным, возможно, бенефисом в жизни Александра Ивановича. Чтобы привлечь зрительские симпатии исключительно к своей персоне, Саня, напевая: «Любовь нечаянно нагрянет, когда жену совсем не ждешь...» полез перед ошарашенными женщинами на стол голый. Все, как по команде открыли рот. Видимо, никто и никогда из присутствующих дам не видел ничего подобного, (а опыта, будьте уверены, им было не занимать). Но некоторым особам, что греха таить, Саня понравился. Повернувшись на столе к одной из них, он завораживающе пробасил: «В конце концов среди концов, найдешь конец ты наконец?». Восточный «танец ниже живота», виртуозно исполненный Александром Ивановичем на столе в чем мать родила, своей дикой необычайностью сразил наповал зачарованную леди в штатском, (следователя РОВД). Саня так ее заворожил чудным вокалом, что она без конца радостно хлопала в ладоши и постоянно всех переспрашивала: «Это правда, что он – главный врач?».

 

Пролетали годы, перекатывались десятилетия. Но прошедшие дни все же не так стремительно брали свое, как чужое брал Александр Иванович. Он всю жизнь, и это было заметно, стремился к добру, особенно, к поликлиническому. И, чем больше Александр Иванович поправлял свои дела, тем стройнее и изящнее становилась поликлиника. Чтобы много украсть, нужно сначала создать себе репутацию честного и преданного руководителя. Поэтому перед любым вышестоящим начальником Александр Иванович вел себя как льстивый проктолог, угодливо старающийся начальство ввести в возбуждение (простите, в заблуждение) при помощи СТОМА - тологического ОЧКО-втирательства.

 

Ко всем остальным, кто ниже рангом, он относился настороженно и подозрительно. Особенно не доверял Александр Иванович своим пациентам, судя по тому, что сам пересчитывал их деньги. (А зачем кассиру и бухгалтеру, спрашивается, знать «врачебную тайну»?) Но с самим собой он был бесконечно честен. И чем чаще смотрел в зеркало, тем больше верил в избранность, уникальность и мудрость этого человека.

 

Острая интеллектуальная недостаточность никогда не подводила Александра Ивановича. Он всегда тяжело мыслил, но зато как «красиво» замышлял!

 

Все считали Александра Ивановича положительным, т. к. положить на всех с прибором он мог, даже не задумываясь. Еще его иногда называли полурассудительным. (Он никогда не терял рассудка только потому, что вообще им не обладал). Мудрость к Александру Ивановичу так и не пришла, и, тем не менее, даже он, всего за каких-то полвека смог понять, что завязывать с зеленым Змием надо бесповоротно и навсегда. Хотя больной Александр Иванович и пошел на поправку, но так и не дошел (до конечной остановки). Став трезвенником, он долго не терял надежды найти в своей голове то, что давно пропил.

 

Говорят, что старый конь борозды не портит. Он в ней засыпает... А разбудили отца сыновья, когда стали наступать на пятки (где Сани у душа) и садиться на бычью шею (где у Александра Ивановича «трудовые копейки»). Не то, чтобы они полностью пошли в родителя. (Папиной славы, даже вдвоем при всем старании, им не достичь во веки веков!).

 

Но некоторую известность они все же приобрели. Так же, как отец, прячутся от ответственности за спины других. Та же спесь и мания величия (у одного из них). Такая же задорная гусарская лихость («гулять, так гулять, стрелять, так стрелять!»). То же желание, приняв допинг, крушить все подряд. Те же аварии, фонарные столбы, разбитые стекла, покореженная мебель, попытка ворваться в ларек силой… То же «галантное» отношение к слабому полу. Те же кильдимы на квартирах, дачах и природе. Такие же конфликты (правда, значительно меньшие) с правоохранительными органами, бомжеватыми приятелями, некоторыми подругами, соседями. Одним словом, все те же чудачества, но, разумеется, «миниатюрные», не чета папиным. И все бы ничего, но случилась по-настоящему серьезная беда в семье. Правда, классических ломок, от которых уходят в молодом возрасте, слава Богу, еще не было. (Известно, что «против ломок нет приема»…). Но здоровье настолько сильно подорвано, что неделями (или месяцами?) приходилось пропускать работу, а затем - совсем забросить профессию врача. Да и как работать врачом, если сам врач путает Мари-Иван-овну с Мари-ху-Аной? («Микробы медленно ползали по телу Левши, с трудом волоча за собой подковы ...»).

 

Не за горами ли время «Х», когда произойдет передача поликлиники сыновьям «по наследству»? Но, как это лучше сделать? Умные люди говорят: «Дурак, понявший, что он дурак, - наполовину гений». Подождем гениальных решений…