Пустынная дорога черной лентой вилась среди голых, мертвых полей. Ставшая привычной тишина уже не давила на уши, а воспоминания о щебете птиц, стрекоте кузнечиков да шелесте травы на ветру остались в прошлом, как и прежняя жизнь. Мир умирал, и я, вот уже больше недели, умирал вместе с ним.
Они появились из-за поворота дороги. Бесшумно, будто скользя по воздуху, они шли мне навстречу. Остановившись, я смотрел на приближающуюся пару, пытаясь понять. Звуков их шагов, тех самых гремящих в абсолютной тишине звуков, которые еще минуту назад производили мои сношенные, но все еще крепкие ботинки, не было. Я стоял и ждал. Они же приближались.
Словно ниоткуда. Странная пара, они медленно шли по черной проселочной дороге, как будто вместе и в то же время каждый сам по себе. Она впереди, он позади. Женщина - или девочка? Не разобрать… Что-то с ней не так, но сразу и не поймешь что. А он здоровый малый - мышцы бугрятся под одеждой, плечи широкие да ростом не больно вышел. Коренастый, крепкий, опасный…
Снова хищники? А кто же еще? Людей не осталось, лишь хищники, временами появляясь из сумерек, с остервенением набрасываются на истерзанную, умирающую душу, чтобы вычерпать из нее последние капли.
У хищников одинаковые глаза – маленькие, злобные, ищущие. Взгляд их чувствуешь на расстоянии, он прожигает, впивается в стонущую душу, и тянет, тянет, тянет… Пока ты не вырвешься, не набросишься с проклятьями, теряя человеческий облик, не превратишься в дикого зверя, готового крушить и убивать, и не обратишь чудовище в бегство. Хищники, вытягивающие крупицы последних сил, опасны, но трусливы…
Нет, она не похожа на хищницу, но все равно какая-то странная, словно не идет, а плывет над землей. А он? В глазах ни поиска, ни мелкой злобы, ни трусости. Нет, не хищник. Но если это люди, их шаги должны быть слышны…. И она… Чем ближе, тем более расплывчатым становится образ. Странно, как странно…

И тут я увидел. Полотно. Они шли по едва заметному серебристому полотну, возникающему у них прямо под ногами и растворяющемуся в воздухе позади. Их ноги, ее, наверное, маленькие - под длинным платьем и не разглядишь - и его большие, немного косолапые ступни, обутые в крепкие, крестьянские башмаки, утопали в стелящемся над землей полотне, погружаясь в него абсолютно беззвучно. Я стоял и ждал, а они, ступая по своей волшебной дорожке, шли прямо на меня. Мужчина и женщина. Красавица и чудовище, если бы я мог разглядеть ее лицо и обезобразить его.
Он не был уродлив. Во всяком случае, он был не более страшен, чем обычный, деревенский мужик. Еще неделю назад таких было много – простых людей, живущих без затей, незаменимых тружеников или солдат. Не шибко умных, но надежных, а иногда и опасных. Скуластое лицо, упрямый взгляд из-под кустистых бровей, тяжелый подбородок и пара крепких кулаков.
Она... Она была уже в нескольких шагах от меня, а ее лица я не видел. Точнее, я не мог уловить взглядом ни черты лица женщины, ни фигуры. Не мог зафиксировать в сознании образ незнакомки, придать ему определенную форму. Я лишь чувствовал, что она красива, но мои глаза не могли подтвердить этого, потому что образ женщины размывался в радужные пятна, превращая ее в едва различимый призрак.
Они были уже совсем близко. А я стоял на дороге и ждал.
Десять шагов, семь, пять… Сердце почему-то громко забилось в груди. Отчаянно захотелось понять, почему я не могу разглядеть лица незнакомки. Быстрый взгляд на ее спутника, и руки непроизвольно сжались в кулаки. А если все-таки хищник? - опасливо прошептал внутренний голос. Подпустишь слишком близко – уже не уйдешь. Слишком мало сил осталось, слишком много было истрачено…
Наверное, это Смерть, - пришла на смену страху усталая, отрешенная мысль. Нужно бежать, снова бежать…
Но ноги словно вросли в землю. В ту самую, покрытую черной пылью грунтовую дорогу, над которой через каких-то несколько секунд расстелется серебристое, волшебное полотно, и пройдет она… неразличимая, наверное неосязаемая, а может быть и несуществующая… И настанет смерть, незваная, но долгожданная, дарующая покой… Смерть.
Мир умирает, пришел и мой черед разделить участь всех тех, кто населял его прежде и уже ушел. Я и так задержался здесь дольше всех. Зачем? Почему? Сколько бессонных ночей я терзался этим вопросом, лежа на мертвой земле, ворочаясь с бока на бок, пытаясь заснуть. Желудок, отказывающийся переваривать те обугленные, лишенные соков деревяшки, которыми я тщился утолить голод, урчал и ныл, требуя пищи и воды. А я лежал, тупо смотрел на темное небо, в котором когда-то сияли звезды, и пытался понять, почему? Почему это случилось со мной? И почему я до сих пор жив, когда все уже мертвы? Все, кроме хищников...
Четыре шага, три…. Сердце, кажется, стучит уже где-то в ушах, глаза поедают размытый образ незнакомки, одновременно удерживая в фокусе ее спутника. Что случится, когда она коснется меня? Как это будет?
Два шага, один …. В последний момент веки зажмурились. Секунды бегут, тишина и темнота, лишь ресницы подрагивают, как и трепещущая, изболевшая, жаждущая успокоения душа. Тишина…
- Бедный, преданный пес… - мелодичный голос нежданной, как будто даже осязаемой лаской проник в сознание, обволакивая, любя …
Так вот, значит, как это - умирать. Совсем никакой боли, лишь волны незаслуженно доброго, любящего голоса в темноте. Лишь ласка, ощутимая сердцем, душой…
Душа, та самая пробитая насквозь душа, из которой в последнее время лишь брали, черпали, не спрашивая, не таясь, нападая, забирая последние капли, вдруг наполнилась, налилась любовью до краев. До тех самых рваных краев, что кровоточили, источали вселенскую боль, притягивая к себе новых и новых хищников.
Так вот значит ты какая, Смерть… Покажи мне свое лицо.
Я открыл глаза, ожидая увидеть…
…наверное, я ожидал увидеть рай. А где еще можно испытать то, что испытал сейчас я?
Но... реальность снова играла в игры, разочаровывая меня вновь и вновь….

Мир не изменился. Я не умер и не попал в рай, я все так же стоял посреди дороги, остановившись на пути странной пары. Неразличимая женщина-призрак стояла предо мной, мужчина в паре метров позади нее. Ноги их утопали в эфемерном, серебристом полотне, заканчивающемся в нескольких дюймах от носков моих изношенных ботинок. Я продолжал жить, мир вокруг продолжал умирать, а непонятное продолжало происходить. Происходить со мной.

А потом она прошла сквозь меня и те несколько секунд, что мы были единым целым, я видел рай. Мир снова стал прекрасен. Редкие, придорожные деревья шелестели на ветру зелеными кронами, птицы перепрыгивали с ветки на ветку, поля колосились золотистыми стеблями пшеницы. Пахнуло летним лугом, запахами скошенной травы, неприхотливых полевых цветов, дымком, поднимающимся от разведенного ребятней костра, и воздух вдруг зазвенел сладкозвучным звоном живой, ликующей природы, наполнившись жужжанием насекомых и щебетом птиц.
Жаль, что она не осталась во мне…
Когда мир снова стал мертвым, я увидел ее спутника совсем близко. Даже не взглянув в мою сторону, он обошел меня стороной, слегка задев рукавом шерстяной, колючей куртки. Словно меня и не было. Они уходили прочь, а я стоял на дороге, глядел им вслед и отчаянно сожалел о том, что они не позвали меня разделить с ними путь. Женщина-призрак, неразличимая, но необъяснимо прекрасная уходила вдаль, и ее молчаливый спутник следовал за ней, не отставая.
Я проводил их взглядом.
Гордец, незваный и ненужный, я обреченно закрыл глаза, чтобы не видеть. Пусть еще каких-то несколько секунд не видеть того, что окончательно опустит меня на эту выжженную смертью землю. Не видеть этого грязного, покрытого черной пылью грунта – дороги, по которой ходят лишь такие, выжившие отщепенцы, как я, да трусливые хищники, бросающиеся на падаль.

Я открыл глаза и взглянул вниз.
Подошвы моих сбитых на грунтовых дорогах ботинок утопали в серебристом полотне.
Путь не исчез! Он расстилался предо мной, уводя вдаль, туда, куда уходили те двое – женщина-призрак и ее спутник - человек. Серебристый путь все еще соединял меня с ними.
И я побежал. Я бежал, боясь потерять, утратить эту связующую нас дорожку, ту ниточку, оставленную, подаренную мне Ею. За что? Почему? Кто Она? Я не знал, я продолжал бежать.

***

Она шла впереди, а мы, сохраняя молчание, следовали за ней. Хищники, как и прежде, выныривали из сумерек. Глаза их искали и находили, но мелкие их душонки трусили, заставляя держаться в отдалении. Хищники не решались ступить на Путь. Какое-то время они сопровождали нас, двигаясь, словно тени в нескольких метрах от края серебристого полотна, а потом снова исчезали, растворяясь в наступающей темноте.
Мы шли, не останавливаясь, не переговариваясь. Силы, на удивление прибывали, наполняя, наливая утомленные мышцы, очищая душу, залечивая рваную рану.
Когда совсем стемнело, Она остановилась. Я вопросительно взглянул на Ее спутника, после чего впервые услышал его голос.
- Ночь. Ночью Она дарит волшебные сны.
Она же, все такая же призрачная, неясная, лишь ощущаемая прекрасной, вдруг воспарила над землей, облетая кругом, обвивая нас волшебной лентой, окутывая любовью, создавая новую вселенную.
Мир менялся прямо у нас на глазах. Она танцевала в пространстве, а мы наслаждались ощущением красоты, счастья, защищенности и рисуемого Ею рая.
***
Красивая, светлая комната дарила уют, чистоту и тепло. Обеденный стол ломился от яств, запах жареного мяса приятно щекотал ноздри. Ее спутник сидел напротив, с аппетитом расправляясь с большим куском мяса на кости. Лицо его лоснилось от удовольствия и жира, но я не испытывал отвращения. Я ел, я был счастлив и щедр.
Тепло, уютно, вкусно… Не больно, не страшно. Ни хищников, ни воспоминаний… Ни воспоминаний, ни хищников… Счастье…
- Кто Она? – спросил я, наконец, насытившись.
- Не знаю, - сотрапезник не отличался разговорчивостью. Не удосужившись даже взглянуть в мою сторону, он продолжал есть.
- Ты давно следуешь за Ней?
- Уже пару дней.
- Ты откуда?
Оглядевшись, будто в поисках пса, он вздохнул и бросил кость в пустую тарелку. Недоеденные кусочки мяса топорщились от кости в разные стороны. Неторопливым движением он взял со стола красивую, полотняную салфетку и вытер сначала рот, затем руки и лишь потом взялся за бутыль. Бордовое вино, переливаясь бликами в пламени свечей, наполнило высокий бокал. Сделав несколько больших глотков, он посмотрел мне прямо в глаза и наконец-то ответил.
- Я из Вирехона, слыхал о таком?
- Это тот Вирехон, что у Двух Ручьев?
- Точно. Другого Вирехона отродясь не было.
- Как тебя зовут?
- Ежи. А тебя?
- Яротай.
- Она видит тебя собакой, - усмехнулся он, припоминая нашу встречу, - А меня бобром.
Я тоже вспомнил, как Она назвала меня псом. Ласково так назвала, нежно. Наверное, в тот момент я согласился бы даже на турандорога, лишь бы это слово было произнесено так.
- Почему? Она не знает, что мы люди? – спросил я, не без труда отгоняя воспоминание о ласковом голосе.
- Может, и не знает? – Ежи пожал плечами, - А ты уверен, что ты человек?
Я промолчал. Когда-то был уверен, теперь нет. После всего, что со мной случилось, после того, как все рухнуло, как те, кого я любил, исчезли, а мир наполнился призрачными хищниками, от которых нужно защищаться, я действительно потерял человеческий облик. Должно быть, Она права - я не человек. Я дикий, озлобленный пес, не пожелавший ни умирать, ни превращаться в чудовище.
- А ты Ее видишь? – спросил я.
- Раньше не видел, теперь начинаю видеть.
- Правда?! Странно… И вообще, кто Она?
- Да, кабы знать.
Мы снова замолчали. Я усиленно пытался осмыслить ответ Ежи. Он начинает видеть Ее, с чем это связано? Кто меняется, он или Она?
- Ее близость что-то меняет во мне, - словно отвечая на мой немой вопрос, проговорил Ежи. – Я не знаю, как это объяснить, лишь чувствую - что-то меняется. Чудно это все, чудно… - пробормотал он.
- Твои близкие тоже все исчезли? – спросил я. Я ведь не знал, как это было в других местах.
- Почти… Кто исчез, кто стал душеедом. Да, такие дела...
- Хищником?
- Откуда мне знать, как они называются? Тут тошно так, что жить не хочется, а они кидаются и последние силы вытягивают, пока сам в зверя не превратишься. Вот, что обидно пуще всего. Неделю назад скажи мне, что я стану жертвой каких-то бестелесных созданий, в жизни бы не поверил.
- Да…. Та же история. А когда это случилось у вас?
- Что?
- Ну, конец света?
- А? Дык, как раз после пожара. Все, все пропало… Дом, собственными руками выстроенный, амбары, сараи, хлев, все! Ничего не осталось, ничего…
Мозолистые, крепкие пальцы стиснули хрупкий бокал. Стекло не выдержало и треснуло. Струйки вина, смешиваясь с каплями крови, потекли по жилистым рукам, падая на стол, растекаясь багровыми пятнами по белоснежной скатерти. Нервным, злым движением Ежи отбросил осколки на пол, разбрызгивая остатки вина и сочащуюся из порезов кровь.
Прошли секунды, и раны затянулись, стеклянные обломки растворились в пространстве и пятна на скатерти исчезли, точно их и не было. Справившись с горькими воспоминаниями, Ежи снова поднял взгляд на меня. Из-под кустистых бровей сверкнули злые, обиженные, но честные глаза работяги и крупные губы растянулись в горькой, но все же добродушной усмешке.
- Чего глаза выпучил? Это же волшебный сон, я же говорил.
- Мы спим?
- А то!
- Но я ведь ел! Я до сих пор помню вкус мяса.
- Ну и что? Поел, потом ляжешь поспать и увидишь еще какой-нибудь сон, а утром снова в путь. У нас ведь больше ничего нет кроме него.

А потом я снова остался один. На какой-то миг я даже испугался, что мой прекрасный сон закончился. Я быстро опустил взгляд вниз. Подошвы ботинок утопали в серебристом полотне, сейчас оно было повсюду. Какое счастье.
Оглядевшись по сторонам, я увидел постель и тут же осознал, как я устал. Казалось, что стоит лишь прикоснуться головой к подушке, как я тут же провалюсь в благословенный сон. Сон, дарующий забвение.
Простыни пахли жасмином – любимый запах из детства. Сытый желудок не изводил больше ноющими болями, заживающая душа была благодарна ниспосланному ей чуду, но… рассудок не сдавался.
С настойчивостью жестокого тирана он восстанавливал в сознании болезненные воспоминания о последних событиях, что располосовали прошлое лезвием бритвы как раз перед тем, как мир умер…
***

Проснувшись, я сразу осознал, что иду. Серебристое полотно, призрачная женщина впереди и расстилающийся под нашими ногами Путь. Вчерашний сотрапезник Ежи шел слева от меня, не говоря ни слова. Погруженные каждый в свои мысли, мы шли рядом и молчали.
Силы продолжали прибывать. Хищники появлялись все реже и реже, а мир как будто немного изменился. Мы шли лесом. Он был таким же мертвым, как и вчера, но изредка взгляд с удивлением ловил яркие островки на черной земле. Молодая травка, будто не зная, что ей не место в этом мире, где никогда не светит солнце, пробиваясь сквозь мертвую почву, зеленела вопреки окружающим ее мраку и тоске. И даже однажды, бросив взгляд сквозь паутину черных ветвей, я заметил неподалеку голубой цветок. Маленький кусочек чистого неба на голой, мертвой земле. Неба из прошлого, которого нет в этом сумеречном мире.
Ближе к вечеру, два воробья, громко чирикая, пролетели над нашими головами. Видно, такие же отщепенцы, как мы, не пожелав почему-то умирать вместе со всеми, выжили наперекор всему. И еще…
То ли глаза устали, то ли наоборот привыкли, но мне показалось, что образ женщины стал более реальным. Я не мог видеть ее лица, она шла впереди, но вот уже явственней стали очертания фигуры, и тонкие пальцы, откинувшие с лица прядь непослушных волос, мелькнули на миг перед моим удивленным взором.
Не останавливаясь, мы шли целый день.
Приближалась ночь.

Она вынырнула из леса, словно дикая кошка. Девчонка, с расширенными от страха и отчаянья глазами, замерла у нас на пути, готовая в любой момент снова скрыться за деревьями. Ее взгляд быстро шарил по нашим лицам, определяя опасность и снова возвращаясь к лицу ведущей нас женщины. Интересно, девчонка тоже не видит Ее? Судя по растерянному взгляду, наша волшебная фея для нее так же неразличима, как и для нас.
Но вот, будто сметенные внезапным порывом ветра, растерянность и отчаянье на юном лице сменились решимостью. Должно быть, девчонка так же, как и я вчера, решила, что это конец. Тот самый, неизбежный, от которого ни уйти, ни убежать, потому что невозможно бегать до бесконечности. Сколько она уже борется? Дольше нас всех. Выживает в этом безжизненном мире, в котором не осталось ничего и никого… Кроме хищников.
Избавившись в миг от отчаянья и страха, она стала вдруг ослепительно красивой. Решительная и гордая. Хрупкие плечи расправились, огромные, раскосые глаза смело, даже с вызовом смотрели на приближающуюся к ней женщину-призрак. Пять шагов, три, два… Когда между ними оставался один шаг, девчонка зажмурилась. Так же, как и я вчера, усмехнулся я про себя.
- Бедный котенок, - Ее голос вновь разбудил во мне тонкие струны, рождая самые чистые ноты, на которые когда-либо была способна душа.
Она прошла сквозь девчонку так же, как и сквозь меня вчера.
На миг та скрылась, растворившись в женщине, слившись с ней в одно целое, чтобы уже в следующий миг вновь стать самой собой. И тут же ощущение блаженства и счастья на девичьем лице сменилось растерянностью и болью. Мы обошли хрупкую фигурку с двух сторон, лишь слегка задев ее рукавами. Голые плечи, нежная кожа, совсем ребенок…
Я не оборачивался назад, зачем? Я и так знал, что там. Чувство разочарования, усталости, горечи. Когда ты без страха готов умереть, это значит, что чаша боли уже переполнена. В такой момент смерть видится избавлением, и горько осознавать, что даже она предала тебя.
Какой выбор сделает это отчаявшееся создание? Оставит ли подаренный ей Путь или же последует ему? Какой бы выбор она ни сделала, он будет ее собственным.
Когда на мертвый мир опустилась ночь, нас было уже трое. Двое мужчин и хрупкая девушка, мы молча шли за ведущей нас путеводной звездой.
И снова волшебный танец подарил нам благословенный сон.
***
Девчонка ела быстро, из последних сил стараясь умерить проснувшуюся в ней жадность. Не поднимая от тарелки глаз, она быстро черпала ложкой суп, не успевая прожевывать нежные ломтики форели и вареных овощей. Когда она наконец-то насытилась, я услышал ее голос. Впервые за несколько часов пути.
- Кто вы?
- Люди, - ответил я, понимая, что спрашивала она именно об этом.
- А Она?
- Не знаем.
- Она - Милисэлья, - нарушил молчание Ежи. Сегодня он почему-то ничего не ел. Сидел тихо, вперив невидящий взор куда-то в пространство, лишь крепкие, мозолистые пальцы его теребили краюшку хлеба, отщипывая от нее крошки в такт пляшущим в голове мыслям. - Теперь я знаю точно, - добавил он шепотом, - Она - Милисэлья.
- Милисэлья? Звезда Пути?!
Кто в наше время верит в древние легенды? Лишь дети, которых нет в этом мертвом мире, потому что дети, как цветы, они не растут там, где нет жизни. Правда, сегодня мне довелось увидеть один, голубой… Цвета неба. Символ надежды…
- Да, Звезда Пути, Милисэлья, - хриплый, явно непривычный к нежности голос крестьянина, прозвучал мягко.
В глазах Ежи светилось что-то новое, то, чего не было еще вчера, но вдруг так ярко разгорелось сегодня. А может не вдруг? Разве я смотрел на него, когда весь день, шагая рядом, вновь и вновь перебирал в памяти последние воспоминания о моем исчезнувшем мире? Разве мы замечаем, что горит в глазах тех, кто делит с нами путь?
- А вы не знаете, почему это случилось? – отвлек меня от размышлений голос девчонки. Сейчас она выглядела такой беззащитной, такой хрупкой, словно и правда брошенный кем-то котенок. Маленький, беспомощный, испуганный и, несмотря ни на что, доверчивый.
- Не знаю, - ответил я, вздохнув. Надеюсь, что незаметно.
- Я помню только, как я убежала в лес и наткнулась на полуразрушенную хижину. Дверь была открыта. Я забежала внутрь, увидела, что задней стены нет, и побежала дальше. Потом я упала в траву и долго-долго плакала. А когда вернулась домой, все уже было по-другому. Земля стала черной, небо серым, мама, братья исчезли. Остались лишь какие-то белые сущности. Они были какие-то странные. Бросались на меня, вытягивая из моей груди что-то светлое, такое же эфемерное, как и Она. Это было больно, очень больно.
Наверное, девчонке хотелось выговориться, избавиться от накопившегося напряжения, излить в словах все то, что носила в себе все эти долгие, мучительные дни одиночества и боли.
- А почему ты убежала в лес? – спросил я безучастно. Спросил просто так, чтобы показать ей, что я слушаю, потому как Ежи, похоже, окончательно погрузился в свои грезы о сказочной фее Милисэлье. Ну а история с хищниками мало чем отличалась от моей собственной. Что в ней интересного?
Щеки девушки порозовели, она опустила веки. Тонкие пальцы быстро поправили волосы на лбу, затем принялись за столовые приборы на столе. Нервно сглотнув, она подняла на меня взгляд, потом опустила, потом снова подняла. Боже, сколько в нем было смущения, страдания, боли и снова смущения.
- Йониса забрали в армию, - наконец изменившимся, глухим голосом выговорила она. – Он сказал, что не знает теперь, когда вернется. А мы собирались пожениться.
«Бедный ребенок», - едва не вырвалось у меня, но так и осталось невысказанным, точно споткнувшись о какую-то внутреннюю, непреодолимую преграду. Наверное, о те самые равнодушие и черствость, что завладели душой, превратив меня самого в дикого, злобного пса.
Опустив низко голову, должно быть, чтобы спрятать выступившие на глазах слезы, девчонка неуклюже встала из-за стола и убежала куда-то….
А я снова остался один, и была теплая, пахнущая жасмином постель и не покидающие меня, болезненные воспоминания, которых на этот раз почему-то стало меньше. А потом всплыли образы из далекого детства. Волшебные, манящие, нарисованные детским воображением под тихий шепот матери, убаюкивающей меня сказками о прекрасной Милисэлье.
***
- Я вспомнил! - крик Ежи отразился громким звоном в ушах. Я поморщился, возвращаясь мыслями к настоящему.
Мы снова были в пути. Она шла впереди, а мы, как и прежде, следовали за ней. Молча, пока Ежи не вспомнил.
- Я вспомнил, как все случилось! – он резко остановился и дернул меня за руку, призывая выслушать его. Увидев его глаза, я остановился тоже, не сопротивляясь. Пусть уж скорее поделится своим воспоминанием, не хочется отставать от Нее.
Ухватившись за шнуровку моей куртки, Ежи развернул меня лицом к себе, и принялся рассказывать. Взахлеб, бросая быстрые взгляды туда, куда уходила Она и девчонка.
- Когда все сгорело, слышишь? Когда я понял, что это всё! Что у меня ничего больше нет, что всё - конец, слышишь? Когда я понял, что всё было зря! Я помню, как озверел от горя, схватил топор и принялся крушить и ломать то, что осталось после пожарища. Бабы орали, да, слава богу, под руки не лезли. А то тогда, неровен час, могло бы и им достаться. А потом…, - тут он замолчал и снова бросил быстрый взгляд в том направлении, куда уходила женщина-призрак и девчонка. И я тоже. Увидев, как мы отстали, я вырвался из цепких рук крестьянина и побежал. Я боялся, что Путь исчезнет, если отстану от Нее.
Когда мы снова оказались в благословенной близости, чуть позади Нее, я перешел на шаг. Ежи отдышался, и уже не дергая меня ни за руки, ни за шнуровку, но, все еще пытаясь заглянуть мне в глаза, продолжал.
- Я рубил, крушил, а потом вдруг увидел дверь, понимаешь? Я увидел ДВЕРЬ! – второй раз он это слово прокричал, и снова попытался развернуть меня к себе. Я понял, что если не прореагирую, нам опять придется догонять. Она никого не ждала.
- Что за дверь ты увидел, Ежи? – спросил я, выворачиваясь из крепких пальцев крестьянина. Треск рвущейся ткани раздосадовал меня еще больше, я ускорил шаг.
- Дверь! Она стояла среди руин, целая и невредимая! Но раньше ее не было! В моем доме никогда не было ТАКОЙ двери! Понимаешь?
Теперь я шел чуть впереди него, Ежи, продолжая свой рассказ, семенил позади.
- Я бросился на дверь с топором, слышишь? Я проломил ее и оказался с другой стороны! Понимаешь ты или нет?! Все дело в этой двери! Это все она, она, она! Проклятая дверь!
Возбужденный голос Ежи, его мужицкие попытки привлечь мое внимание, порванная куртка, все это вместе досадовало, злило, разрушая, ломая ощущение блаженства, что дарил мне Путь. Я не знал, куда я иду, но был счастлив оттого, что иду. Не стою, не вою, не кружусь на месте, словно умирающий, подстреленный пес, а иду. Пусть даже пока не знаю, куда…
Я хотел снова отмахнуться от Ежи, как одно из слов, беспрестанно повторяемое им, зацепило, словно крючком, что-то спрятавшееся на дне моей памяти и потащило, потащило вверх, вскрывая, взламывая лед заледеневшей души и возвращая меня в недавнее прошлое. ДВЕРЬ…

Я наткнулся на нее случайно. Шел, как в бреду, оглушенный, подавленный, все еще не веря, не желая верить…
Кайла, моя Кайла… Как ты могла…
Мы расстались много лет назад, но она всегда жила в моем сердце…. Она – моя… Она не может быть ничьей другой. Наши души сплелись воедино, несмотря на то, что мы запутались в словах и не смогли найти вновь дорожку друг к другу. Я знал, что она так и не вышла ни за кого замуж, но не находил в себе мужества найти ее и просить вернуться. Глупец! Трусливый глупец! А тут какой-то лживый язык сказал мне, что видел Кайлу и моего лучшего друга Гельниса вместе. Мою Кайлу и моего лучшего друга!
Роднее Гельниса у меня была только Кайла. Он был мне не просто товарищем, он был мне другом, за которого я мог отдать жизнь. Он был драгоценной частью моей жизни, и я доверял ему как себе…
Я силен и крепок как скала. Меня не так-то легко сокрушить. Я упираюсь ногами в землю, подставляю ветрам и штормам крепкий лоб, и выживаю, противостоя стихиям и людям, чтобы снова увидеть солнце.
Но в этот раз все было иначе.
Ни Кайла, ни Гельнис – не шторм, не внешняя сила, не волна, что набрасывается на прибрежную скалу, тщетно пытаясь разрушить ее, расколоть на части, разобрать по камешку, чтобы убрать преграду со своего пути и завладеть непокорным берегом.
Они – мое сердце. Они жили в самом центре, внутри скалы, защищенные ею от всех стихий…
Прибрежной скале не страшны никакие штормы, если она крепка и монолитна.
А я перестал быть скалой. Одна лишь гадкая сплетня разрушила меня изнутри. Одному лишь грязному слову удалось то, что в течение многих лет не удавалось ни одному заклятому врагу. Скала пошла трещинами, разрушаясь, разламываясь на мелкие части, теряя себя и свою силу…
Я не мог в это поверить, но слова сплетника уже застряли в моем сердце. Я шел по знакомому, много раз хоженому коридору. Я направлялся к выходу из крепости, которая долгие годы была моим домом. Все силы уходили на то, чтобы сохранить осанку. Чтобы ни принесший плохую новость гость, ни стены не видели, что неприступная скала пала, и я уже умер. Умер в тот момент, когда наглый, насмешливый рот гостя сказал то, чего не могло вынести мое сердце.
Я распахнул ее ногой, не замечая, не осознавая того, что никогда прежде в моей крепости не было ЭТОЙ двери. И именно в тот момент скала перестала существовать, разрушившись и высвободив, наконец, задавленную внутри боль.
Вырвавшийся на волю вихрь нуждался в движении. Я ринулся на свободу, готовый сокрушить все на своем пути. Но вокруг меня простирался мертвый, сумеречный мир. Голые деревья, разваливающаяся на моих глазах крепость, черная пыль на земле и эфемерные создания, с трусливыми, ищущими глазами, что словно грязные пальцы разрывали взглядом кровоточащую рану моей души…
Тогда я еще не знал, кто они. Я назвал их хищниками, потому что они вытягивали нечто белое, эфемерное из моей груди и заставляли меня орать, пока я окончательно не озверел…
***
- Вот она! Я вижу ее! – крик Ежи, словно арканом выдернул меня из воспоминаний. Я быстро огляделся вокруг. Она все так же скользила впереди, Ее волосы струились по гибкой спине, длинное платье мягкой шелковой волной облегало женскую фигуру. Золото волос на бирюзе шелка – никогда в жизни я не видел ничего более красивого, - подумал я, с изумлением осознавая, что вижу Ее.
Она, наша фея, дарующая серебристый, защищающий от хищников Путь, рисующая для нас волшебные сны в этом мертвом, никому не нужном мире, скользила впереди видимая и, наверное, осязаемая, если бы я набрался храбрости или наглости, чтобы приблизиться к ней и коснуться рукой Ее волос.
- Это она! Та самая дверь! – снова крикнул Ежи, дергая меня за рукав. Безумный, успел подумать я, взглянув в его глаза, и тут же осадил себя горьким напоминанием, что других, похоже, среди нас нет.
Но там, куда, протягивая вперед мозолистый палец, указывал Ежи, действительно была дверь. Она возвышалась среди обгорелых руин, проломленная топором разбушевавшегося крестьянина. Если бы дверь оставалась целой и невредимой, я бы сказал - такая же, как та, что я распахнул в крепости одним ударом ноги перед тем, как мир умер.
- Она привела меня к этой двери, Она – Мелисэлья, Звезда Пути! – захлебываясь, продолжая дергать рукав моей куртки, кричал Ежи. – А мы…! Я понял! Мы оказались с другой стороны! Мир не умер, понимаешь? Это мир с другой стороны! Я вспоминал целую ночь! Ну, ту легенду, сказку, которой бабы детвору пугают, помнишь?

Когда душу разрушит внезапная боль
Незнакомых дверей, берегись ты, не зная,
Что таится за ними, преступишь порог,
И изнанки миров ты рисунок познаешь

Нет, он не пел. Он проговорил слова песни скороговоркой, после чего выпустил, наконец, рукав моей куртки и снова обратил взор к приближающейся двери. Мы продолжали идти, а та возвышалась на обгорелых руинах, становясь все ближе и ближе.
Изнанка миров! Ну конечно, как я сразу не догадался! Это не мертвый мир, это мир с другой стороны.

Мир с другой стороны мертв и ужасен,
Он теней полон тех, кто лжив и труслив
Масок нет там, зачем? Кто душою прекрасен,
Не проникнет туда, там не место таким

Это уже запела девчонка. Она слышала наш разговор с Ежи, да и не мудрено. Он так орал. Наверняка, каждая девчонка знает эту песню наизусть. Всем им предстоит когда-нибудь стать матерью и воспитывать своих малышей сказками, в том числе и об изнанке миров.
Значит, все-таки не сказка? И изнанка миров существует… Изнанка миров – мертвый мир, лишенный любви... Мир потерявшихся, заблудившихся на перекрестках жизни, утративших веру в дружбу и любовь, людей. Мир, в котором нет места ни тому, ни другому, потому что все это осталось с другой стороны…
И вот уже волна детских воспоминаний вынесла на берег бодрствующего сознания некогда забытые слова и нежный, забытый голос матери зазвучал внутри, заструился живительным потоком, возвращая память и веру.

Тем, душа чья любовью и лаской полнится
Ни пройти, ни проникнуть за стену миров
Лишь звезда Милисэлья за небесной границей
Светом Любви путь укажет домой…

Так вот почему здесь нет никого, кроме хищников. А я думал, что все, кого я любил, исчезли. Значит, никакого конца света не было? И Кайла, и все остальные живы, и по-прежнему любят меня? И даже Гельнис? И возможно все было совсем не так, как рассказал мне известный на всю округу сплетник? Может, Кайла нуждалась в помощи, и Гельнис помог ей? Он ведь мой лучший друг, а кому ей еще доверять так же, как и мне, как не моему лучшему другу?
Глупец! Это ты должен быть рядом с ней! Это тебе она должна доверять все свои тайны, и это ты должен заботиться о ней, укрывая ее от всех невзгод, а не твой лучший друг.
Только бы вернуться домой! Тогда уже ничто не сможет помешать мне вернуть тебя, Кайла.

А дверь, сквозь которую попал в этот мир Ежи, приближалась, и если бы не идущая впереди Милисэлья, крестьянин давно бы уже бросился к ней бегом.
Деревянная рама среди руин, раскачиваемая ветром, проломленная топором дверь и легкий скрип давно не смазываемых петель – вот она, совсем рядом. В нескольких шагах от серебристого полотна, по которому, следуя за ведущей нас женщиной, мы, оказавшиеся в этом мертвом мире, продолжаем свой путь.
- Прощай, Яротай, - проговорил Ежи, взглянув на меня, и впервые за все время нашего знакомства я увидел в его глазах отражение счастья. - Это все пустое, я понял, - быстро добавил он, - всегда можно построить новый дом, слышишь? Всегда! Но в том мире, а не в этом - с другой стороны.
И он прыгнул. Сильные, крепкие ноги крестьянина оттолкнулись от серебристого, возникающего под ногами Милисэльи полотна, и тело его воспарило в воздух к зовущей его двери. Та же, словно мираж, растворилась в пространстве сразу, как только человек пересек ее порог и покинул этот мертвый мир.
А вдали, среди голых деревьев, уже виднелась полуразрушенная хижина без задней стены. И я знал, что девчонка тоже ее видит. Плечи девушки снова расправились, тело напряглось в предвкушении. Что-то новое засветилось в девичьих глазах, возвращая, или же даря им красоту… и что-то еще…. Может быть, мудрость? Взгляд, в котором теперь сквозила сила, был прикован к пока еще далекой, но уже различимой за черными ветками двери. Двери, способной вернуть девчонке родных и близких, и, конечно, любовь.
Счастливый, я продолжал идти за Мелисэльей, снова ощущая себя скалой.
Теперь я знал - впереди меня ждет моя дверь, которая приведет меня домой. Туда, где живут друзья и, конечно же, Кайла - моя любимая. А также я знал, что с этих пор никто не сможет разорвать на куски мою душу, и что дверь в мир с другой стороны больше никогда не вырастет пред моими глазами. Почему? Да потому, что я уже проходил сквозь нее и знаю - как бы ни было плохо в родном мире, с другой стороны еще хуже.
Лишь свет, сохраненной в сердце любви, находит, порой, отраженье пути, нарисованного звездой в небесах.

И вот уже растворился в полуразрушенной хижине силуэт девчонки и незнакомая дверь знакомого до боли замка, наконец, выросла впереди, обещая вернуть меня домой.
Она приближалась. Я впитывал в себя узнаваемые образы окрестностей и сожалел лишь о том, что свет далекой звезды, наверное, больше никогда не одарит меня своим волшебством так близко и, что, только оказавшись во тьме, я вспомнил о свете….
Перед тем как вернулось солнце, я бросил последний взгляд на Милисэлью, превратившуюся вдруг в серебристую вспышку света впереди. Словно мигнув мне на прощанье, она рассеялась в залитом солнечными лучами пространстве, будто тоже возвращаясь домой, в небеса.
Передо мной была распахнутая в мой мир дверь.
И я прыгнул…

Е. Амберова лето 2004 г.