Физичку «пробивает»
на лирику

Я украдкой посмотрела на часы — до конца урока оставалось не больше двух минут. Возле доски нетерпеливо переминался с ноги на ногу и ковырял пальцем в носу Ромка Журавский, всем своим видом пытаясь убедить меня в том, что он учил законы Ньютона, только забыл.
— Так, значит, учили, говорите? — строго спросила я.
— Честное слово, учил, Жанна Артуровна!
— Все три закона Ньютона?
— Ей-богу, все три, — наивно вытаращил глаза он.
— А четвёртый? — я сдержала улыбку, а отличница Оленька, сидящая за первой партой, прыснула в кулачок.
— И четвёртый, — клятвенно заверил Ромка.
— А, может быть, и пятый с десятым заодно? Я вижу, вы в глаза не видели этих законов, равно как и своей рабочей тетради. Иначе знали бы, что по программе мы сейчас проходим второй закон Ньютона. Знаете, Журавский, вам нужно в цирковое поступать, на клоуна.
— Всю жизнь мечтал, Жанна Артуровна.
— Садитесь на место, — я сняла маску «строгой тёти» и улыбнулась, давая понять горе-физику, что двойки ему в этот раз избежать удалось.
Ромка с сияющим видом плюхнулся за последнюю парту. По звонку вся толпа рванула к выходу, напрочь позабыв о законах Ньютона и сметая все на своем пути, только Журавский галантно пропустил вперед Оленьку Светленко. Я с нежностью посмотрела на его рыжий вихрастый затылок. Хороший парень этот Ромка, хоть и троечник. Звучит, конечно, непатриотично для «училки», но разве оценка по физике — это показатель? Главное, чтобы человек был отличником в жизни, а у Ромки этого не отнять.

— Как делишки, Жанна Д’Арк? — на бегу окликнул меня в коридоре наш новый историк Миша Листопадов, пробуждая во мне женское естество. Симпатичный парень, аккуратный, только вечно куда-то торопится.
У входа в учительскую я столкнулась с физруком Вовкой Шиловым — моим бывшим одноклассником.
— Хорошо выглядишь, — нагло ущипнул он меня за задницу, схлопотав при этом по рукам.
— Не борзей, Шило. Сначала женись, а потом лапай.
— А своего благоверного ты куда денешь?
— Никуда. Я для вас двоих график составлю.

Красавчик, ничего не скажешь. Только на мой вкус слишком уж мачо… В учительской сидели «англичанка» Екатерина Борисовна и молоденькая математичка Люся, которую детвора за её допотопные очки с толстенными линзами прозвала Стрекозой, — милое, безобидное создание, хотя и немного легкомысленное. Екатерина Вторая — первая у нас директриса, Екатерина Васильевна, — окинула неодобрительным взглядом мой прикид: клетчатые джинсы и голубенькую кофточку с надписью «I’m free» — секондовский эксклюзив.
— Жанна, как вам не стыдно? — покраснела она. — Вы же учитель, и должны быть примером для своих учеников.
— Я и так для них пример.

Я нарочно покрутила бедрами перед носом у Екатерины Второй — ее 130-120-120 не шли ни в какое сравнение с моими 90-60-90. Вообще-то, мы с ней одногодки, только она это тщательно скрывает: мне в сорок почему-то дают не больше тридцати двух, а ей — все пятьдесят.
— И что, позвольте поинтересоваться, означает эта надпись «Я свободна»? — язвительно спросила Борисовна. — Ведь вы же, если память мне не изменяет, замужем?
— Но это нисколько не мешает мне быть свободной от всяких предрассудков.
— Жанночка, одолжи пятёрку до получки, — устремила на меня страдальческий взгляд Люся.
— Хватит? — я протянула ей червонец. Мне самой он не был лишним, но знаю, что ситуация в Люсиной семье — полный завал.
— Ой, спасибо, ты — настоящий друг, — Стрекоза наскоро припудрила носик и упорхнула.
— К Вовке Шилову побежала, — ехидно хмыкнула Екатерина Вторая. — Они из школы выходят порознь, а за углом встречаются и домой под ручку идут.
— Это вам разведка доложила? — холодно поинтересовалась я.

Терпеть не могу подобных разговоров. Вечно эти старые девы то ли от скуки, то ли от зависти, то ли от гормонального стресса пытаются превратить жизнь добропорядочных граждан в сериал «Семнадцать мгновений весны». По пути домой я заскочила на рынок — купила хлеба, картошки, апельсинов и полкило мойвы. Смотрелась я при этом довольно забавно, этакая современная Мэри Поппинс: в одной руке пакет с провизией, в другой — зонт, на плече — сумка с контрольными работами, чтоб их… Только авоськи в зубах не хватает. Моросил мелкий теплый дождь. Снова мои обормоты завтра притащат в класс червей, и мне пол урока придется им объяснять, чем физика отличается от зоологии.

Я потратила около десяти минут на то, чтобы совершить открытие входной двери, заслужив, как минимум, памятник в пенопласте. Я даже его себе представила — большой такой, белый, и я — в позе статуи Свободы… нет, лучше Свободы на баррикадах. Дома меня встретил оглушительным мяуканьем наш «персик» Дипочка. Его полное имя — Дипломат, поскольку в наших семейных ссорах он часто выступает в роли миротворца. Следом нарисовалась, заискивающе виляя тем, что осталось от хвоста, коккер-спаниелька Шельма. Эта обаятельной наружности нахалка однажды увязалась на рынке за моим мужем Николаем. У девочки оказался настырный характер и рваное ухо, поэтому над кличкой мы долго головы не ломали — она напрашивалась сама. Так, если зверинец митингует, значит Колька еще не вернулся с рынка, Аня надрывает голосовые связки в вокальной студии, а Марк закаляет дух и тело в секции каратэ. Не успела я раздеться, как раздался звонок в дверь. Так душераздирающе может трезвонить только один человек — мой муж. Я в одном нижнем белье помчалась открывать.

— Это что еще за кордебалет? — с порога разинул «варежку» Колька. — А если бы вместо меня оказался сосед?
— Сэкономили бы время на раздевании. — «Один-ноль» в мою пользу», — мысленно отметила я.
— Что будем жрать? — начальственным тоном осведомился супруг.
— То, что ты приготовишь.
— Я только с рынка вернулся, устал как собака, — задохнулся от возмущения он.
— А я только с работы пришла.
— Толку от твоей работы… И это называется жена-еврейка. Никакой деловой хватки!
— С чего ты взял, что я — еврейка?
— Да у тебя же девичья фамилия еврейская была — не то Шнеллер, не то Швеллер.
— «Шнеллер», к твоему сведению, по-немецки означает «быстрее», а «швеллер» — это вид металлопроката. Тоже мне, дипломированный инженер! И фамилия у меня была вполне европейская — Штейнердт.
— Тьфу, язык сломаешь, пока выговоришь! Прикол был бы, если бы ты с такой фамилией русский язык преподавала.
— А то, что я с твоей фамилией Запевайло физику преподаю — не прикол? И вообще, у меня же не написано ни в паспорте, ни на лбу, что я — еврейка.
— На лбу-то, может, и не написано, зато на носу и на всем остальном — напечатано, причем большими буквами.

Я украдкой посмотрела в зеркало — неужели и впрямь напечатано? Нос как нос — тонкий, правда, слегка с горбинкой. Так у меня же прабабушка по материнской линии была родом с Кавказа. А мой родной дед со стороны отца — чистокровный немец, оттуда и фамилия. Так, смотрим дальше. Ну, глаза тёмные и волосы… были когда-то, пока я не перекрасила их в новомодный цвет «дикая вишня». Кожа смугловатая — больше похоже, что у меня в роду «отметились» весёлые ребята из татаро-монгольского ига. Хотя некоторые ученые-историки выдвигают гипотезу о том, что никакого ига и в помине не было — просто мирно сосуществовали на одной территории оседлые славяне и кочевые племена. Всё может быть — историю трудно назвать точной наукой. Звучит непатриотично, но я и за физику в этом отношении не могу поручиться. Кто знает, вдруг через каких-нибудь лет пять выяснится, что все, чем я пичкаю своих учеников — мягко говоря, бред сивой кобылы?

Нет, я — человек толерантный, и против евреев ничего не имею. Правда, не нравится мне политика Израиля на Ближнем Востоке, но это уже их проблемы… Я натянула оранжевые шорты, ярко­розовую майку с блестками и отправилась на кухню чистить картошку. Дипка к тому времени уже прогрыз пакет, зараза, но до мойвы добраться не успел.

— И не стыдно тебе? Не такой уж ты и голодный, чтоб полиэтиленом питаться.
И Шельма, естественно, тут как тут. Явилась с мученическим видом, в глазах — скорбь всего мира: совсем мои хозяева рассобачились, голодом морят. Снова пришел действовать на нервы Колька — в полосатых семейных трусах, ядовито-зеленых махровых носках, зато с массивной золотой цепочкой на шее.
— Пора тебе, мать, осваивать микроволновку, — пробурчал он. — Купила каждому по окорочку, и нет проблем.
— Чтобы мы все по твоей милости давились модифицированной, да еще и облучённой курятиной?
В этот момент с грохотом открылась дверь, напомнив мне о том, что я прихожусь матерью почти совершеннолетнему сыну и четырнадцатилетней дочери.
— Снова физики и лирики на ножах? — усмехнулся Марк, намекая на то, что Колька занимается интеллектуальной деятельностью — торгует книгами.
— Просто твой отец — ярый антисемит.
— Папа, успокойся, это сейчас не модно.
— Видишь, как твой сын со мной разговаривает? — вспылил Колька.
— Можно подумать, твой сын с тобой по-другому разговаривает. Сходи лучше в зал, сними с потолка паутину — заросло всё, как в египетской пирамиде.

Я поставила на плиту кастрюлю с картошкой и вернулась в зал, застав там следующую картину: Колька повязал голову моим клетчатым фартуком — видимо, чтобы побелка на бритый затылок не сыпалась, и, водрузив на нос очки, яростно орудовал половой щеткой. Я мысленно нарядила мужа в шаровары и тюрбан, представив его в образе вальяжного султана, а себя — услужливой одалиской у его ног… Нет, не мой вариант. А если наоборот, он — смиренный раб в чадре? Я не удержалась от смеха.

— Не вижу ничего смешного, — огрызнулся Колька.
— Ты в этой бандане на покойного Арафата похож — кстати, он тоже был антисемитом.
— Хорошо, хоть не на Беню Ладана с усами.
— Ты хотел сказать, на Усаму Бен Ладена?
— Господи, да один ведь хрен!
Собрать всю семью за столом не удалось — по телику крутили «мясорубку» с Джеки Чаном, и все дружно ринулись в зал с тарелками. Блин горелый, опять придется выдирать из ковра рыбьи скелеты! Как только вся орава утолила чувство голода, началось:

— Жанна, у меня спортивные штаны на заднице порвались, а мне завтра за товаром ехать.
— Ма, как будет по-украински «распространение»?
— Мамик, будь другом, реши мне задачу по сопромату — расчет балки на прочность при изгибе.
Я чувствовала себя кинозвездой на пресс-конференции и едва успевала отвечать на вопросы.
— Коль, твои штаны потерпят до завтра, а мои контрольные — нет. Поедешь в джинсах, тем более, уже холодно — еще застудишь жизненно-важные органы, чем тогда думать будешь?.. Анька, имей совесть, подними филейные части и найди в словаре слово «розповсюдження»… Марик, просьба не по адресу. Я — всего лишь физик, а вот папа у нас по образованию как раз инженер-механик, ему твоя сопромуть роднее.
— Ты же знаешь, что диплом ему выдал декан факультета в обмен на «Жигули», а балка в его представлении — место, где 1 Мая жарят шашлык.
Слава Богу, Колька настолько увлекся происходящим на экране безобразием, что не слышал этой фразы. Аня, охладев к Джеки Чану (в ее вкусе больше Том Круз), удалилась в спальню и врубила на всю вопли Квазимодо.
— Сейчас же выключи этот маразм нотрдамский, — не выдержала я. — Группа «Смэш» давно распалась, сейчас в моде Дима Билан.
— А какая разница?
— Лично для меня — никакой, только убавь громкость. И так уже крыша отваливается — у меня и у дома. Опять соседи будут в горотдел звонить!
— Ма, а что такое «маде ин шина»? — Аня у нас «француженка», и английский для нее — как для меня дебри Амазонии.
— Не «шина», а «Чайна», — поправила я. — Это означает «сделано в Китае». Где такое написано?
— На японском магнитофоне, который папа подарил мне на день рождения.
— Интересно, на какую Японию он рассчитывал за восемьдесят гривен?
Я поставила вариться кашу на завтра, и, пользуясь случаем, заняла ванную. Но спустя минут пять уже раздался требовательный стук в дверь. Наверное, Марик…
— Я тебя внимательно слушаю.
— Ма, имей совесть, освобождай территорию. Я сегодня первый очередь занимал.
— Кто не успел, тот опоздал.
— Прямо не квартира, а Персидский залив — как ни одно, так другое оккупируют, — возмутился Марк.
— Ну, из персов у нас, предположим, один Дипка, да и тот не совсем чистокровный.
— Шевелись, у тебя на печке какая-то кастрюля сбегает.
— А у тебя руки отсохнут сбавить огонь? Если каша расползется по всей кухне, я тебе эту кастрюлю на голову надену.
Выйдя из ванной, я засела за контрольные, а Колька насел на меня.
— Не понял — при чем здесь Персидский залив?
— Есть такая горячая точка.
— Курорт, что ли?
— Для кого-то, может, и курорт. Лично я не люблю фейерверки, — съязвила я и снова уткнулась в тетрадки.
— Жанка, скажи, кому нужна эта твоя «шизика»? Лучше бы бизнесом вместе со мной занялась, — не унимался мой благоверный. — Какая практическая польза от всех этих сил трения и яблок Ньютона?
— Да если бы не «моя» сила трения, ты бы давно уже штаны потерял, — парировала я.
Пока Колька с обиженным видом изучал свои бицепсы, трицепсы и прочие дурицепсы, я закончила проверять контрольные.
— И хозяйка ты никудышняя, — продолжал ныть муж. — Удивительно, как я до сих пор от голода не помер?
— Оно и видно — совсем отощал, бедняга. Вон, позвоночник к животу присох.

Я насмешливо ткнула Кольку в предмет его гордости — кубики пресса на животе. Да, регулярные посещения бани и тренажерного зала идут ему на пользу. Но если Колькина мышечная масса растет на глазах, то мозги, похоже, с каждым днем все тают. Господи, как же меня угораздило выйти замуж за человека, которому до лампочки почти всё, за исключением того, что можно запихнуть в карман или, на худой конец, в пузо? А ведь когда-то он был рыжим вихрастым пареньком, вроде Ромки Журавского, преданно таскал мой портфель и меня саму — за косу, тогда еще консервативно­чёрную… Но ведь за что-то же я его любила? А любила ли вообще? Танцы-шманцы, цветы, кино — сейчас все это кажется таким далеким и нереальным.

Пожалуй, не так уж трудно было полюбить того атлетически сложенного парня с татуировкой в виде дракона на плече, грубоватого, но в душе очень доброго и по-своему романтичного. Но можно ли испытывать те же чувства к сидящему напротив меня неандертальцу в семейных трусах, который ещё и безбожно «тормозит»? Другое дело Мишенька Листопадов — просто душка. Вчера подсунул мне в классный журнал записку: «Жанночка, вы — чудо. Я вас люблю». Я, конечно, приняла вид оскорбленной невинности, но записку сохранила — будет, что вспомнить на старости лет. Ведь, как ни крути, но двое детей у меня не от Миши Листопадова, а от законного супруга Кольки Запевайло. Не будем совращать молодежь, хотя…

Я упорно гнала от себя грешные мысли, но легла спать с твердым убеждением начать с завтрашнего дня бегать по утрам, стать вегетарианкой, купить на рынке новые, не «секондовские» джинсы, сбить в коридоре с ног Вовку Шилова и занять в буфете место напротив Миши. Эх, где мои семнадцать лет?.. В конце концов, я четко понимаю, хоть и физик, разницу между плотской любовью и платонической. Просто «пробивает» иногда на лирику — хочется почувствовать себя не женой и матерью, что в целом довольно приятно, а женщиной, пусть даже бальзаковского возраста. Звучит еще хуже, чем переходный, но все же лучше, чем средний — романтичнее, что ли...

Над ухом настойчиво разрывался будильник — я часто путаю его с автосигнализацией «Мерседеса» соседа снизу, владельца двух мелкооптовых магазинов. Хотя, судя по звуку, похоже, это было то и другое сразу. Под боком, как ни в чём не бывало, храпел Николай, внося свою лепту в эту какофонию. Сегодня меня особо не тянуло воевать. Наверное, потому, что мне уже сорок один год. Ещё вчера было сорок, и почему-то это казалось не так страшно.

Предаваться сладковато-мучительной грусти «за бесцельно прожитые годы» мне помешал оглушительный тенор моего обожаемого котика, который присоединился к трио будильника, сигнализации и Коляна. Пришлось вставать. И вот так каждое утро. Раньше такой порядок казался мне нормальным, а сейчас… Что-то изменилось во мне самой, и теперь это «что-то» не дает мне спокойно жить. Возможно, это жизненный опыт — деликатный синоним к пугающему слову «старость»? Хотя, разве сорок — это возраст? Умные люди говорят, что жизнь начинается после сорока, а до этого был черновик, наброски. А что, если я и эту жизнь проживу начерно? Переписывать-то уже будет некогда…

ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ