Дорожка длинною в жизнь. Хайвэй. Красные полосы и белые звёзды на синем фоне. Perfect. Иначе и быть не могло. Всё этим когда-нибудь кончится. Знак “прямо”, больше похоже на “вверх”. Почему бы и нет, чёрт возьми? Что может быть выше, чем самое стремительное падение в бездну разврата и безумия? В вопросах этики законы гравитации не значат, ровным счётом, ничего, для каждого здесь они свои, в конце концов, Гитлер, который Адольф, тоже был гением!  Мир сходит с ума! Закутавшись в простыню непонимания, банальные, “повседневные” люди отказываются принимать это, таким, какое оно есть. На краю обрыва каждый поймёт своё ничтожество, каждый, кто не сумел подавить в себе что-то, что мешает преступить ему законы общепринятой морали. Мир – это большой красивый “Титаник”, который непременно погибнет, в нём тоже есть капитанская каюта, рестораны и казино, можно купить билет подешевле, подороже или вообще ехать вместе с багажом, но какое это, чёрт возьми, имеет значение, когда мы все верно движемся  в сторону айсберга, экипаж занят рутинной работой, пассажиры развлекаются, кочегары жарятся в машинных отделениях, зачем? Зачем? Зачем, чёрт побери?

Розовые очки, в форме звёздочек с брюлликами на дужках, под которыми боязливо прячутся такие же по форме зрачки человека, который попал на хайвэй. Скрипя где-то в районе очка кожаными штанами, он идёт прямо: далеко, туда, где виднеются огни казино и барделей. Поток воздуха и выхлопных газов, оставленных обгоняющими его автомобилями, треплет перекинутую через плечо розовую с чёрными полосками рубашку. Его серый от пыли ботинок растекается по раскалённому асфальту, растаптывая очередной остаток от сигареты, коими была засеяна та часть дороги, которую  он успел  пройти; будь он осмотрительнее, он бы не оставил за собой след, протяжённостью в весь его путь, его бы никто никогда не нашёл. Солнце уже почти село, наступала кошмарно душная ночь, а он всё шёл, боясь оглянуться, прямо… прямо в лапы грязной и порочной мечты, он шёл уже несколько нескончаемых часов, каждый из которых казался вечностью. Опустение и отупение пришло на смену сознанию, он только фанатично повторял :

“I wanna grow up … baby, fuck … I wanna…higher, higher”, чуть шевеля потрескавшимися от жары губами, и лишь образы миллионов маленьких электрических солнц, развешанных гирляндами и образующих  огромный светящийся шар, гипнотизирующий и притягивающий, стояли перед глазами, создавая иллюзию, что до того, к чему стремишься, осталось недолго.

Он пошатнулся, слегка подавшись на проезжую часть. Старый торговец подержанными автомобилями из Далласа включил кантри погромче, закурив сигарету, сильнее нажал на газ, выжимая из разбитого пикапа последние силы. Выкинув сигарету из окна, старый ковбой потянулся к соседнему сиденью за флягой с дешёвым пойлом, которое он называл “виски”. Раздался страшный грохот, осколки стекла полетели в салон, где-то сзади раздался глухой удар человеческого тела об асфальт. Жаль, парень, неужели никто и никогда не услышит твой смех, не увидит твою улыбку, твоё ничтожество? …Печально! Ты мог бы стать big star, ты был big star, ты остаёшься big star, но тебя нет!

Старик немного сбросил скорость, посмотрел в зеркало на мёртвое тело, покачал головой и помчался дальше. Никому не было дела, что, кто-то там лежит, совсем неживой, покрываясь пылью и осадками выхлопных газов, ведь объехать неровность на дороге легче, чем остановиться и попытаться убрать её! В конце концов, он просто растворился в грязном воздухе, грязном асфальте, грязном мире.

Дорожка, безупречно-белоснежная бесконечная  дорожка уходила в никуда, туда, где садилось солнце, может она упиралась в океан, может, петляла дальше вдоль хайвэя, а может для каждого она своя? … Нет! … Точно не для каждого, но кто-нибудь, когда-нибудь узнает, что там - в конце, упав на раскалённый асфальт засмеётся и, отражая яркий солнечный свет от розовых очков, будет лежать, пока старый ковбой на пикапе не свернёт к нему на обочину.