ПОНИ

---

Когда отгремела Двадцатилетняя война, в Город вернулся доживать одноногий Инженер.
Вначале он обжил крохотный запущеный домик своей матери, которой не довелось дождаться сына.
Немного пообщался с оставшимися ещё друзьями молодости, с немногочисленной роднёй. Друзья отвыкли от него и были обременены семейным бытом. Родные встречали его более чем с прохладцей. И те, и другие невольно отводили глаза от увечия Инженера и с усилием находили слова для поддержания неловких бесед.
Недолго колеблясь, Инженер продал домишко и приобрёл у муниципального совета пустующий военный ангар на окраине.
В Городе теперь его видели строго в понедельник и пятницу, проведывающим угасающую племянницу Эстер.
Девочке едва исполнилось восемь, когда её - непоседу и хохотушку - поразила Странная болезнь, изредка случавшаяся с детьми в этих краях. Вялая и апатичная, почти утратившая потребность в пище, Эстер теперь сутками полулежала на подушках, наблюдая одной ей известную точку на обоях. Врачи красноречиво развели руками. Мать малышки отплакала и смирилась, предоставив ту заботе вечносонной обрюзгшей бонны. И только скрип протеза Инженера иногда был способен заставить девочку прислушиваться и озираться, медленно поводя головой.
Дядя по обыкновению просиживал близ неё около часа, тихо и фальшиво насвистывая походный марш и с разной степенью успеха пытаясь её покормить.
- Вы очень похожи, - бросил однажды Инженеру седой Доктор с усталыми умными глазами, заходивший к пациентке для очередного осмотра.
- Правда?.. - механически переспросил Инженер, чья кожа была обветрена и смугла, а прямые волосы ещё чернели, как смоль, - спросил, и с сомнением посмотрел на чистое, бледное личико Эстер в обрамлении льняных кудряшек.
- И вас, и её, похоже, мало что удерживает на этом свете, - ответил умудрёный старик и откланялся.
Инженер рассеяно прошёлся по комнате. И казавшийся жалобным скрип шарнира механической ноги снова на мнгновение вывел девочку из ступора.
Ближайшим вечером в ангаре Инженера впервые за долгие мирные месяцы затеплилась, зазвенела, застучала, заискрила и зажужжала суетливая синтетическая жизнь огня, дерева, металла, инструментов и приспособлений.
Отрывной календарь отощал ещё на несколько листов.
И был один из хмурых осенних понедельников, когда Инженер внёс в комнату племяшки серого механического Пони и поставил вровень с лежанкой. К расшитому кожаному сёдлышку лошадки был закреплён полотняный подсумок с мягким, душистым сеном в нём.
Разреженый дневной свет, пронизавший неплотные занавеси, ложась на Эстер, создавал впечатление полупрозрачности её контуров, чем усиливал атмосферу окончательной безнадёги, царившую в комнате.
Инженер щёлкнул крохотным тумблером, спрятаным в гриве симпатичной игрушки, и что-то в пространстве необъяснимо преобразилось.
Пони завращал тёплых тонов миндалевидными любопытными глазами, замотал головой и требовательно заржал.
Девочка медленно обратила лицо в сторону звука. Пони засучил копытцами и заржал ещё настойчивей.
Эстер СМОТРЕЛА.
- Покорми его, - предложил Инженер и сунул в полупрозрачную ладошку ребёнка пук мягких травинок из подсумка. Рука медленно поползла в сторону мохнатой серой морды..
Весть об идущей на поправку Эстер довольно скоро распространилась по Городу. В ближайший год просители дважды приходили к порогу прибежища Инженера. И каждый раз, спустя время, новоиспечённый Мастер Игрушки приносил в дома по увесистому пакету.
Так появились Черепаха и Попугай, вернувшие родителям их отрешённых от мира чад.
Весть о грядущей кампании застала Воеводу в городской таверне в момент, когда раззадореный первою за вечер пинтой эля, он в тысячный раз втолковывал собутыльникам-ветеранам, что "история человечества есть история войн, а мир - это краткая пауза, необходимая подрастающему поколению бойцов, чтобы опериться и возмужать". Всклокоченный Денщик ворвался в прокуренный подвал с радостным воплем: "Войнааааа!".
Воевода порывисто поднялся, оправил засаленный мундир и со свирепым озорством зыркнул на окружающих: начиналось его время.
Уже ближайшие часы с невероятной скоростью и сноровкой Воевода заполнил каледоскопической кашей мобилизационно-оборонительных мероприятий. Им двигали долг и честолюбие. Приятно щекотала мысль о том, что жена Фэй и кроха-сын Кунг отныне обязаны гордиться им - главным человеком Города.
Волна военных преобразований коснулась всего и всех. Весьма скоро ополченцы вспомнили и о старом ангаре, постановив реквизировать его под конюшню. Сам Воевода, панибратски похлопывая по плечу выставленного на улицу Инженера, съиронизировал:
- Такие, брат, дела - кому теперь нужны твои игрушки?! Ковыляй потихонечку, война - ремесло сильных.
Работа спорилась, семья гордилась. Первые призывники убыли на фронт. Фортификационные сооружения оплетали Город, щерясь амбразурами и жерлами орудий.
Воевода приходил домой измотанный и довольный собой - перекемарить часа четыре, умыться, сменить бельё и поесть.
Так случилось и в этот раз. Далеко за полночь мужчина вошёл в дом. Фэй, по своему бывшему обыкновению, теперь не бросилась на шею супруга с горячим поцелуем, а осталась молча и отрешённо стоять в центре гостиной, настораживая огромными и покрасневшими, исходящими слезой глазами. Дверь в детскую была полуоткрыта. Нехорошее предчувствие толкнуло Воеводу туда.
Малыш Кунг недвижно полусидел на кроватке в кругу приглушённого света от бра и смотрел, не моргая, в какую-то только им различимую точку рисунка обоев на противоположной стене

---