4

Через несколько троллейбусных остановок дозвонился до Пашки. Он был крайне удивлён моим тоном и спросил, всё ли со мной в порядке. Что я мог ему ответить? Конечно, со мной всё в полном порядке – что такого со мной могло случиться? А запыхался я оттого, что за троллейбусом бежал. Нет, больше я Пашку не буду без уважительной причины отвлекать от его кровопролитных сражений на личном фронте. Поговорив с Пашкой, я немного успокоился. Значит, ко всем это сумасшествие приходит по очереди. И сейчас очередь моя. Ох, как же я вспотел, пока бежал… и устал… Вышел из троллейбуса. Поскользнулся на обёртке из-под каких-то чипсов, вымазал штанину. Чертыхаясь, доковылял до лавочки и принялся оттирать грязь. В конце концов, махнул рукой на пятно. Как же я всё-таки вымотался. Сидел, разглядывал тупых и наглых голубей, не находя в себе сил подняться и пойти домой. А дома есть тёплая и уютная кровать… и спать можно будет хоть целые сутки. Выключить телефон, чтоб никакие подонки не смогли меня разбудить! Порыв холодного по-осеннему злого ветра прервал мои грёзы. Я поёжился и, матеря всё на свете, пошел домой. Всё тело ломило. Ноги плохо слушались. Погода всячески намекала, что время не самое подходящее для прогулок. И спать хотелось безумно. Не представляю, как я дошел до дома. Воистину, возможности человеческого организма безграничны! Подъём на девятый этаж занял, наверное, целый час. Хорошо, что на лестнице мне никто не встретился, а то мнение соседей обо мне (и так, должен сказать, неважное) упало бы до критической границы – впечатление я произвожу то ещё! Запустил руку в карман куртки, чтоб найти ключи. Ключи прорвали карман и со звоном упали на пол. Зато искать не пришлось! В квартиру я прямо таки ввалился, засыпая на ходу. Не помню даже, запер ли я дверь за собой. Обессилевшими руками стягивал с себя одежду, пока ноги несли моё утомившееся тело в постель. Голова отказала первой. Сволочь. Уже на пороге сна, буквально падая в него, я услышал телефонный звонок. Сил разговаривать у меня не было, но я механическим движением поднёс телефон к лицу. Звонил Иннокентий. Иди ты в баню, Иннокентий! – только и успел подумать я. И заснул.

Сон мой выглядел очень реалистично, я бы даже сказал подозрительно реалистично. Обычно мне такие «хорошо нарисованные» сны не снятся. Хотя, может быть, у меня такое ощущение возникло оттого, что в этом сне не было никаких «спецэффектов». Я находился в каком-то… в каком-то учреждении. Стоял посреди коридора. А вокруг меня, толкаясь и фыркая, сновали люди. Очевидно, сотрудники этого учреждения – НИИ или чего-то подобного. Многие из них были в белых халатах, другие – тоже в какой-то форме, только я никак не мог понять какой. Мужчины и женщины разного возраста, они деловито бегали по коридору, заходили в кабинеты и выходили из них, передавали друг другу документы, папки, конверты… один раз я даже заметил, как плюгавенький дедушка, наполовину высунувшись из двери, передал долговязому парню в очках маленького ребёнка, закутанного в тряпку. Или это мне только показалось, что там был ребёнок? В кутерьме и суматохе, царившим в этом загадочном учреждении, ничего нельзя было толком разглядеть. Мне надоело стоять без дела и я отправился осматривать это странное место. Проталкивался вперёд по коридору, пытался заглянуть в какую-нибудь дверь, но тщетно. По закономерности или по случайности, двери закрывались именно в тот момент, когда я поворачивал голову в сторону. Не знаю, чем занимались и что изучали сотрудники этого секретного ведомства, но о хороших манерах они явно не слышали – толкаться и пихаться приходилось на каждом шагу. Кряхтя и ворча, прокладывая себе локтями путь среди таких же пыхтящих хамов, я и не заметил, как коридор закончился, и я оказался в просторном зале. Здесь людей не было совсем. Даже не слышно было голосов из коридора. Я вытер пот со лба и стал искать, куда бы присесть и привести себя в порядок. И только я приметил подходящую софу, уютно расположенную в углу зала, как одна из дверей отворилась. Я увидел ещё один коридор, такой же точно как и тот, что привёл меня в этот зал, только пустой. Все двери были плотно закрыты. А в конце коридора двое дюжих молодцов в белых халатах – наверное, санитаров – несли на носилках кого-то накрытого простынёй. Лица его видно не было, из под простыни выглядывала только лысина. И я почему-то подумал, что этот человек может оказаться Старым Гарри. Почему мне так показалось? Что случилось с Гариком в этом странно-реалистичном сне? Я бросился по коридору вслед за санитарами. Бежал так быстро, как только мог, но они, похоже, нырнули в одну из дверей. Я постоял в пустынном коридоре, подождал пока восстановится дыхание. Хотел было вернуться в зал, но передумал и пошел по коридору дальше.

Одна из дверей была, как показывают в фильмах про психбольницу – с маленьким окошком. Я заглянул. В помещении с абсолютно не больничной обстановкой находился Арни. Он сидел за письменным столом и без особого энтузиазма чертил какие-то формулы. Я окликнул его и постучал в дверь. Арни посмотрел на меня, вяло помахал пухлой рукой и снова погрузился в химию. Я попробовал открыть дверь – не получилось. Тогда я стал звать Арни, стучать, показывать ему знаки через окошко. Свенсон не обращал на меня никакого внимания. Я продолжал делать то же самое, удвоив интенсивность, как вдруг кто-то коснулся моего плеча. Это был Кир. Он вышел из двери напротив и стоял возле меня. Дверь оставалась открытой, и я мог увидеть мебель, больше всего подходящую для старенького но ещё вполне сносного санатория. Возле двери, прямо на полу, сидел дядя совершенно апостольского вида. Эдакий божий одуванчик, одетый и причесанный по моде двухтысячелетней давности. Он рассматривал меня с нескрываемым интересом.

– Успокойся, Олег. Перестань орать. – сказал Кир. – Пользы от этого всё равно никакой не будет.

– Что происходит? Это сон? Тогда получается, что это наш общий сон? Как такое вообще возможно? – Засыпал я Кира вопросами.

– А, так ты ещё не виделся с Иннокентием, вот в чём дело! Иди сейчас до конца коридора, потом направо, он в восемьдесят восьмом кабинете. Там увидишь. Только… – запнулся Кир.

– Только – что?

– Будь настороже, Олежка. Всякое может случиться.

– Понимаю. – протянул я, окончательно переставая что-либо понимать. – Нужно быть аккуратным, потому что этот Иннокентий может натворить всяких глупостей? От него чего угодно можно ожидать?

– Нет. Это от тебя можно чего угодно ожидать. – ответил Кир.

Я хотел спросить ещё много чего, но тут дядя, смахивающий на апостола, поднялся на ноги и не говоря ни слова зашел в комнату. Кир юркнул за ним и закрыл дверь прямо у меня перед носом. Окошка в этой двери не было, и я не мог увидеть, чем они там занимались. Я ещё раз глянул на Арни – тот по-прежнему напрочь отказывался реагировать на мои коммуникационные потуги. За неимением другого плана действий, я отправился, как советовал Кир, к кабинету Иннокентия. Восемьдесят восьмой? Странно… Ни в предыдущем коридоре, ни в этом номеров на дверях не было. Ладно, как-нибудь найду – подумал я и двинулся по коридору. Через некоторое время, когда глупый и неинтересный сон уже порядком мне надоел, я нашел кабинет Иннокентия. Номер на нём, как ни странно, присутствовал. Только цифры либо сами, либо с лёгкой руки оставшегося неизвестным шутника, завалились набок. Вместо двух восьмёрок получалось два знака бесконечности. И правда смешно. Я постоял у двери. Из кабинета никаких звуков не доносилось. Я вежливо постучал. Тишина. Я подождал ещё несколько секунд и постучал снова, но дверь продолжала упорно молчать. Попробовал повернуть ручку двери. Она поддалась. Я вошел внутрь.

5

– А ведь ты и её мог здесь встретить, свою даму пик. – сказал Иннокентий.

И я вспомнил, как действительно я видел её, таинственную незнакомку, заворожившую меня, в самом первом коридоре, в который я попал. Она была среди других людей – тоже толкалась и пихалась, протискиваясь к какой-то двери – и не замечала меня. Как, впрочем, и тогда, в баре  Старого Гарри. Не знаю, откуда Иннокентий выхватил эту формулировку – «дама пик». У меня не было желания ему отвечать. Мы сидели в мягких креслах, обитых кожей, в уютной гостиной, подходящей для, пожалуй, какого-то посла – гобелены на стенах и ковры на полу. Впрочем, без лишней роскоши, со вкусом. Иннокентий оказался человеком не первой молодости, однако, довольно приятного вида – наверное, очень высокий (когда он сидел в кресле, трудно было понять), статный, и как говорят, представительный дядька. Одно слово – посол. И одет он был строго, но изыскано – по-посольски.

– Не хотите отвечать? – продолжил Иннокентий – Что ж, представляю себе, как представили меня вам ваши друзья – эдакий дьявол среди людей.

И совершенно неизвестно почему, он засмеялся.

– Так представьтесь сами, раз уж я вынужден находится здесь (а дверь закрылась после того, как я вошел – я проверял) и беседовать с вами.

– У меня много имён… – протянул Иннокентий – и много названий. Ангел ли я, сказочный ли джинн, или мистический персонаж, не наделённый отличительными чертами – вам, Олег, знать не обязательно. Главное для вас – это мои возможности. Я могу я многое…

Не знаю, было ли так задумано, но пафосный хвастун Иннокентий начинал действовать мне на нервы. Если хотел произвести на меня впечатление – так почему не явился, гремя и сверкая из разверзнутой бездны? Это дало бы должный эффект. А так – скучный банальный разговор с возомнившим о себе невесть что престарелым дипломатом. Не самое потрясающее событие в моей жизни.

– Я могу полностью изменить твою жизнь. И не только твою. – продолжал Иннокентий – я могу запустить сначала всю историю человечка по имени Олег. Правда, многое в этой новой жизни будет зависеть и от тебя – если ты сам будешь прятаться от своего счастья, то никакая магия тебе не поможет. Так что – ты готов выслушать моё предложение?

– А разве у меня есть выбор? – угрюмо спросил я.

– Прежде чем горячиться и совершать необдуманные поступки – выслушай меня. – Умело увильнул Иннокентий от моего вопроса. – Я предлагаю тебе начать жизнь сначала. Все об этом мечтали, и ты тоже. Из нынешней жизни ты исчезаешь (какая разница – куда?), и начинаешь жить заново. Ты, кажется, хотел быть философом, написать книгу или даже несколько? Что ж, я предоставляю тебе такой шанс! Второго не будет, Олег. – сказал Иннокентий и, как ему казалось, многозначительно уставился на меня. Я думал про Арни. Про то, как легко, оказывается, задеть его за живое. Если даже этот топорный иллюзионист-недоучка справился. Наплёл ему невесть что – что жизнь катится под откос, что начинать что-либо уже поздно… А простодушный Арни – поверил. Хотя, кто знает, как бы я себя повёл, если бы он меня не предупредил.

– Что ты теряешь? Сам рассуди: пустое и бессмысленное существование, которое я не осмелюсь даже назвать жизнью. Ах, философ? Изволь же продемонстрировать свою философскую систему. Только не нужно разводить демагогии и пытаться отделаться от меня пространными фразами. Я говорю с тобой по-деловому, и хочу в ответ слышать соответствующие конструктивные предложения. Допустим, откажешься ты от того, что я тебе предлагаю. Предположим. И что ты будешь, проснувшись, делать? Отвечай честно.

– Так значит, это всё-таки сон? – спросил я с неуместной иронией в голосе, однако сам уже не был так уверен в своём скептицизме относительно Иннокентия, как в начале нашего разговора.

– Сон или не сон… разве ты не хотел бы всё изменить? Раз – и навсегда, окончательно. Получить второй шанс? Ведь ты ничего не теряешь. Да, ты не сможешь вернуться, но разве стоит сюда возвращаться? Пока ты шел сюда ты видел множество людей. И все они мне подвластны – это люди, которых ты мог бы встретить. В том числе и та девушка, которая тебе так понравилась, она тоже. А за каждой дверью, закрытой для тебя сейчас – места и события твоей новой жизни, Олег.

– Я не знаю… – только и смог выговорить я. Честно говоря, Иннокентий поставил меня в тупик. Обмен журавля в небе на синицу в руках, которая уже порядком выдохлась и успела мне надоесть, никогда не пугал меня. Тем более, что во многом он был объективно прав. А что, раз – и всё заново. С самого начала. Иначе. Ведь Арни говорил, что он залазит в самую глубину души, туда, где есть такие рычаги, нажав на которые он сможет управлять мной даже без своих колдовских способностей. Прав был Кир – этот прохвост может натворить что угодно. Я посмотрел в его глаза. Ничего не выражающий взгляд, пустой. Хороший, наверное, из него актёр, раз он так мастерски скрывает свои чувства. А может, всё гораздо проще?

–  Скажите, Иннокентий, а какие вы предоставляете гарантии? –  спросил я в стал с кресла, разминая затекшие ноги. –  Как я могу быть уверен, что вы меня не обманете? Если уж мы говорим как деловые люди.

–  Друг мой, какие могут быть гарантии? Я забираю у вас нынешнею жизнь и взамен даю вам новую – вот и всё. А обманывать вас у меня нет ни малейшего желания. Что я от этого получу – вашу жизнь? Так она даже вам не кажется достаточно интересной, что уж говорить обо мне!

И он очень противно рассмеялся, так гадко, как будто я перед ним только что опозорился. Я стал ходить по комнате, ещё раз проверил дверь – закрыто. Иннокентий засмеялся снова, ещё противнее. Я хотел расспросить его подробнее, что за жизнь я получу, и возможно ли хоть что-нибудь об этой будущей жизни узнать заранее, но Иннокентий вдруг вскочит с кресла (я даже удивился его колоссальному росту) и грубо закричал: «Мы теряем время! Соглашайся немедленно и не зли меня! Кто ты такой, чтобы так капризничать? Соглашайся!». Эта последняя выходка Иннокентия вывела меня из себя окончательно. Мне было уже безразлично, что он там предлагал и кто он был – он достал меня. Я посмотрел в окно – огромное, почти на всю стену – поймал испуганный взгляд Иннокентия и решился.

–  Нет… –  только и успел произнести он, перекошенный, вмиг потерявший всю свою представительность. А я уже бежал к огромному окну, и никакие джинны, колдуны и сновидения вместе взятые не  меня остановить. Хрен тебе что обломится, Иннокентий! – закричал я –  Что я захочу, то я с собой и сделаю!  Я не чувствовал страха – только злость. Злился на бедового мага Иннокентия, злился на себя – за то, что не нашел лучшего применения своей глупой жизни. А страшно стало только тогда, когда я услышал звон оконного стекла, разбиваемого моим телом. Я ведь даже не знаю, какой здесь этаж! Падал я совсем недолго. Не знаю, как люди успевают в последний момент увидеть всю прожитую жизнь. При падении было очень больно, больно как никогда раньше. Я ощутил лицом шершавый холодный асфальт. Наверное, я кричал, а может быть просто из моих лёгких вышел весь воздух. Я чувствовал только дикую боль, и больше ничего – я не мог пошевелиться. Я вдохнул. Закрыл глаза. И больше не выдыхал.

6

Было очень больно. Очень больно было открыть глаза, очень больно было смотреть на взволнованных Кира, Арни и Пашку, склонившихся надо мной. Белый цвет стен резал глаза, отдаваясь в мозгу неприятным покалыванием. Мне тогда казалось, что я заснул всего на пару минут, а наши утверждали потом, что я спал почти сутки подряд. Когда я смог относительно безболезненно воспринимать яркую и громкую реальность, выяснилось следующее: во-первых – я жив, во-вторых – я нахожусь в больнице, а в третьих – Кир, Арни и Пашка по очереди дежурят возле меня, а когда им сообщили, что я наконец-то пришел в себя, собрались в моей палате все.

–  Да, Олежка, удивил ты нас, однако. И напугал, конечно, здорово. –  Сказал Кир. –  Ты чудом выжил. Чудом! У тебя тут…

Я не стал слушать чего у меня там переломы, и какие внутренние органы повреждены – этой информацией у меня, подозреваю, ещё будет время насладиться в полной мере. Я спросил, что со мной, собственно, произошло и как получилось, что я выпрыгнул из окна на самом деле? Голос свой я не узнал – таким слабым и дрожащим он был. Кир, Пашка и Арни не стали распространяться по поводу произошедшего со мной инцидента, быстро перевели разговор на нейтральную тему (тяжело ли Кутузову было с одним глазом управлять целой армией?), и через несколько минут безумного хохота их благополучно выгнали из палаты.

         Когда врачи разрешили сидеть, первым делом я попросил принести тетрадку и ручку. Кир, Арни и Пашка навещали меня постоянно, рассказывали свежие новости. Боли, по-моему, только прибавились, но все в один голос говорят, что я иду на поправку. Ох, сомневаюсь… Хотя не думаю, что мои сомнения имеют какое-либо отношение к медицине. Иннокентий знать о себе не давал. Врядли он вообще когда-нибудь объявится – понял уже, что со мной лучше не связываться. Человеку достаточно крупно облажаться, чтобы оценить всю прелесть предыдущих событий, что бы там с ним не происходило. Записал эту фразу в тетрадку. Неважное начало для книги, но какая, в конце концов, разница? Долго смотрел на синие кривоватые буквы на клетчатом бумажном листе. Я физически ощутил, как слова отделяются от меня, перестают быть призраками, наполненными и оживлёнными моими чувствами, а становятся просто знаками, выведенными на бумаге. Засмеялся. Смеяться было ещё больно, но оно того стоило. Заново начинать жизнь или не заново, новую или старую жизнь – это, по большому счету, не так уж и важно. А счет возможен только большой, для того, кто действительно начинает жить существует только самый большой счет – длинной в тысячелетия. Длинной в вечность. Или даже в две вечности – как на двери кабинета джинна Иннокентия. Записал эту фразу в тетрадку. Ещё раз засмеялся. А, может быть, взять себе такой литературный псевдоним – Афанасий Тютькин-Пупкин? Спрошу сегодня у наших. Всё-таки я счастлив, что бы там ни было, пускай даже мне пришлось пережить всю ту дребедень, которую я пережил – всё равно. Я счастлив.