Глава 12.

Наступила осень, и второй подъезд дома №12 стал напоминать яблоню, с которой падают подгнившие перезревшие плоды. Это, опять же, обычное литературное сравнение, которое Олег Гиппиус воплотил со всей буквальностью нигилиста.

Но не он был первым, и не ему суждено быть последним яблоком, неосторожно сорвавшимся с дерева. Хотя, приподнимая покрывало, надо сказать, что Олег, хоть и потерял способность к восприятию действительности, но продолжал функционировать, впуская питание сверху и избавляясь от него снизу.

Пока он лежал, изображая главную композицию на давно завявшей клумбе, у Куцего в голове пронеслась мысль: «Вот пидар, подождал бы минут десять, пока мы на кладбище не поедем. А то начнётся щас опрос свидетелей и гудбай дяди Толины поминки». Но по приезде всех специалистов выяснилось, что, вопреки здравому смыслу, фаршмак, выпавший с пятого этажа, упрощать жизнь государству не желает. И его под мелодию сирены увезли в известном направлении, туда, где не столь давно Анатолий Иванович в последний раз испачкал свои слегка порванные в девяти местах брюки.

Любовь Ивановна, сопровождавшая супруга в одиночестве, тоже поминала Олега не очень приятными слуху культурного человека выражениями. Она желала ему задним числом всяческих благ и комфортабельно обустроиться в возможно более тёплом месте там, куда он, несомненно, отправился. Поток её негодования настолько ополноводнился, что она с укоризной стала думать про погребальные услуги. «Не зря гробы-то деревянные, - рассуждала тётя Люба, подпрыгивая на сидении старого ПАЗика, - вот гроб сгнил, холмик просел и всё! Ставьте, пожалуйста, памятник. А цены-то, цены!».