Осень была сухая и непродуктивная.
Не было дождей — не было грусти, не было холодного солнца — не было и ощущения приближения зимы. Словно бы этот промежуток пустоты время не заполнило до конца. 
Каждый день он принимал холодный душ, размышляя над тем, когда же «вода начнет казаться теплой», пил чай с бутербродом, одевался, бежал до автобусной остановки, опаздывал на автобус и спокойно ждал следующего. 
Но сегодня не было холода от воды. Впрочем, это было больше похоже на ощущение безвкусия, чем на ощущение противоположного. 
Каждый день он словно бы шел по дому в поисках открытой двери. Он точно знал, что может попасть в любую часть дома, и знал, что каждый день проходит все комнаты, но куда бы он не шел, дверь вперед всегда была закрытой. Тем не менее, в комнате находилось продолжение и каждый раз без каких-либо усилий он доходил до своих работы, квартиры, работал, ел, мылся, ложился спать...
Лаяла собака. У Вейнингера он читал, что лай собаки предвещает горе. И в серьез задумывался над этим, пока наконец не понял, что лай собаки — это для него голос деревни, в которой он родился и вырос, которая теперь далеко. Лай собаки, если еще и под вечер, — то, что по мнению Вейнингера особенно опасно, - это родное...
Но сегодня лай был утренний. На террасе богатого дома, расположенной на высоте второго этажа, опершись лапами на перила стояла дворовая собака и как с трибуны посылала лающие очереди на дорогу, полную машин.. Собака словно обращаясь к каждой отдельной машине, поворачивала головой из стороны в сторону, и, ему вдруг показалось, что при этом она улыбалась. Он даже невольно ощутил удовoльствие, которое получала собака.
«Вот жизнь!» - подумал он. Он любил дворовых собак.
А между тем он вспомнил про выборы коротко, одним словом:
«Метафора»...
Друзья вокруг него в чем-то преуспевали, хвастались своими зарплатами, автомобилями, невестами, но у него не было чувство, что он от них отстал. Ведь тот, кого он ищет также ходит по закрытым комнатам, как и он. 
Когда он ставил себе вопрос, зачем эти поиски, он не находил слов. Возникали зрительные образы. Дом, в котором родился. Почему-то именно дедушкина спальня, дальше объектив пробегал по всем комнатам. Конечно, показывал бабушку, поворачивавшуюся, чтобы взглянуть в него... потом объектив летел на улицу. И замерзал где-то в городе, где он жил потом с матерью, потом в тюрьме.
К выходу из тюрьмы его ожидали две новости. Первая новость - ему досталась квартира от матери. И вторая — мать умерла. Была еще и третья новость, но глубоко скрытая она стала проявлять себя только теперь. Он ясно ощущал, что в квартире во временной промежуток между смертью матери и его возвращением поселилась пустота. И поскольку ее свойством было вмещать, она начинала вмещать его...
Как получается черновик? Сначала, что-то зачеркивается, потом комкается и потом выкидывается... Так и у нашего героя. Сначала он был вычеркнут из списка, потом его, скомканного обстоятельствами, выкинули в тюрьму. Но виновата во всем не судьба, а, как это часто бывает, - ощущение личного геройства, что возникает после того, как начинаешь видеть красоту кривого пути, на который стал.
Выросший без отца, он постепенно привык к свободной жизни, наделенный многими способностями он не умел их ценить, не выдерживал самого чувства привязанности к ним... Так, решив в мае, что он устал от учебы и можно не ходить в институт, в июне он вдруг узнал, что исключен - исключен до сессии.
«Это несправедливо!» - кричала его душа. Но оказалось, что дело это — привычное. Декан регулярно решал подобные вопросы.
Потом были загул, скандал с матерью, подработки. 
«В армию не иди, повестки выбрасывай» - говорили все, но повестку вручили лично за неделю до конца призыва. Болезней у него не было.
Но прийдя на медкомиссии он неожиданно нашел лазейку: «они полчаса искали мое Дело... у них бардак!». 
Со своим Делом он ходил по коридору от одной двери к другой, но так не в одну и не зайдя, немного выждав, он оделся положил Дело в пакет и быстрыми, но верными шагами вышел из военкомата: «пусть они еще поищут его. Меня сегодня не было». Но Дело нужно было куда-то выкинуть, и выкравший вместе с ним и страх, что его вдруг по роковому стечению обстоятельств вычислят, он долго не мог найти место, куда было бы можно выкинуть Дело. Наконец, он пришел домой и довольный, не разуваясь, лег на диван. Он хитрый, умный... И, главное «а был ли мальчик?» А потом он звонил своим друзьям. Все, понимая его риск, подбадривали и хвалили его. Только один бывший самый лучший друг спросил: «а с Делом ты что сделал?».
После недолгого молчания, наш герой вдруг выпалил: «а пошли на шашлыки!». 
Свое Дело на шашлыки — отчаянно и со вкусом! А главное ничего за это не будет. 
Все его приятели это оценили и вот уже, на следующий день после его зарплаты они готовят шашлыки, пьют водку, вино и пиво беседуют на интересные темы, как и подобает студентам. Но вот только Мишу зачем-то привели, этого то ли грузина, то ли цыгана, обиженного жизнью, который постоянно норовил лезть в драку. Но поначалу Миша вел себя очень спокойно.
Предусмотрительно наш герой взял не все деньги на вечер, чтобы что-то осталось на потом и поэтому, в какой-то момент деньги кончились.
«Пойдемте ко мне в Эконом на работу! Там еще я возьму в долг» - кричал наш герой. Работал он охранником в магазине. Но с теми, кто сегодня работал, он был плохо знаком. В долг не дали. Мише тоже ничего не дали, даже после того, как Миша избил дежурного охранника. Пришлось взять самим. Еще Мише нужно было позвонить и поэтому они отняли телефон у какого-то деда. Причем, именно наш герой зацепил этого деда, сказав ему, что «веселый». Потом было неизвестно что и наконец наш герой проснулся с жуткой головной болью. Умылся, посидел о чем-то соображая... Взгляд его упал на гитару. «Сыграть что ли — подумал он — нет, хотя бы посмотрю, не расстроилась ли». Он растегнул чехол и увидел, что та часть грифа, на которой были колки оторвана. Ему уже стало страшно. А потом, как обычно, он пошел на работу...
«Так, я точно первый пристал к этому деду?» - спрашивал он у продавца уже после тог, как оправился от известия о своем увольнении и о штрафе, который повесили на него и «Мишу»... Мишу, которого он теперь вряд ли найдет.
«Да» - полуравнодушно ответил продавец - «его потом на скорой увезли».
Потом, он узнал, что Мишу задержали. Но Миша почти ничего о нем не знал, была вероятность, что пронесет. Тем не менее страх, тот самый страх перед роковым стечением обстоятельств появился вновь и оказался изрядно подросшим. В конце концов ему приснилось, как Миша рассказывает про его Дело. И неведомая сила, похожая на ту, что движет влюбленными, понесла его в военкомат...
«- Возьмите меня в армию!» - почти требовал он. Объяснение нашлось логичное: его мать выгоняет из дома. И глядя, как тщетно пытаютя найти его дело, он начал сильно волноваться... «а вдруг то, а вдруг это...» - просматривал мысленно один за другим трагические варианты... Наконец, его попросили подождать за дверью.
Через 10 минут ему предложили поступить на альтернативную гражданскую службу.
«Конечно, в вашем случае лучше бы идти в армию, но призыв окончен...» - и больше он уже ничего не слышал — лишь бы куда-нибудь из дома. Так он оказался в рядах санитаров отделения для тяжелобольных в одной больниц областного центра. Основная работа состояла в том, чтобы помогать больным людям испражняться. Это было противно, но он долгое время пересиливал себя и был образцовым работником. Он был симпатичен многим больным, потому, что казался непохожим на своих ленивых сослуживцев. Но постепенно успокаиваясь и наконец решив, что теперь его не найдут, что теперь про все забудут, он позволил себе выпить. Выпил раз, выпил два.... Изменился взгляд на вещи. Один за другим посыпались справедливые вопросы...
В самом деле, в чем он виноват? Он что ли держит таких нелепых преподавателей в институте? Культуролог отождествляет киников (циников) и кинетическую энергию, а математик говорит, что Ломоносов служил в голландской армии... Скучно ведь учиться. И декан - человек просто напросто устаревшей закалки... И в армию идти — год сидеть на шее у государства не делая ничего полезного никому, кроме генералов, а потом вернуться мужчиной... мужчиной, возбуждающимся на все, что движется. Идиотизм. И что — нельзя шашлыков поесть? И выпить уже нельзя что ли? И Мишу разве он звал? И деду-то он хорошее, доброе только сказал... Выходит он только жертва этой ситуации и поэтому, правильно, что он сумел выкрутиться — хоть капля справедливости. Потом он пытался вспомнить, свои плохие поступки. Был ли он, вообще, жесток, несправедлив когда-нибудь, к кому-нибудь... Да почти нет. Было пару случаев, но он их помнил и не прощал себе, прямо как в святом писании - «помни и не прощай себе, и тогда Бог простит» или по преданию... 
Вдруг он вспомнил про мать. Он ведь вот уже два месяца не писал ей, не звонил... Поначалу ему стыдно было, потом некогда. А теперь... Теперь он пообещал себе — напишу и позвоню. Но завтра... 
Эти его размышления повторились в ночь перед тем роковым днем, который логично завершил метания его неуемной души, непоспевавшей за непредсказуемой кривой его умонастроения и далеко опережающей спокойный ритм провинциальной жизни.
После того, как он начал пить, он быстро обрел приятелей среди своих коллег. С одним из них у него возникло скрытое противостояние. Тот был сыном крупненького чиновника и не делал абсолютно ничего из того, что входило в обязанности санитара и будто из снисхождения сдружился с остальными альтернативщиками и постоянно их угощал. Наш герой показался привлек его своей обособленностью — такие люди, закрытые, но не замкнутые всегда невольно восхищали его. И таких людей он всегда стремился побеждать — стремился сделать их хоть в чем-то зависимыми от себя. К тому, же в нем росло и раздражение по отношению к нашему герою — тот пил за его счет, и при этом над ним же подшучивал резко и остроумно. В общем, как сказал бы классик, чтобы специально сделать что-то хорошее нужно многое - и ответственность и чувство момента и хорошая осведомленность, а чтобы специально сделать что-то плохое достаточно лишь одного желания. 
Николай, а именно так звали папиного сына, иногда делал вид, что работает и не раз замечал, как другие мучаются вынося г***о. Выносить его приходилось иногда через весь корридор. Но ведь окно выходящее на торец здания, часто открывалось для проветривания...
И вот пьяный Николаю предложил нашему пьяному герою пойти помочь больным. Весело и дружно они приставали к несчастным с диагнозами, просили их испражняться... закончилось все тем, что они стали специально выносить г***о в открытое торцевое окно. После он заверял, что, мол, им ничего не будет... Таким образом, по мысли Николай,он сделал своего товарища зависимым от себя.
Но вдруг появился еще один персонаж. Дед. Он уже давно наблюдал за нашим героем, и наконец, с завидной легкостью прочел его душу, когда в конце этого злополучного дня ударил его костылем по шее, спокойно добавив: «а я ведь знаю кто ты»...
«Кто?» - спросил тот. Но в ответ дед посмотрел на него с такой покровительственной злобой, что нашему герою вдруг все стало ясно — он пошел не по тому пути.
После этого, он сбежал из больницы. Не было денег, и, главное, снова не было покоя. Он ясно понимал, что вот теперь даже будучи пьяным, он что-то должен открыть для себя. Связать какие-то концы... Во что-то поверить.
Прогуливаясь по набережной, чувствуя холодное тепло рыжих фонарей, он наконец ясно увидел свою позицию:
1. Идти в больницу было большой глупостью, но дед может быть и не тот.
2. Даже если тот, то он может и не заявлять
3. Даже если и не заявит, все равно ему невыносимо там находиться.
4. Идти уже некуда, но уходить в никуда тоже нельзя. Он вспомнил про мать.
5. Надо ей позвонить и спросить
6. И тут он вспомнил, как в последний день он с ней поругался... И как обнял ее потом, сказав самые банальные хорошие слова... Теперь они стали обретать для него огромный вес. И все же сделать звонок ему было тяжело.
Потом ему показалось, что убежать все-таки можно, за побег из больницы дадут условник, в армию не возьмут...
Но все та же неведомая сила заставила его позвонить маме. Та настойчиво просила его приехать домой. Деньги на отъезд он одолжил у Николая, точнее с красными глазами, будто обезумевший он потребовал их якобы на спиртное. 
Дома мать выговорилась, но не на тему его скитаний, а на другие, казавшиеся ранее ему пустяковыми, темы. Про зарплату, про соседей, про ремонт... Ему отрадно было слышать это. Пока он слушал за столом перед ним как бы сами собою возникали еда, питье... Он вдруг почувствовал, что мать с особым почтением относится к нему и пытался понять почему. Потом мать сказала ему заняться своими вещами — навести порядок. И после сказала - «Иди теперь все расскажи в милицию» — тем же тоном, которым просила вынести мусор. Мусор, кстати, тоже попросила вынести. Холодок прошел по его сердцу, но взглянув в добрые глаза матери, он понял, что ей еще тяжелее и это его согрело. Они крепко обнялись.
«Твой отец был не лучше, но переживем» - сказала она. 
Серым, обыкновенным и тихим был первый день его взрослой жизни, укротивший в недолгий анекдот его метущуюся душу... Следователь оценил.
«Дед был тот самый» - заверил он, потому, что такой вариант ему показался жестче и веселее.
«Ну хоть рассказ напишу на эту тему... хоть какая-то польза от всех этих событий» - подумал наш герой видя, как смеется следователь.
«Это не рассказ, а какая-то констатация своих ущербности и ущемленности» - понял он уже в тюрьме.

Но, конечно, после черновика всегда начинают снова.
А начало это пустота.
«Но лучше бы полежать в столе еще...» - подумал он и вдруг почувствовал, как вновь обретает вкус к жизни.