Тихий  океан,  нас  торпедировали  месяц  назад...или  сотни  лет  назад,  я  уже  сбился  со  счёта.  Проклятые  японские  торпеды...вскрыли  борт  крейсера,  как  консервную  банку,  и  внутрь  новейшего  корабля  хлынули  море  и  смерть.
Ирония  судьбы  -  зенитный  крейсер,  посланный  сбивать  японские  пикировщики  у  Гуадалканала,  пал  жертвой  подводной  лодки.  Команда  уже  давно  отправилась  туда  же,  под  воду,  куда  нас  так  решительно  пригласили,  часть  -  в  лужёных  желудках  акул,  часть  -  добровольно  и  добросовестно  сойдя  с  ума  и  прыгнув  за  борт  спасательного  плотика.  Остался  я  (один?)  и  теперь  уже  не  знаю  -  хочу  ли  я  больше  увидеть  землю,  или  лестницу  на  небеса,  пусть  даже  самые  захудалые.  Вполне  возможно,  что  мне  уже  всё  равно,  и,  что  самое  страшное  -  меня  это  не  пугает.

...история  абсолютно  реальна.  Крейсер  "Джуно",  потоплен  в  ноябре  1942  японской  подводной  лодкой,  по  стечению  обстоятельств  спасательные  работы  не  проводились.  Погибло  более  700  человек,  спасено  10.  
Этот  стих  -  про  пропавших  без  вести  с  "Джуно",  про  затерянных  в  океане.

Ты  всё  ещё  помнишь,  как  ночь  шевелилась  в  сиреневом  сумраке?
Как  борт  прогрызала  волна?
Спасательный  бот  дрейфовал;  на  борту  почти  все  уже  умерли,
А  тем,  кто  остался,  в  глаза  плотоядно  смотрела  луна.
А  те,  кто  остался  -  похожи  на  жёлтые  листья  осенние,
Им  не  повезло  -  они  слишком  сильны,  чтобы  взять  и  вот  так  -  
От  жажды,  тоски  и  застывшего  в  тропиках  времени...
Уйти.  И  теперь  их  покрыли  солёная  липкая  плёнка  и  мрак.
Жара.  Даже  ночью  -  жара,  видно  небо  решило  заранее,
Что  здесь  уже  много  воды  и  не  будет  дождливо  и  ветренно;
Акулий  плавник  под  луной  заблестел  светогранями  -  
Почти  равнобедренный.
И  чайки  -  гиены  далёких  морей,  как  летучие  белые  флаги,
Живым  предложили  почётную  сдачу,  военные  почести,  
Сьедая  ушедших  и  тех,  кто  готовился  только  уйти,
Стирая  свои  имена  с  пожелтевшей  бумаги.
Когда  мы  остались  вдвоём,  ты  не  помнишь?  Возможно,  неделю
Уже.  Мы  с  тобой  говорим  о  погоде,  я  полон  здоровья  и  сил.
С  таким  собеседником  всё  нипочём,  даже  то,  что  обильно  потею,
И  секс  свой  последний  с  шалавой  в  отеле  уже  подзабыл.
Одно  только  "но"  -  ты  живёшь  только  в  найденном  мною  на  палубе  зеркале.
И  что  же,  выходит  тогда,  будто  я  -  это  ты?  Или  ты  -  это  я?  Ты  мне  только  не  ври.
Тогда  почему  у  меня    так  лицо  исковеркано
Как  маска  безумца?  и  вот  ещё  что...
Почему  мои  губы  и  руки  в  засохшей  крови?