Не рождённый вечно, шлю тебе из гробниц
городских окраин мусорный запашок,
пьяный стон в-оконнный кукольных ммм-певиц,
крошку сандвича, курицу с яйцами "арт-о-шок".

Выхожу из ковдры - русалкою - щекотать
пустоту полувсхлипами с паузой на полста...
Я хотела бы - пусть - глагольно! - прощебетать
недоарию с плитки голенького листа -

зажимая вздох. Зажигая на кухне свет.
Приглашая слететь на чайник сто тысяч зим, -
чтоб запомнили холод, шею в поклоне "зет",
и как ангел дохлый пил из горла бензин

(бегемотом), как - рождённым в минувших снах -
рифмачам, калигулам, висельникам, - в губах
подавала сердце, беглой салфетки взмах
подавляла нервным хлопком, и хлопок тот пах

хлопковым недобеленным пустячком...
Как в окне крошились, будто намокший мел,
проходящие мимо. Как рос огонь пучком
в плоскодонке луковки. Как он недоумел,

не нашедший бархата тянущих - "поддержи!" -
лоскутков, под перстнями спрятавших "зябко, зяб...."

...а вокруг, у чайника прячется - "ни души".
Одинокий воздух катышки, словно скраб,

обдирает с бледности ёлочковым стеклом,
а в чулке а-мур-мурчики топятся, как в пруду...
Бахрома теней кошлатится за углом.
Под углом.
Под столиком.
Вынесут, украдут

волшебство задумчивой, выжатой самоты,
одиночество армий зим в крошках чёртвых бул...
А потом в окно - морозы, как те менты.
Увезут меня к кобылкам ночным в Стамбул -

да не к тем, земелям, - к землянкам, к таким земным,
как и я, ушедшим к "имеющим быть рождён-
ным столетие после"* - к тем, что, как белый дым,
выпадают безжённым плесенью на батон...

 

 

*К тебе, имеющему быть рожденным
Столетие спустя, как отдышу.

 

Марина Цветаева