Приобретаешь навык не врастать

В прозрачный мир, но пить его глотками,

Как, морщась, пьют лекарство натощак.

Ты чертишь в дневнике аэростат,

Чтобы взлететь на плечи Йокогамы

И там заснуть. Пока - чеканишь шаг

По деревянной палубе. В кармане -

Огрызок «Times». Ты начинаешь счёт,

Учась сначала вычитать потребность

Быть частью двух. Добавь июнь, туман,

Теперь умножь себя на ноль. И вот -

Ты смотришь в небо,  как в потертый требник,

А неба - нет. Ты понимаешь: дом –

Не место и не люди, но момент,

Когда ты  - есть, и в лёгких – чистый воздух,

Не начинённый пылью и стеклом.

В тумане ты похож на монумент

Блохи,  застывшей в  некой странной позе –

В попытке к бегству из ботинок. Боль

Ржавеет, вырождается в усталость.

Обрывок «Times» журавликом летит

За борт. И штурман, опустив бинокль,

Загадывает эдакую малость –

Дождаться смены. Утро. Аппетит

Не хуже нормы, ночь уже  в кармане.

Счастливчик. Ты глотаешь аспирин

И запиваешь тост некрепким чаем.

Читаешь. Улыбаешься с трудом.

А завтра – ужин в сонной Йокогаме,

Назначишь  ей свидание на три.

Ты смотришь в небо. Розовая чайка

К тебе летит из облака.  Ты – дома.