А и Б сидели на трубе

Навстречу своей судьбе.

На «А» был старый бежевый кардиган.

- Это судьба, - повторял он. - Это судьба.

Слюнявил кончик старого мундштука.

Маленький мальчик, похожий на мужика.

Голос дрожал, да и сам зажат.

С детством на цырлах. А с юностью на ножах.

Руки грубее, чем слово, которое уронил

В парке промеж людьми.

«Б» потирал ладони, добыл огонь.

-  На, подкури – и не бойся, ведь я с тобой.

«А» потянул, захлебнулся в своем дыму.

Холодному одному

«А» не кочурится, греется не на жизнь.

Пар завивается в сердобольные виражи.

На теплотрассе «А» в безотцовских валенках

Кажется вовсе маленьким.

«Б» обнимает его, клонит голову на плечо.

- Все тебе, миленький, нипочем.

Вырастешь, будет и дом, и в дом.

Будешь вести и не будешь никем ведом.

Быть беспризорником – школа, как жить не ссучившись,

Как засыпать на перине, набитой тучами,

Грязью, блевней, магазинным скупым картоном.

А – это буква. А батя назвал Антоном.

Батя назвал самым лучшим, по сути, именем!

Так не забудь его, не гони его, говори его,

Помни – не вздумай терять на улице.

«А» поелозил. Попробовал не сутулиться.

«Б» целовал его щеки, и с дымом ушел, по-тихому.

Что остается?

Лишь запах

          по-летнему

                  облепиховый.