почистила бока

на чуточку, ведь мох,

не муравей, но матушка.

травы сквозняк,

меняя цвет, как день ветшал,

навеял густо-жёлтого

ничей и снова был не вял,

как ход в костре, но воздухе,

окутал голову,

где камень человека

муравьём лежать умел.

в себя открытых глаз огне

не виден блик детёныша, а берег

тюрьмы, как памятник

и призрак документа,

чаинки слёз роняя сквозь зарю,

ложась молчать

в ладони перемену, - не юн.

угрюм ростка излученный кивок

в тот юга знак, что перевесил землю,

на ветер, как подушку лёг.

опушка темени, в безвременье укол,

изображая след, берёт свой вид,

улиткой в холод неба опрокинув молоко,

где папенька судьбы,

по-королевски тая,

летал и плакал.