Простые вещи или геометрия души

---

1.

Работы было мало – средина недели. Теплый полдень после колючего морозного утра. Когда коченеют пальцы в трикотажных перчатках, а целлофан огромных тюков с вещами, потрескивает и скользит, норовя выскочить холодным утопленником. Приходилось что есть силы тянуть тяжелый баул, поддерживая  коленом, сбрасывать на тележку. За утро машин с грузом было всего две. После «разминки» Егор сидел на раскладном рыбацком стульчике, курил, отпивая мелкими глотками кофе из обжигающего губы термосного стаканчика. После двенадцати на рынок потянулся народ. Егор уже свыкся с этой бесконечной толкотней, перестал обращать на нее внимание, словно она была чем-то естественным и необходимым, как облака над головой или деревья в парке. Толпа больше не раздражала. Он научился смотреть сквозь нее. Иногда, правда, приходилось прикрикнуть на увлекшихся покупателей, когда те не уступали его тачке дорогу. А так, людская сутолока (народ) и Егор существовали в разных измерениях. С годами ему все труднее было представлять себя частью целого. И виной тому был не он. Да и людей винить было не в чем. Просто время такое наступило, что здравомыслящему человеку приходится вынужденно абстрагироваться от мира. Иначе не выживешь.
    На  рынке он давно прописался, обвыкся. Набил постоянных клиентов и свой кусок территории. В начале приходилось туго, как любому новичку; его пытались «отгрызть» матерые «волки». Тогда кулаками приходилось утверждать  место под солнцем. Но через полгода все встало на свои места. Где бутылкой, где потолковав кое с кем, он утвердился среди местной братии биндюжников и стал, как все, – грузчиком. Пошли заработки. Не ух-те какие, но на жизнь хватало, а это в  смутные времена «незалежности» немало. Егор знал, что такое сидеть на мели с женой, преподавателем музыкальной школы, и  двумя детьми. Приходится молотить лопастями, что есть силы, тянуть баржи будней, засыпанные доверху песком проблем, неурядиц и семейных склок.  

Молодожены в один год закончили институт. Егор попал по распределению  в сельскую школу чуть ли не на другом конце области. Антонину по беременности оставили в городе. Год он катался по выходным туда-сюда, пока не перевелся. Жили они в двухкомнатной квартире,  которую  освободили им Тонины родители. Тесть, Петр Ильич, выйдя в отставку полковником, решил перебраться на родину. У него имелась «усадьба» на берегу Днестра, обветшалый отцовский дом с двадцатью сотками огорода. Егор помог тестю перекрыть кровлю цинкованной жестью, поправить ограду, сарайчик. Неизработанный отставник взялся за дело: развел птицу, поросят, засадил огород – сел хозяином, невзирая на вечное нытье тещи, разбалованной жизнью офицерской жены.
    Жила молодая семья Ладыниных неплохо, пока не начались рыночные реформы. Уже павловское ограбление унесло все сбережения, копившиеся еще со свадьбы. Пошли тяжелые времена. Тоня пыталась зарабатывать, как многие, поездками в Польшу, оставляя годовалого сына тетке. Егор протестовал. Но когда прижало, то сам ездил, толкаясь по барахолкам, от Пшемешля до Кракова, привозил первые доллары. При этом всегда тяготился своей нерасторопностью с отсутствием коммерческой жилки. Потом отказался от наводивших отвращение челночных вояжей. Измучили поездки в грязных плацкартных вагонах, забитые в три яруса потными людьми с сумками, унизительные проверки и очереди на таможнях, отдых под вокзалами с опустившимися бомжами непонятных национальностей, наезды рэкетиров с лицами неандертальцев… Накопленная за поездки валюта быстро иссякла, и семья окунулась в безысходную нищету. Спасали Тонины родители, подбрасывая продукты. Начались затяжные бесцельные ссоры. Егор уходил жить к своим родителям. Те принимали, но больше отмалчивались, чем успокаивали. Во всей этой круговерти с чередой  слезливых ссор и не менее слезливых перемирий Тоня понесла второго ребенка. Родилась девочка. С ее  появлением, казалось, удача, наконец, улыбнулась семье.
Как-то сосед попросил Егора подменить его на неделю на рынке, где он работал грузчиком. Шло межсезонье, смена ассортимента у торговцев. Перекупщики валили со всех концов Украины. Неделю Егор тягал за дядю Мишу тяжелые тюки из автобусов «Интеррайс», привозивших товар из Турции. За эти дни он заработал два своих месячных оклада школьного преподавателя. Их город был как узловой центр, процветающий на дешевом полуконтрабандном товаре с юга и запада Европы. Сюда тянулись перекупщики  из  соседних областей. Оптовая торговля приносила хорошие барыши, кормила не только торговцев; большая часть дохода оседала в карманах таможенных чиновников, налоговиков, бандитов, самой власти, получающей приличные вливания в местный бюджет. И власть всячески опекала рынок, выделяя под него новые площади, стараясь навести порядок и контроль.
    Егор понимал, что с рождением второго ребенка нужно что-то предпринимать, чтобы уйти от нищеты. Тогда он и уговорил дядю Мишу пристроить его на рынке. С тех пор он уже  четвертый год работает здесь. После того как ушел со школы, жить стало намного легче, появились деньги. Тоня тоже через год вышла из декрета на работу, оставив поначалу Маринку на руках у родной тетки. Через год Егору предложили место в аспирантуре, то, о котором он мечтал. Пришлось отказаться.  Кандидатская диссертация «Влияние русских классиков на творчество  Хеменгуэя» уступила место тележке загруженной баулами. Проблема улучшения быта вытеснила науку, так как всего один урчащий от голода желудок не в силах заполнить ценности даже всей мировой культуры, а у Егора была семья.
    Единственное, что его связывало с прежней жизнью, был роман, который он начал писать два года назад. Поначалу он вел что-то  наподобие  дневника, записывая в него свои мысли, краткие зарисовки, портреты людей, истории, пейзажи. Потом попробовал связать разрозненные записки в общий сюжет, ввести главного героя. Стало что-то прорисовываться. Он увлекся и с каждым днем все глубже погружался в рыхлое поле произведения. Вечерами после работы закрывался на кухне, заваривал крепкий чай и работал до рези в глазах. Тоня относилась к его «литературным трудам» с нескрываемой иронией. Впрочем, и не препятствовала, считая эту «блажь» не вредной. За то время, что Егор «выкроил у ночи», он продвинулся на половину от задуманного им романа. Еще написал несколько хороших рассказов. Пару из них опубликовали в местном литературном приложении к областной газете. Друзья, те немногие, что остались от студенческих лет, которых еще интересовала литература, были приятно удивленны этим обстоятельством. Из всех по-настоящему писал только Алексей Бубнов. Он единственный в городе издал за последних пять лет три книги: два сборника стихов и роман.
    Алексей был одаренный молодой человек, к тому же преуспевающий бизнесмен. Возглавлял популярную, раскрученную в городе коммерческую газету, учрежденную его отцом. За семь лет после окончания института Егор виделся с ним всего несколько раз, да и то мимоходом. Дима Зозуля, тоже однокурсник Егора, как-то дал ему книгу прозы Бубнова. Подписанный автором экземпляр хорошо сверстанной книги в твердой обложке стоял на книжной полке. Егор прочел ее за две ночи. Роман как роман: резкий, претенциозный, с массой острых углов и экзальтированных разговоров. Добротный постмодернизм с перечнем отошедших в прошлое предметов: резные стулья, мрамор, мундштуки из слоновой кости, шкатулки, украшенные перламутром, китайские ширмы. Дорогие ретроавтомобили сменяют яхты, а загоревшие девушки – старух с бриллиантами на морщинистых руках. Мафия из бывшей партноменклатуры выглядит обворожительно на фоне живописи, антиквариата и поэзии, посыпанной кокаином. Сколько всего намешано в этом романе!.. Впрочем, суть его плавает наверху, как  жирок на курином бульоне – декадентская эстетика. Бритва нервно врезается в дряблое предплечье запутавшегося главного героя. Иного финала Егор и не предвидел. Любовный треугольник просчитывался с первых пяти глав. Чтение романа вначале увлекло, но потом от него стало отдавать  сладкой  приторностью. Предложения вязли в сознании цветной тянучкой. Прочитав роман, Егор исписал в дневнике свое впечатление на десяток страниц. Получилась приличная критическая статья. Он прочел ее нескольким знакомым, но отдать  в публикацию не решился: зачем наживать лишних врагов.
    Не частый гость творческих тусовок, Егор из-за занятости редко мог позволить себе вырваться на такие мероприятия. А городской бомонд жил своим ритмом. Во все времена кто-то пишет, кто-то рисует, занимается фото. Потом устраиваются выставки, презентации, обсуждения. На них собирается народ, расхаживает по крохотным «залам», пьет халявное шампанское, восторгается, напуская возвышенный вид, дует щеки и закатывает глаза; между тем курит на лестничном марше, травит похабные анекдоты и, не  найдя, куда пристроить из приличия окурок, бросает  его под ноги. На презентациях поэтических сборников собираются те же, кто посещал выставку местечкового кандинского-шагала. Иногда на выставки художников приходят местные нувориши, разбогатевшие на торговле сахаром, и легализовавшиеся уголовники, прежние рэкетиры, а ныне все поголовно ставшие депутатами различных рангов и респектабельными предпринимателями. Теперь они скупают живопúсь. Поэзия их мало интересует. Правда, отсутствие оных компенсируется на поэтических вечерах особами юного возраста обоих полов – тех, кто еще не расплескал романтику и влюбленность по комнатам в общежитиях и малознакомым квартирам. Весь этот бомонд  перетасовывается, кипит и булькает в собственном соку, приправленный добрым десятком просто сумасшедших людей, которые вносят в него некую свежесть и очарование.
    Опубликованные рассказы и пара прочтенных на такого рода встречах произведений заявили Егора как начинающего писателя. Даже Бубнов оценил, предложил ему опубликовать что-то в его газете. Но вскоре Алексей пропал из города – проживал все больше в столице. Поговаривали, что он пробивается с помощью папы на государственное телевиденье. Бубнов-старший  богател, его бензоколонки плодились по всей области. Депутат Верховной Рады слыл политиком с амбициями, поддерживаемый киевской верхушкой, чуть ли не самим президентом. В городе упорно ходили слухи и сплетни о том, что Бубнов-старший  в скором времени возглавит областную администрацию.

С рынка Егор ушел пораньше, работы так и не прибавилось, сидел дома, перечитывал  черновики романа, написанные накануне. Он любил эти моменты, ловил их, выкраивал из     суеты семейного быта. Расслабившись за чашкой крепкого кофе, пробегал глазами текст, внося попутно правку. От этого занятия его оторвал звонок в дверь. На пороге квартиры стоял старый приятель Димка, одетый как на премьеру в театр: костюм, белоснежная рубашка, яркий галстук. Димка ввалился как всегда бесцеремонно, не снимая обуви, прошел в гостиную.
– Ну, ты что, забыл? – вместо приветствия спросил он.
– О чем? – не понял Егор. Он был расстроен внезапным появлением визитера. Хотелось заняться делом, пока есть свободное время. Тоня с детьми должна была появиться только через два часа.
– Как, о чем? Во-первых, встреча в библиотеке, дискуссионный клуб: «Мифотворчество в современной истории». Во-вторых, день рождение буржуя!
Егор стал припоминать. Да, приглашал его Алексей Бубнов. Они встретились неделю назад в клубе. До этого он его почти год не видел. Нужно идти.
– Ладно, я быстро, только приведу себя в порядок, и выдвинемся.
Побритый, в новой рубашке, джинсах, он огляделся в зеркале. «Вроде бы ничего – выгляжу прилично». Встал вопрос, что подарить. Деньги в конверте как-то не солидно. Решил вручить авторучку, из старых запасов. В свое время он выложил за нее всю стипендию. Это  не китайский ширпотреб – вещь.
    К библиотеке подъехали на маршрутке, немного опоздав к началу. Доклад читал их бывший декан, обрюзгший за эти годы старик, не утративший густоту баритона. Он часто откашливался, срывал с потного лица очки и размахивал руками. Старческая мысль терялась в рассуждениях, он отклонялся от темы доклада, умолкал на какое-то время,  вспоминая суть повествования, возобновлял речь. Уставший зал нервно и громко переговаривался. Началось обсуждение. Мифотворчество столкнуло лбами две группы слушателей. Реплики с мест вызывали раздражение дискутирующих. «Какая там Россия? Это  Московия! Русскими могут называться только жители Украины, Белоруссии и еще Смоленщины! Дальше все московиты!» – «Украина – это окраина России! И язык у вас малоросский, диалект старославянского! Читайте у Карамзина…» – «Карамзин вообще татарин!..» Слушать эту брань было выше сил Егора, и он вышел в холл. Захотелось курить.
– На что это похоже, панове?
Егор услышал знакомый голос за спиной, обращенный ко всем в холле. Рука Бубнова легла на  плече.
– Ну-тис, филолог, Ваше слово.
Алексей был в хорошем расположении духа.
– Джонатан Свифт, «Приключение Гулливера в стране лилипутов», – изрек равнодушно Егор.
– В десятку! И с первого выстрела – молодцом!
– А то, поддерживаю форму.
– Ты курить?
Алексей кивнул на пачку сигарет в руках у Ладынина, взял его под руку и увлек к выходу. На парадном закурили. Егор решил не тянуть с поздравлением. Извлек из кармана футлярчик с самопиской, вручил ее имениннику.
– От всего сердца, с наилучшими пожеланиями… С днем рождения!
Бубнов, не скрывая интереса, рассматривал врученный ему подарок.
– Спасибо. Как мило – Ярославский завод, золотое перо! Таких уже не производят лет десять. Элегантная вещица!
– Да, из старых запасов… От сердца оторвал!
Догадка Алексея не смутила Егора. Вскоре к ним присоединился  Зозуля, и троица направилась к редакции,  которая  находилась в пяти минутах ходьбы, в обветшалом здании бывшего обкома КПУ. Там именинника и его спутников уже поджидала группа приглашенных. У тротуара стояли два микроавтобуса, готовые отвезти их в загородный дом Бубновых. В руках дам шуршал целлофан пышных букетов, а сами поздравительницы источали запах дорогой парфюмерии и лака свежее взбитых причесок. Мужчины искрились добротными костюмами, сверкали золотом печаток. Алексей жеманно принимал поздравления. Все было чинно, и в то же время сохранялась непринужденная атмосфера. Наконец все расселись в «Форды», за которыми пристроились еще несколько машин, и кортеж двинулся за город.

Загородный дом Бубновых располагался в живописном месте недалеко от города, можно сказать, в его черте, представляя собой шикарный особняк красного кирпича под черепицей. К нему вела мощеная дорога,  которая упиралась в витые кованые ворота, обрамленные гранитными столбами. За оградой расстилались изумрудные газоны, разрезанные  дорожками со стрижеными кустарниками. Во всем чувствовалась рука крепкого хозяина, да и деньгами пахло не малыми. На площадке у гаража стояло уже  несколько автомобилей. На газоне у гриля возился человек в белом кителе и чепце, сверкая металлом пуговиц. Смеркалось. На террасе дома зажглись разноцветные фонарики. Гости съезжались.
    В огромном холле между приглашенных гостей сновали нанятые официанты, предлагая напитки. Егор отметил, что присутствовало человек сорок-пятьдесят. Дима, как человек чаще бывавший на светских раутах, только и успевал шептать ему имена и должности прибывающих. Приехал на праздник мэр города. Его-то Егор узнал сразу. Охранник нес за ним подарок. «Минуту внимания!» – и т.д., вручил имениннику «от всего города» за беспристрастное освещение событий и гражданскую активность ноутбук в кожаной сумке. Раздались аплодисменты, хлопки откупоренного шампанского, засуетились подавальщики. Затосковал Егор, осознавая свою никчемность. Проклинал в мыслях себя за подаренную ручку, унижение и одиночество, которое он остро испытывал теперь, в присутствии стольких людей. Ведь Дима исчез в толпе, как рыба в воде, и Егор остался   брошенным среди  нарядной публики, чувствуя кожей ее невидимое презрение, выделяясь своим простым нарядом, как Золушка под окнами замка. Он злился на  приятеля, который  вовлек его в эту историю с «днем рождения буржуя». Не став дожидаться, пока гостей пригласят в зал к ломившимся от закусок шведским столам, он счел, что лучше будет ретироваться, никем не замеченным. В царившей сутолоке ему это удалось. Проскользнув мимо охраны на свежий воздух под подернутое дымкой звездное небо к  запаху перегорающих в мангале углей, он чуть успокоился. Газон уже покрылся вечерней росой, и летние туфли беглеца сразу промокли до носок.  Ладынин подошел к мангалу, присел, подкурил от вишневого уголька. Его спины  коснулась прохлада осенней ночи, и он пожалел, что оставил дома пуловер. К трассе, ведущей к городу от поместья Бубновых, нужно было добираться больше километра. Там он решил поймать попутку. Егор еще раз посмотрел на горящие окна особняка, остро чувствуя досаду и стыд за себя, убегавшего, словно мелкий вор, стащивший влажное белье с веревки...

---