Меня убили вчера — контрольным выстрелом в грудь,

Я променяла войну на ритуальную смерть…

Лаская струн тетиву, предвосхищая игру,

Упаковала строку в созвучный пульсу размер.

И ни глотка синевы, и пересохла душа —

Остекленело всё то, что было лучшего в ней.

Мне остаётся одно — стихами хрипло дышать,

По каплям небо цедить в морозном крошеве дней.

Потеря невелика… Десятки тысяч солдат

Так фанатично нежны на ложе передовой —

Они сурово блюдут кровавый свой целибат,

И засыпают в земле, не прорастая травой.

Ещё вчера плавники, скользя, царапали дно,

Сегодня — только круги на поседевшей воде.

Опустошённая плоть уже не станет родной,

И предсказуема боль в своей смешной правоте.

Всё это было не раз: неумолимый рассвет

И суеверная глубь заледенелых зениц…

Я растекаюсь росой по шелковистой листве,

Но, исчерпав чистоту, бессильно падаю ниц.

Какая разница, чей неувядающий пыл

Перчатку бросить готов протухших благ нищете?

И неизбежен исход эпохи мнимых слепых,

И погребально густа её гниющая тень —

Когорта вечных юнцов, благословлённых мечтой,

Распорет пыльную тьму по огрубевшему шву…

Меня убили вчера, но, несмотря ни на что,

Я продолжаю любить — и только этим живу.